Поездка в Россию. 1925: Путевые очерки
Шрифт:
Как только народ услышал, что мы — иностранцы, из Германии, и едем на завод имени Халтурина, босоногие фигуры в белых рубахах зашевелились; множество блестящих глаз засверкало вокруг нас сквозь табачный дым, и выяснилось, что все эти работники и ямщики знают нашего Васильева и считают его своим человеком.
— Так вы из Германии? А как живется народу в Германии? Как у них там, в Германии, с землей?
И пока господин из Гамбурга объяснял, что земля в Германии разделена на шесть категорий, что там пашут на тракторах, вносят искусственные удобрения, что земля родит столько-то и столько-то овса с гектара, я наблюдал русских людей, их характерную манеру разговаривать, не повышая голоса, я прислушивался к звучанию открытого слога «о», характерного для костромского выговора, и восхищался изяществом прекрасных, бледных, тонко изваянных кистей рук. В южных аграрных странах вы встречаете жесткие, загрубевшие ручищи, все в шрамах, царапинах и мозолях, с шершавыми ладонями и плоскими, вросшими в мясо ногтями. Заскорузлые от работы, твердые руки с напряженными сухожилиями, встречающиеся в индустриальных областях, производят впечатление энергичное и жестокое, как сама мрачная и безжалостная жизнь на фабриках и корабельных палубах, эти руки исколоты иглами, изъедены соленой водой, покрыты татуировками с якорями, гербами и голыми женщинами. И вот, после обожженных солнцем, набрякших от притока крови, тяжелых рук уроженцев Европы мне явилось такое странное и диковинное видение, как руки жителей Севера. Все эти руки с длинными пальцами, лежавшие на столе или заткнутые за ремешок рубахи, подпиравшие подбородок или свободно опущенные, отличались изысканной формой и белизной. При тусклой керосиновой лампе, в полутенях и неярком освещении, эти руки, чувственные, красивые, истомленные, производили впечатление болезненное, какое бывает от организмов, веками пребывающих в светотени. Один юноша с густыми светлыми волосами, подстриженными на уровне шеи, с правильным греческим носом и взглядом лихорадочным, как при высокой температуре, сложил кисти рук под подбородком и смотрел на иностранцев из Германии с экстатическим славянским восторгом. Лицо у него светилось,
Лесопильный завод имени Степана Халтурина [310] стоял на берегу замерзшего озера, а на другом, высоком берегу в волнующейся перспективе открывался темно-синий горизонт лесного массива. Дно замерзшего озера казалось снежной долиной, расчерченной длинными диагоналями санных полозьев, а стеклянный воздух и огромные мачтовые сосны придавали этому виду сходство с пейзажем какого-нибудь альпийского плоскогорья. Ветряные мельницы, вмерзшие в лед пароходы со своими белыми капитанскими мостиками и красными спасательными кругами, высокие мачты парусников в заливе и скелеты кораблей на верфи, окруженные прерывистой линией ясно просматривавшихся волчьих следов, — это сочетание кораблей в морском порту и дикого северного континента выглядело ирреально. Над низкими избами с кипящими самоварами и сверкающими серебром иконами уже трепетало легкое дыхание ясной солнечной голубизны, и хотя пар, выдыхаемый из ноздрей, застывал игольчатым инеем на бороде и усах, веселый гомон птиц предвещал скорый приход весны. Вот-вот начнет с пушечным гулом ломаться лед на реках и озерах. Зазвучат желтые трубы солнечного света, зазеленеет и заволнуется под весенним ветром озеро, и тысячи и тысячи плотов первоклассной древесины с завода имени Степана Халтурина поплывут вниз по реке к открытому морю. Идет весна, звенят пилы на лесопилках, слышатся гудки, клубятся облака белого пара и дыма, и весь завод летит вперед, как паровоз, по рельсам прогресса. Поселок вокруг лесопильного завода на берегу озера динамикой своей жизни напоминал канадский «Дикий Запад» тех времен, когда колонизаторы шаг за шагом пробивались к западу с ружьями и топорами. Слышалось ржание лохматых сибирских лошадок, раздавался звон топоров и звуки пилы, снег был покрыт опилками и обрезками бревен, и на ваших глазах людьми создавалась буквально на пустом месте новая крепость посреди тайги. Строились новые двухэтажные дома, жужжали сверла, гудели скобы, под закопченными смоляными котлами потрескивали костры, посреди пустыни возводился очаг цивилизации; там, где еще позавчера в лесных берлогах медведицы производили на свет свое потомство, выделялось на снегу красное здание огромного рабочего клуба со зрительным залом на пятьсот мест, сценой и киноустановкой. Вдоль заборов прокладывались улицы с магазинами и закусочными, амбулаторией, белым двухэтажным зданием школы и квартирами для рабочих, — все чистое и аккуратное, в духе северных традиций.
310
Халтурин, Степан Николаевич (1856/1857–1882) — организатор «Союза русских рабочих». В 1880 г. произвел взрыв в Зимнем дворце с целью покушения на Александра II. Повешен за участие в убийстве одесского военного прокурора генерал-майора В. С. Стрельникова.
В двух тысячах километров от Москвы и в сотне километров от последней железнодорожной станции, в тайге, простирающейся по континенту вплоть до Северного Ледовитого океана, грохотали динамо-машины электростанции, горели фонари, пел детский хор, и выводил свою веселую частушечную мелодию балалаечный оркестр. Мы осмотрели богатую библиотеку с фондом социально-экономической литературы, какого не встретишь в университетских библиотеках Европы; посетили детский клуб, в партийном клубе наблюдали работу курсов ликвидации безграмотности, были на собрании женсовета, где было больше порядка и дисциплины, чем на любом нашем женском митинге. Когда мы возвращались домой, я шел рядом с Карлом Людвиговичем Диффенбахом и ждал, что он скажет.
Он не говорил ни слова. Всю дорогу он молчал, да и за ужином сидел серьезный и задумчивый. Когда же мы вечером укладывались спать, он произнес решительно, как нечто глубоко продуманное: «Надо признать, что русские хорошо знают свое дело!» («Also Diesen Russen muss mann schon das Recht einr"aumen, dass sie ihre Sache gut machen, so, wie sie machen!»).
Мы были в гостях у директора лесопильного завода Васильева. Над его столом висела старинная литография, копия какой-то английской иллюстрации восьмидесятых годов, изображавшей покушение на Александра Второго перед Зимним дворцом. На переднем плане кони рвутся из оглобель, видна разорвавшаяся бомба — все это обозначено резкими росчерками пера. В этом покушении был замешан и Степан Халтурин, рабочий, самоучка, родом из Вятки, где теперь ему поставлен памятник. Он был одним из основателей Северного Союза русских рабочих и впоследствии был повешен в Одессе за покушение на военного прокурора этого города, известного в те времена тирана. Висел и стилизованный под старинную фотографию портрет самого Степана Халтурина, патрона нынешней индустриальной колонии, в черной овальной рамке в духе восьмидесятых годов. Бледное, с впалыми щеками лицо чахоточного юноши с жиденькой мягкой бородкой и воспаленным взглядом. В фильме, который я потом увидел в Москве, были показаны две эпохи жизни Степана Халтурина. В последнем акте первой серии этот герой на месте казни сам надевает себе петлю на шею и обращается к товарищу, стоящему под другой виселицей, со словами: «Мы умираем за правое дело, и миллионы отомстят за нас» [311] . И в самом деле. В следующую секунду раскрывающееся над их головами экранное полотно показывает, как осуществилось предсказание Халтурина: необъятная Красная площадь в Москве, шествие масс под стенами Кремля, сотни и сотни тысяч голов и рук, флаги — грандиозный людской поток, подобный наводнению. Это и есть миллионы, поднявшиеся, чтобы отомстить за Степана Халтурина и других своих первых мучеников.
311
Вероятно, М. Крлежа ознакомился с книгой Ю. М. Стеклова «Степан Халтурин. 1857–1882» (М. — Пг., ГИЗ, 1923). В ней автор с оговоркой сообщает о похожих по смыслу словах, возможно произнесенных соучастником С. Халтурина по покушению на Стрельникова, студентом Николаем Желваковым: «Меня повесят, но придут другие. Всех вам не перевешать! От ожидающего вас конца ничто не спасет вас!» Во время судебных процессов над революционерами в России в конце XIX — начале XX в. подсудимые часто произносили подобные слова в действительности, или им их приписывала устная традиция.
Представитель миллионов сейчас сидит вот за этим столом. Сегодня он строит лесопильный завод и колонию при нем на далеком Севере, и на столе перед директором лесопильного завода стоит гипсовый бюст Ленина, а ночи напролет Васильев ломает голову над «Курсом высшей математики для самостоятельного изучения». На стене висит фотография этого самого человека в фуражке и серой гимнастерке русского пехотинца, стоящего рядом со своей девушкой на фоне декорации, изображающей автомобиль. Как же велико расстояние между простым солдатом-новобранцем, нижним чином, который решил сфотографироваться на память со своей девушкой, и директором лесокомбината, который штудирует курс высшей математики и оперирует логарифмами. Сейчас перед нами революционный бригадный генерал со шрамами на лице, пробившийся сквозь свист шрапнели и пороховую гарь к своему теплому кабинету с огромными шведскими изразцовыми печами, к большой застекленной веранде, заставленной книгами и буйно-зелеными фикусами. Такое расстояние по буржуазным меркам можно преодолеть не менее чем за два поколения, лет за сорок-пятьдесят. Здесь это реализуется в пять раз быстрее. Итак, революция есть не что иное, как ускоренное развитие в условиях открывшихся возможностей.
Этот Новый Человек абсолютно лишен сантиментов. Он читает «Советскую культуру» [312] и прочие литературные журналы, ориентированные на новый политический курс. Говоря с вами, он часто цитирует отрывки из Джона Рида, Ромена Роллана, Барбюса и русских ангажированных писателей, от Бориса Пильняка до Эренбурга и Маяковского. Принадлежащее ему собрание сочинений Ленина не просто стоит в переплетах над диваном, книги не только разрезаны, но и подчеркнуты во многих местах красным или синим карандашом: каждое слово двадцати ленинских томов отпечатывается в мозгу этого бригадного генерала с четкостью библейских изречений. За обедом и ужином он смотрит на географическую карту России, где красными кружками обозначены только что запущенные электростанции, причем этими кружками заполнена вся огромная территория от Архангельска до Одессы. В его мозгу стучат, подобно транссибирским паровым экспрессам, гигантские планы электрификации, кооперации и прочие лозунги, которыми эти люди увлекли массы на великую борьбу за Права Человека. Здесь, в таежном краю, в ледяную стужу, среди белых медведей, этот русский человек нового типа гораздо больше напоминает золотоискателей Джека Лондона с Аляски, чем русских интеллигентов А. П. Чехова. Русские интеллигенты или действительно уехали в эмиграцию, или предаются тоскливым эмигрантским настроениям, а Васильев — человек с кулаками, боксер, который ударил, потому что был прав, и никакого дела ему нет до Анны Игнатьевны, которая мечтает снова восседать в своем экипаже, играть в теннис или поехать в свадебное путешествие в Испанию. Что ему Анна Игнатьевна, что там ее слезы! Он строит бассейны, организует киносеансы, а в воскресенье вечером заводит патефон и слушает пластинку с записями речей Ленина. Сезонники, возчики, лесорубы — все рабочие на лесопилке — зовут его Васькой и верят в него. И когда Васька их позовет, они возьмут свои винтовки и стальные каски и пойдут за ним в составе его бригады на Урал, на Владивосток, на Бомбей, куда прикажет Васька, потому что Васька — их человек, который знает, чего хочет. Глядя на такого вот Ваську, я вспомнил латников Кромвеля и вдруг, впервые в наши апокалиптические времена, снова почувствовал твердую почву под ногами.
312
Вероятно,
М. Крлежа имеет в виду литературный журнал «Советское искусство». Газета «Советская культура» начала выходить с 1931 г.ЛЕНИН НА МОСКОВСКИХ УЛИЦАХ
Толстой писал, что всякий русский человек, глядя на Москву, чувствует, что она мать. Согласно Толстому, всякий иностранец, глядя на нее и не зная ее материнского значения, должен чувствовать материнский характер этого города. Наполеон, и у Толстого, и по свидетельству всех историков, почувствовал женскую природу Москвы:
«Cette ville asiatique aux innombrables 'eglises, Moscou le sainte. La voila donc enfine, cette famouse ville! Il 'etait temps!» [313] .
313
Этот азиатский город с бесчисленными церквями, Москва, святая их Москва! Вот, наконец, этот знаменитый город! Пора. (фр.) // Л. Н. Толстой. Собрание сочинений в четырнадцати томах. Том шестой. Война и мир. Том третий. М., 1951, С. 332. (Прим. перев.).
Рассматривая издали Москву второго сентября 1812 года, Наполеон подозвал переводчика Lelorme d’Ideville и сказал ему: «Une ville occupe par l’ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur» [314] . И затем, обратившись к свите, приказал привести к нему бояр: «Q’on m’amene les boyards!» [315] .
Прошло целых два часа после его приказа, но бояр — les boyards — не было. Бояре покинули Москву и бежали из города, напоминавшего «обесчещенную девушку».
314
«Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность» (фр.) // Л. Н. Толстой, там же. С. 141. (Прим. перев.).
315
«Приведите бояр!» (фр.) // Там же. (Прим. перев.).
С каждым обычным путешественником, въезжающим сегодня в Москву, происходит то же самое, что случилось с Наполеоном. Он ожидает увидеть бояр — les boyards, — но бояре сбежали из города, их и след простыл. Москва напоминает девушку, «обесчещенную» классовым врагом.
С точки зрения сегодняшнего путешественника-марксиста, ничего женственного сегодня в Москве не осталось. Лозунги и знамена этого города отражают героический синтез современной активности и волюнтаризма. Сегодняшняя Москва — огромная кузница ленинизма, она ленинизирована всеми возможными декоративными средствами. На вокзалах установлены памятники Ленину, и путешественник видит его, едва ступив на московскую землю, а затем наблюдает фигуру Ленина в бесчисленном множестве вариантов. Там Ленин стоит в ораторской позе, изо всех сил устремившись ввысь, и машет рукой в воздухе, или же с трибуны радостно улыбается проходящим мимо него конникам; тут он бросает золотые червонцы в копилку внутреннего займа восстановления народного хозяйства, а там его плешивая татарская голова с живыми черными глазами и чувственной нижней губой смотрит на вас из медальона в красной рамочке. Он выглядывает из всех витрин, плакатов и знамен, он на экране кинематографа и в рекламе, его портреты — на трамваях, на стенах церквей и дворцов, он — сегодняшний символ Москвы, проповедник московского мировоззрения и московских концепций, утверждающих Москву в роли Третьего и Последнего Рима [316] . Ленин сегодня врезан в московские стены, московские дома сегодня исписаны ленинскими цитатами, как мечети — цитатами из Корана. Вы пьете пиво в ресторане, и случайно ваш взгляд падает на бумажную салфетку, на которой стоит кружка, а на ней по кругу выписан ленинский тезис по колониальной проблеме: «Пять шестых земного шара стонет под пятой капитала! Единственная свободная часть света — Союз ССР».
316
Москва — Третий Рим — политическая теория XV–XVI вв., утверждавшая историческое значение Москвы как всемирного политического и культурного центра. Московские цари провозглашались преемниками римских и византийских императоров. Некоторые исследователи видят связь концепции Москвы как центра «международного революционного движения» с теорией «Москва — Третий Рим».
Вы идете по улице и видите на верху многоэтажного дома надпись стилизованной под старославянскую кириллицей: «Революция — вихрь, сметающий своих врагов!».
Рядом с Иверской Божьей Матерью, перед которой преклонял колена Кватерник, там, где молились Шулек и Гай, а каноник Рачки восхищался набожностью русского народа, сегодня на стене вытесаны слова Ленина «Религия — опиум народа!» [317] . Эта фраза стала девизом журнала «Безбожник», органа союза атеистов, который развозят по Москве в больших грузовиках, украшенных той же надписью: «Религия — опиум народа!». Вы останавливаетесь где-нибудь на углу, и перед вами оказывается каменный барельеф, изображающий разъяренного льва, и надпись: «Каждая великая идея порождает панику, подобно львиному рыку!» [318] . Или же из стены высовывается монументальный мускулистый стиснутый кулак с надписью: «Если ты прав, бей!» [319] . Поперек улицы натянуто красное полотнище, трепещущее, как китайская пестрая реклама, с надписью: «Ильич говорил: Помните о детях! Все лучшее — детям!» [320] . В другом месте Ленин с плаката сообщает кухаркам, что они призваны в числе народных избранников управлять судьбой России.
317
Э. Кватерник побывал в России в 1857 г. Принял русское подданство и в качестве доверенного лица русского правительства был отправлен в Пешт. Однако в 1859 г. эта связь прекращается — по одной версии, из-за того, что русское подданство, от которого он с большим трудом избавился, не позволяло участвовать ему во внутриполитической борьбе в Хорватии, по другой — из-за расхождений в оценке роли православия между ним и властями в С.-Петербурге. Шулек (Sulek), Богослав (1816–1895) — хорватский политик, журналист и ученый. Сторонник иллиризма. Сотрудник журналов «Даница хорватская, славонская и далматинская», с 1836 — «Даница иллирская» («Danica ilirska») и «Кроация» («Croatia», «Хорватия» — хорв.). Автор брошюры «Каковы намерения иллиров?», в 1858–1865 гг. — редактор газеты «Господарски лист» («Gospodarski list», «Экономическая газета» — хорв.). С 1860 г. вместе с Ф. Рачки — основной сотрудник газеты «Позор» («Pozor», «Внимание!» — хорв.). С конца 1860-х гг. отошел от политической деятельности. Сведений о пребывании Б. Ш. в России обнаружить пока не удалось. Можно предположить, что если он и приезжал в Россию, то в 1860-е или 1870-е годы. Л. Гай первый раз приезжал в Россию в 1840 г. в поисках денег для своей «патриотической деятельности». Получил около 25 000 рублей, по его словам — «только половину самого необходимого». В 1867 г. он был участником Славянского съезда в Москве. Ф. Рачки приезжал в Россию в 1884 г. В 1886–1887 гг. в журнале опубликовал свои воспоминания о России. Оценка религии как «опиума для народа» принадлежит К. Марксу. В. Ленин лишь использовал ее.
318
Дан перевод авторской версии на хорватском языке. (Прим. перев.).
319
Дан перевод авторской версии на хорватском языке. (Прим. перев.).
320
Дан перевод авторской версии на хорватском языке. (Прим. перев.).
В кондитерских вы видите Владимира Ильича из крема и шоколада, торты и пирожные исписаны цитатами из его произведений. Он сложен из красных и белых гвоздик в витринах цветочных магазинов, он красуется на титульных листах в книжном магазине, продается в качестве игрушки на базарах. Дети складывают из кубиков жизнь Ленина, начиная с его первых мальчишеских дней в симбирской гимназии, когда был повешен его брат, и кончая огромными революционными митингами на Театральной площади. Он вылеплен из марок в филателистических киосках; с настольных календарей, бланков и ресторанных прейскурантов он провозглашает, подняв правую руку, новую экономическую политику переходного периода (НЭП). В мануфактурных лавках его портрет выложен из кусочков сукна, в распивочных он — виньетка на бутылке, в парикмахерских сложен из прядей женских волос. Портреты Ленина составлены из подков и гвоздей, из свечей и прочих восковых изделий, он и на открытке, и на векселе, и на облигации, и в рекламе, и на обложке программы партии. С его цитат начинаются передовые статьи газет, ими открываются заседания и лекции, и когда вы смотрите спектакль в театре, ваш сопровождающий не расскажет вам о театральном здании или об актерах, но о том, что здесь, с этой сцены, однажды выступал Ленин. Здесь он дважды проехал по этой улице, там он сидел в такой-то исторический день, когда наступал Колчак, здесь он лежал больной, а тут его видели в последний раз! «Ленин умер, но дело его живет» — это вы читаете по сто раз в день на трамвайных остановках, этот лозунг вьется с красными стягами и мерцает по ночам с иллюминированных крыш и фасадов. Он в витринах слева и справа, он и в урбанизированном центре города, и в предместьях, застроенных желтыми зданиями казарм и больниц, где на улицах мычат коровы; этот лозунг помещается между туалетным мылом и духами, вы читаете его на фоне суррогатного кофе, растительного масла и белых сахарных голов. Белый ленинский бюст освещается завернутой в красную материю лампочкой в какой-нибудь мраморной витрине мясных деликатесов, фигурка Ленина — четырехлетнего мальчика продается в церковной лавке, наряду с иконами и святыми мощами. Ленин — трехцветная олеография в золотой рамке, которую покупают в рассрочку и вешают в супружеской спальне, и он же — водяной знак на любовном письме и тема докторской диссертации. Ленинский мавзолей из алебастра может быть чернильницей или деревянной шкатулкой для драгоценностей; сувениром в виде вазы или бокала; он выгравирован на тарелках, на спичечных коробках, на щетках для платья, на карманных часах, на меню, на транспорте, на агитплакате.