Поезд до станции Дно

– Говорят, в позапрошлом годе, – тянула своё Устинья, – чуть войны не случилось. Старец наш Григорий с Туры – перед Государем на коленях стоял. Вымолил у царя мир.

– Вот ещё, – усмехнулся Макаров. – Станет Император старцев ваших слушать. Уж оне присоветуют… Добро, когда бы Серафим ещё жив был с Саровской пустыни или отец Иоанн. А то Гришка Распутин из Тобольской губернии! Ему ещё до старца-то далеко.

– А только при каждом государе духовный старец был, прозорливец. Государь вдаль глядит, а старец вглубь.., – не унималась Устинья.

– Дай, мать, утирку, и буди-к Ромку, – сказал Макаров, не зная, как уже прервать бабские стенания, но и не желая обидеть горячо любимую жену, – пора нам… – Роман Романыч уже знал - тут и батя наказывал, и сам уже по-опыту уразумел - как ни любишь, а нельзя бабам жалость свою показывать, слабость, за советом к ним идти – на шею сядут, верховодить начнут. Лучше лишний раз осадить, рыкнуть. Тяжело им, так ведь и ему тяжело, любит он жену, жалеет… Значит, для её же пользы.

– Там, Ром! – окликнула его Устинья. – В сенцах стоит – я поросёнку болтушку приготовила, снеси ноне.

Ближе к концу мая, в самый Петров пост, кто живёт на Иртыше и кто не дурак - с утра уже на реке. Идёт стерлядь. Сейчас-то её и можно взять, пока она не встала на жировку в ямы, тогда её, сытую, попробуй, вымани. А теперь только меняй наживку на крючках. Зато уже будет стерлядей впрок солёных, копчёных, маринованных. Да и свежей стерляжьей ухи с блёстками жёлтого жира похлебать. А уж пирог из стерляди - сочный, мягкий, да без костей, хрящички только так аппетитно на зубах: хруп-хруп, хрясь-хрясь, что ты!

Младший Макаров Роман поднялся, сопя спросонья, почёсываясь, ещё похрапывая на ходу вдогонку, бубня что-то под нос, протопал, покачиваясь в сенцы, хлебнул квасу, зачерпнув ковшом из кадушки, потом, взбодрясь, вышел на крытое крыльцо, подошёл к рукомойнику. Так уж повелось в роду Макаровых, что старших сыновей всех называли Романами. Потому – каждый старший в своём поколении - Роман Романович. И то сказать - почти всегда первенцем был мальчик, за редким исключением. И потому, может, много солдат было в роду Макаровых. Дед Романа участвовал в войне 1812 года, а прадед воевал ещё с Суворовым.

Пока Макаров-младший приводил себя в порядок, пил чай со вчерашними шанежками, Макаров-старший сходил в сарайку на краю огорода, ближе к речке, отнёс поросёнку ведро болтушки, подкинул коровам сена, всыпал овса мерину, радостно раздувшему ноздри при виде хозяина, зачерпнул несколько вёдер воды из колодца, влил в специальный жёлоб. Вода разлилась по поилкам.

Он начал утро, зная, что жена и младшие дети будут ломить весь день по хозяйству до нестерпимой боли в пояснице и состояния полной сонливости на вечерней молитве, радуясь отходу ко сну, как избавлению. Слава Богу за всё!

Макаров готовился к рыбалке. Набрал из ведра накопанных загодя дождевых червей, уложил их в деревянный ящик, посыпал влажной испитой чайной гущей, чуть-чуть землицей, прикрыл листиками и травкой - чтоб солнце не попалило, чтоб червь не «сварился». Набрал на огороде лежней – личинок майского жука, для приманки язя. Взял два лёгких тонких рыбацких багорца, острогу, стальной крюк-карабин для удержания шнура на стремнине, топорик.

– Слышь, тять, – услышал он, когда почти уже все было готово. Младший Макаров вышел на крыльцо. – Я в календарь заглянул – сегодня обретение мощей преподобного Макария Калязинского.

– Дай Бог, – отозвался Макаров старший.

– Наш день, говорю, – пояснил младший Макаров.

– Чтой-то? – не сразу понял старший.

– Так Макария же преподобного… А мы ж Макаровы - наш день.

– Дай-то Бог…

Перемёты проверяли утречком, но не очень рано, а уж когда солнце поднимется, но стараясь успеть к полудню. Так чтобы прошёл утренний клёв. Надо бы и перед вечерним клёвом проверять - перед тем, как оставить снасть на ночь, и не столько из-за рыбы, сколько из-за норовистого характера Иртыша, который за сутки наносит столько травы, что она тяжёлой гирляндой нависает на шнуре перемёта и при проверке снасти даёт дополнительное сопротивление несущейся воде.

Макаровы неторопливым шагом вышли на берег реки. В этом месте берег высокий, обрывистый, что говорит о большой глубине. Здесь и пристань - и судам причаливать удобно, и рыба-стерлядь глубину любит. Такое расположение жилых построек на Иртыше - не праздность. В иное половодье он разливается так, что затопляет вокруг все низменности, дома в низинках затопляет по крышу, а чаще сносит совсем. В этом году как раз было наводнение. Волны бились в отвесные кручи, осыпая берег и затопляя низинную часть, жилые дома и хозяйственные постройки. И до сих пор на берегу от воды свободна лишь узкая сырая полоска песка, захлёстываемая волной, после прохода парохода, буксира или во время ветра.

У пристани как раз стоял пароход. У сходней с волнением толпился народ, слышны были крики и даже ругань.

– Видал, посудина! – кивнул Макаров сыну.

– Это «Ростислав» купца Плотникова с сыновьями, – деловито присмотревшись, заявил Рома, – готовятся Омск проскочить… Нынче из Омска начал ещё «Коммерсант» ходить, товарищества «Русаков».

– Хэ, – весело усмехнулся Макаров-старший, – ты их всех уже выучил.

Это было время активного развития пароходства на Иртыше. Из-за жёсткой коммерческой конкуренции и борьбы за место между компаниями все расписания прибытия-убытия пароходов переиначивались от сикось-накось до накоси-выкуси. Народ брал пароходы штурмом, грузился вповалку: платки, картузы, пиджаки, юбки; корзины, мешки, кофры, саквояжи и узлы, узлы, узлы; гуси, куры, визжат поросята, несёт луком и чесноком, потом, кожей сапог, овчиной, кислым молоком и квашеной капустой, вяленой рыбой, вином. Гвалт, ругань а то и мордобой; неудобство, теснота. И все только потому, что когда ждать следующий пароход – неизвестно, а грузы, те же пиломатериалы наворачивали сверху на всё, что попадёт, иной раз сминая тенты для пассажиров на палубе и снося лёгкие надстройки. Выгода делала своё дело. Омск был тяжким испытанием и для судна, и для команды. Серьёзную конкуренцию составляло разросшееся к тому времени Товарищество Западно-Сибирского пароходства и торговли, имевшее 25 товарно-пассажирских и 24 буксирных пароходов - не считая больше сотни мелких судов. Это была самая крупная судоходная компания не только на Иртыше, но и на Оби, с которой Иртыш соединялся, прежде чем влиться в Обскую губу и в море.

Здесь, с кручи, Иртыш виден от поворота до поворота, разливаясь, блестящей сталью, широкой лентой. Можно с полной уверенностью сказать, что когда-то отсюда любовался Иртышом сам Ермак Тимофеевич. Он и был основателем городка Тара на Иртыше – крепости, противостоявшей хану Кучуму.

* * *

К 1914 году Омск стал важнейшей сырьевой базой России. В Называевской была главная перевалочная база лучшего в мире сибирского сливочного масла. Иностранные компании «Торговый дом Вентин и к^о», фирмы «Рандом и Рестроф», «Рандруп и к^о», основали здесь свои представительства. Доходы российской империи от торговли сибирским сливочным маслом за границу были сопоставимы с доходами от продажи нефти! Ещё при министре Столыпине, три-четыре года назад, Сибирь засыпала дешёвым хлебом всю европейскую Россию так, что его поставки пришлось ограничить.

Столыпин твёрдой рукой окоротил вставшую было на дыбы Россию, и она, взявшись за дело, ещё не освоив никаких реформ, показала, на что способна. Казалось, сама природа способствует этому, сам Господь Бог. Пётр Столыпин усмирил бунт, убедил правительство в необходимости дать крестьянам землю на откуп, оживил жизнь в Сибири, заполняя её переселенцами на нетронутые, непаханные земли. Главной в реформе Столыпина была не только система столыпинских «отрубов», уничтожающая чересполосицу. Эта реформа, прежде всего, упорядочивала, начавшийся стихийно, процесс разложения крестьянских общин, составлявших после церковного раскола, отмены патриаршества и монастырских реформ последний оплот экономической мощи России. Зарождался новый вид хозяйства – единоличный. Распад крестьянской общины шёл не только изнутри, по инициативе нового типа хозяина-кулака, но и со стороны, путём скупки крестьянских земель дельцами и предпринимателями из разночинцев. Стихийно возникал новый тип землевладельца-индивидуалиста, использующего наёмный труд – батраков. Появлялся кулак, подминавший крестьянские хозяйства под себя, превращавший крестьян в неимущих. Дабы избежать этого, Столыпин предлагал зажиточным крестьянам выкупить земли у помещиков, или переселиться на новые земли в Сибирь на льготных условиях. Но пока процент крестьянских хозяйств, выкупивших землю, был небольшим. И крестьянская община в центральной России всё ещё составляла фундамент государственной жизни, потому что основа её не столько сельскохозяйственная, сколько духовная… У России душа народная – коллективная.