Поэзия Серебряного века (Сборник)

Предчувствие

Расплещутся долгие стены, И вдруг, отрезвившись от роз, Крылатый и благословенный Пленитель жемчужных стрекоз, Я стану тяжелым и темным, Каким ты не знала меня, И не догадаюсь, о чем нам Увядшее золото дня Так тускло и медленно блещет, И не догадаюсь, зачем В густеющем воздухе резче Над садом очертится шлем, — И только в изгнанье поэта Возникнет и ложе твое, И в розы печального лета Архангел струящий копье. 1912

Степной знак

И снова – четырехконечный — Невеста неневестных звезд, О Русь, приемлешь ты заплечный Степных широт суровый крест. И снова в поле, польском поле, Возведена на пламена, Сокровищница тайной воли И четырех ветров страна. Ты видишь: на зверином стержне Вращающийся небосвод? Ты слышишь, слышишь: безудержней Плескания балтийских вод? Не на Царьград и не на Вавель [170] — На Торн [171] ведет твой торный путь: В болотный мох, в лесную завяль Тебе ли плеч не окунуть? И не тебя ль, на диком взъезде, Прошедшую свинцеворот Бичей, и вихрей, и созвездий, Десница всадника влечет? В закат, где плещет плащаница Тебе завещанных зыбей, Где легче слова водрузится Суровый знак степных скорбей? 1914

170

Вавель —холм в Кракове, соответствующий московскому Кремлю. С ним связаны древнейшие предания Польши.

171

Торн —город и крепость 1-го ранга в прусской провинции Западной Пруссии, на р. Висле.

Дождь в Летнем саду

О, как немного надо влаги, Одной лишь речи дождевой, Чтоб мечущийся в саркофаге Опять услышать голос твой! Мы легковерно ищем мира, Низвергнув царствие твое, И в связке ликторской [172] секира Утоплена по острие. Но плеск – и ты в гранитном склепе Шевелишься, и снова нов Твой плен, и сестры всё свирепей Вопят с Персеевых щитов: [173] Ничто, ничто внутрирубежный, Двухвековой – ничто – союз! И полон сад левобережный Мятежным временем медуз. 1915

172

Ликторы(lictores) – у римлян официальные служители высших магистратов cum imperio, перед которыми они несли fasces (пучок розог и топор).

173

…и сестры всё свирепей / Вопят с Персеевых щитов. –Подразумеваются три сестры Горгоны: Сфено, Эвриала и Медуза – чудовищные порождения морских божеств Фокия и Кето, отличавшиеся ужасным видом и способные взглядом превращать все живое в камень. Греческий герой Персей сумел убить Медузу, т. к. сражался с ней, глядя на ее отражение в своем отполированном до зеркального блеска щите.

Казанский собор

И полукруг, и крест латинский, И своенравца римский сон Ты перерос по-исполински — Удвоенной дугой колонн. И вздыбленной клавиатуре Удары звезд и лёт копыт Равны, когда вдыхатель бури Жемчужным воздухом не сыт. В потоке легком небоската Ты луч отвергнешь ли один, Коль зодчий тратил, точно злато, Гиперборейский травертин? [174] Не тленным камнем – светопада Опоясался ты кольцом, И куполу дана отрада Стать Колумбовым яйцом. [175] 1914

174

Гиперборейский травертин—здесь: гиперборейскийв значении “северный”; травертин —известковый туф; используется как декоративный отделочный материал.

175

Колумбово яйцо. –Однажды мореплаватель Христофор Колумб (1451–1506) решил загадку о вертикальной постановке куриного яйца на плоскости достаточно радикальным способом: ударил концом яйца по столу. Скорлупа смялась, и яйцо осталось стоять вертикально. Так появилось выражение “Колумбово яйцо”, означающее простое решение сложной задачи.

Дворцовая площадь

Копыта в воздухе, и свод Пунцовокаменной гортани, И роковой огневорот Закатом опоенных зданий: Должны из царства багреца Извергнутые чужестранцы Бежать от пламени дворца, Как черные протуберанцы. Не цвет медузиной груди, Но сердце, хлещущее кровью, Лежит на круглой площади: Да не осудят участь вдовью! И кто же, русский, не поймет, Какое сердце в сером теле, Когда столпа державный взлет — Лишь ось жестокой карусели? Лишь ропоты твои, Нева, Как отплеск, радующий слабо, Лелеет гордая вдова Под куполом бескровным Штаба: Заутра бросится гонец В сирень морскую, в серый вырез, — И расцветает наконец Златой адмиралтейский ирис. 1915

Пророчество

Когда тебя петлей смертельной Рубеж последний захлестнет, И речью нечленораздельной Своих первоначальных вод Ты воззовешь, в бреду жестоком Лишь мудрость детства восприяв, Что невозможно быть востоком, Навеки запад потеряв, — Тебе ответят рев звериный, Шуршанье трав и камней рык, И обретут уста единый России подлинный язык, Что дивным встретится испугом, Как весть о новобытии, И там, где над проклятым Бугом Свистят осинники твои. (1918)

Владимир Маяковский

(1893–1930)

Владимир Владимирович Маяковский – один из лидеров кубофутуризма и русского авангардного искусства. В русской поэзии ХХ века ему принадлежит исключительная роль. Поэт вторгся в традиционную, утвердившуюся еще в XVIII веке силлабо-тоническую систему стихосложения, сильно преобразив ее. Стих Маяковского опирался не на музыку ритма, а на смысловое ударение, на интонацию. Количество слогов в строке утратило в его стихах решающее значение, возросла и качественно изменилась роль рифмы, резко проявился разговорный характер стиха, воспринимаемого теперь на слух, с голоса. Это был принципиально новый шаг в развитии русской поэзии.

Революция во многом изменила взгляды Маяковского на общественную роль искусства. В поздний период творчества (фактически выполняя поэтический госзаказ) он отошел от футуризма. Судьба поэта сложилась трагично: неудачные обстоятельства в борьбе литературных групп и в личной жизни привели его к самоубийству.

А вы могли бы?

Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана; я показал на блюде студня косые скулы океана. На чешуе жестяной рыбы прочел я зовы новых губ. А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб? (1913)

* * *

У — лица лица У Догов Годов Рез — Че Че — Рез Железных коней с окон бегущих домов Прыгнули первые кубы Лебеди шей колокольных гнитесь в силках проводов В небе жирафий рисунок готов Выпестрить ржавые чубы Пестр как фо — рель сы — Н, Безузорной пашни Фокусник Рельсы Тянет из пасти трамвая скрыт циферблатами башни Мы завоеваны Ванны Души Лифт Лиф Души Расстегнули Тело Жгут Руки Кричи не кричи “я не хотела” Резок Жгут Муки Ветер колючий трубе вырывает Дымчатой шерсти клок Лысый фонарь сладострастно снимает С улицы синий чулок (1913)

* * *

Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит – это кому-нибудь нужно? Значит – кто-то хочет, чтобы они были? Значит – кто-то называет эти плевочки жемчужиной? И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к богу, боится, что опоздал, плачет, целует ему жилистую руку, просит — чтобы обязательно была звезда! — клянется — не перенесет эту беззвездную муку! А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: “Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!” Послушайте! Ведь если звезды зажигают — значит – это кому-нибудь нужно? Значит – это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?! (1914)

А все-таки

Улица провалилась, как нос сифилитика. Река – сладострастье, растекшееся в слюни. Отбросив белье до последнего листика, сады похабно развалились в июне. Я вышел на площадь, выжженный квартал надел на голову, как рыжий парик. Людям страшно – у меня из рта шевелит ногами непрожеванный крик. Но меня не осудят, но меня не облают, как пророку, цветами устелят мне след. Все эти, провалившиеся носами, знают: я – ваш поэт. Как трактир, мне страшен ваш страшный суд! Меня одного сквозь горящие здания проститутки, как святыню, на руках понесут и покажут богу в свое оправдание. И бог заплачет над моею книжкой! Не слова – судороги, слипшиеся комом; и побежит по небу с моими стихами под мышкой и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым. (1914)