Поездка в Пемполь

Вскочив на стул, один из представителей профсоюза декламирует устав своей организации. Он изображает страстные ласки и время от времени шепчет: «Это — великолепная дама… Такая великолепная дама…»

Четверо делегатов в уголке играют в карты. Еще двое втихомолку чмокают друг друга. Старый комитетчик, переживший кучу забастовок, мастерит бумажных голубей и подбрасывает их с криком: «Лети!.. Нет, упал…»

Остальные покинули зал заседаний. Клаксоны, дудки, медные трубы, взрывы хохота… Появляется процессия рабочих. Беспокойная, свободная, веселая. Вот цирковой пролог, величайший из спектаклей мира!

Али обходит арену. Он ведет на поводке двух слюнявых техников и щелчками заставляет их прыгать сквозь огненный круг. Толпа аплодирует.

Дидье читает торжественные стихи, и от звука его голоса мигает освещение.

Эдвиж раскачивается в воздухе над нашими головами и хохочет, мы представляемся ей карликами.

Пятна и заплаты на синих комбинезонах превратились в звезды и кружева.

Все улыбаются, будто всамделишные.

В этом веселом кавардаке до меня доносятся слова: «дверь… Раздевалки слишком малы… Перевесить профсоюзные плакаты…»

Раскаты голосов мешают мне в свое удовольствие видеть сны. Как могут они, мои товарищи, непрестанно произносить пылкие речи после десяти, двадцати лет работы? Неужели им не осточертело?!

— Уже два года мы требуем установки мигалки, чтобы не рисковать жизнью каждый раз при переходе через улицу к заводу.

— Во французском Жуанте заполучили; у них даже трехцветные мигалки: черная, голубая, красная… или нет… желтая, голубая, зеленая…

Возбужденный делегат перебирает цветные карандаши. Меня охватывает безудержный смех. Не могу остановиться. Озадаченный делегат знаком требует, чтобы я перестала. Мой смех разрастается и заполняет весь зал. Чем дольше я смеюсь, тем смешнее мне все это кажется. Начальник по кадрам бросает на меня мрачный взгляд. Но мне становится все веселее. Чтобы отвлечь от меня внимание, один из присутствующих поднимает новый вопрос. Я продолжаю фыркать в одиночку.

Этому заседанию конца-края не видно. Мне все осточертело.

Мсье, — говорит Шапо, — надеюсь, вы заметили установку новых душей.

— Да, очень хорошо, но воды-то ведь нет.

О-ля-ля! Чувствую, что на меня опять накатывает безумный смех.

— Я не осведомлен об этой детали. Извините, сделаю все возможное.

— Постарайтесь не пустить вместо воды газ!

Собрание затягивается. Я проголодалась. Больше не приду. Слишком утомительно.

Сестра Розы [7] садится за рояль в роскошной гостиной прекрасной берлинской квартиры. Корсаж у нее полурасстегнут. От ее легкого ритмичного дыхания то скрываются, то показываются белоснежные груди. В стране больше миллиона бастующих. Тонкие пальцы сестры Розы бегают по клавишам — звучит симфония Бетховена. Организуются рабочие советы. Моряки занимают королевский дворец. Какая эпоха! Прядка золотистых волос выскальзывает из прически и свисает над носом девушки. Она слегка косит, следя взглядом за партитурой. Создан комитет вооруженного восстания. Вот-вот будет свергнуто правительство. Грациозным жестом сестра Розы поправляет выбившуюся прядку волос, которая ей мешает. Рабочий класс с минуты на минуту возьмет власть в свои руки. Рояль звучит — адажио сменяются фугами. Вздох вздымает грудь сестры Розы и замирает на ее красиво очерченных губах. Ее гибкое тело легким покачиванием следует за мелодией. Сестра Розы поворачивает голову и вытягивает тонкую шею, чтобы уловить малейший звук — так, как если бы музыка возникла помимо ее воли. Войска стреляют. На главарей рабочего движения обрушиваются репрессии. Сестра Розы снимает свои быстрые пальцы с клавиатуры и мирно складывает руки на коленях. Она рассматривает приличествующую молодой девушке маленькую жемчужину на кольце и золотой браслет, охватывающий ее запястье. Она думает: «Какая тощища быть всего лишь сестрой Розы!» И вновь принимается барабанить по клавишам, чтобы больше не думать об этом.

7

Автор имеет в виду Розу Люксембург.

Маривон уходит из бистро и идет к порту, садится на скамейку лицом к морю, вынимает из сумки роман, который начала читать накануне, и погружается в него.

Глава шестая

Книга окончена. Хорошо поработала. Хочется есть. Возвращаюсь в магазин самообслуживания. Кладу два яблока в пластмассовую красную корзинку, которая обязательна при любой покупке. Хозяйки стоят в очередь перед кассой, набив до отказа тележки провизией. Под головными платками топорщатся бигуди. Чеки длиной в тридцать сантиметров ползут из кассового аппарата. Подходит и мой черед с моими яблоками холостячки. Женщина, стоящая сзади, начинает выгружать содержимое тележки на движущуюся ленту прилавка. Два яблока — разве это покупка; я чувствую себя жалкой. Два яблока —1,75 франка. Беру портмоне. Нет, не беру, а ищу его. Не нахожу. И тем не менее оно только что было тут — в моей сумке. Обшариваю карманы. Покупательница, стоящая сзади, начинает проявлять нетерпение. Кассирша, устремив взгляд на полку с шоколадными пасхальными яйцами, нервно двигает разверстый ящик кассы. Не нахожу. Я мертва от смущения. Роюсь повсюду: в сумке, в карманах. Они упрямо пусты. Я потеряла портмоне. Пожилая женщина, стоящая за мной, держит свой кошелек в руке и продолжает выкладывать йогурт, сосиски и жавель для стирки. Она наступает на меня и, подталкивая, бурчит: «Когда нет денег, не ходят в магазины».

Надо что-то сказать, не могу же я торчать тут бесконечно, делая вид, что продолжаю искать. Кассирша бросает:

— Ну?

— Простите, я потеряла портмоне, это глупо, четверть часа тому назад оно было на месте. Я отнесу яблоки обратно.

— Нет, стойте тут, я должна позвать заведующего, чтобы аннулировать чек.

Она звонит в колокольчик, стоящий возле кассы.

Хозяйки обмениваются впечатлениями от происшествия и жалуются на потерянное время. Вот если бы у меня была сумка, полная молока, сыра, консервированного горошка, я была бы похожа на одну из них, забывшую портмоне дома. Такое ведь случается. Но с двумя яблоками я выгляжу совершенно несерьезно.

Появляется рассерженный заведующий и обрушивается на побеспокоившую его кассиршу:

— Что тут происходит, мадемуазель?

— Мадам забыла портмоне. Надо аннулировать чек, — отвечает кассирша безразличным тоном.

Чек подписан и положен в ящик кассы.

— Нет, оставьте яблоки, их отнесут на место!

Царит доверие.

Я торопливо покидаю место происшествия. Прочие женщины достойно оплачивают свои покупки. Мне не придется завтракать. Во всяком случае, аппетит пропал.

Я медленно возвращаюсь к скамейке, потом к кафе — никакого следа моего портмоне. Это невероятно. У меня не осталось ни сантима. Подобные неприятности могут случаться только со мной. Обычно я ничего не теряю, вещи, даже абсолютно бесполезные, скорее имеют тенденцию липнуть ко мне, как ракушки к скале. Но все имеет свое начало. Когда-нибудь и это должно было со мной приключиться. Там и было-то не бог весть что — плата за два-три рабочих часа, две или три сотни гаек, ввинченных вручную в краны. Нищенская плата и боль в плече.

Меня могли убить. Я могла бы встретить прекрасного принца. Но потерять портмоне в Пемполе — этого я не предвидела. Чересчур уж обыденно, не представляет никакого интереса даже для корреспондентов из «Уэст-Франс».

Хороша же я, однако, без единого су в этом Пемполе. Что же теперь делать? Ограбить банк? Рискованно. Стащить кружку для пожертвований в церкви? Мало надежды, что это обогатит, — люди в наши дни стали неверующими. Напасть на старушку и отнять у нее пенсию при выходе с почты? Чересчур мерзко. Заделаться проституткой: один заход — сто франков; смогу купить новое портмоне и обратный билет на автобус. Никогда не решусь. Угнать машину? Слишком страшно попасться на месте преступления. Ничего не остается, как свернуться клубочком в какой-нибудь канаве и нищенкой ожидать смерти от холода и голода. Мелодрама.

Без особой надежды направляюсь в комиссариат узнать, не нашел ли кто мою потерю.

— Нет, мадам, никто не приносил сегодня после полудня никакого портмоне.

Я так и знала. Сама-то ведь потерялась здесь еще сутки назад, и никто меня не востребовал. Если мой владелец не побеспокоится отыскать меня в течение года и одного дня, я так и останусь в Пемполе.

Ничего не остается, как позвонить на завод и попросить супруга приехать за мной. Дежурный полицейский предлагает мне воспользоваться телефоном. Да, но до чего же стыдно!

«Алло, дорогой! Представь себе, что со мной произошло: дурацкая штука — я потеряла портмоне и застряла в Пемполе… Да, в Пемполе… Что я тут делаю?… Ничего особенного, я прогуливаюсь… Ты сердишься? Нет, я вовсе не хочу тебя бросить… Объяснимся дома… Ты беспокоился, ну, разумеется, я сожалею… Прости меня, дорогой… Ты не спал всю ночь?.. Совсем измучен. Я очень огорчена, прямо не знаю, что на меня нашло… Да, я понимаю… Прости меня… Да, я несчастная дуреха… Ты приедешь… Спасибо, спасибо, до скорого, мой дорогой… Буду ждать возле церкви». Нет — это совершенно невозможно.