Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов
Шрифт:
* * *
Липы зеленой Сочен росток, Буен расцвет, Сладостен сок. Майский цветок Вышел на свет, В мир обновленный, Освобожденный, Чудо принес. Мир был хорош В эти часы, Через ноток Чистой росы Светлому маю Вслед я пустился Дальше... И что ж? Я оступился, Остановился: Где же те росы? Ноги, что босы, Переступили вдруг на ледок, В снег и в мороз. Ветер пронзает меня, леденя. Сгинь ты, недобрая зимняя хворость! Пусть бы тоска не томила меня. Ветер на сердце наносит лишь горесть, Гасит костра разгоревшийся хворост. Так я страдал Прежде не раз! Рана моя Не исцелялась той, что любима. Ею бывал Раненным я. Только сейчас Тело с душой Опять невредимы. В долгом томленье Мучимый страстью, Слышу всечасно скорби обеты, Скорби обеты: только терпенье! Счастье однажды сбудется. Это И есть уже счастье. Платье
КОРОЛЬ КОНРАД ЮНЫЙ
* * *
Я в мае радуюсь цветам, Красны, свежи они на вид. Зимой, неведомые нам, Они терпели тьму обид. Май выслал холоду вослед Иные, солнечные дни, Стал радостью наполнен свет. Чем мне поможет летний зной И день, что весел безоглядно? Весь свет мой в женщине одной, Но дни проходят безотрадно. Когда же милость мне она Окажет, как ей подобает, Жизнь станет радости полна. Но если я с любимой в ссоре, Конец веселости моей. Увы, мне чахнуть вновь от горя, Зачем же я спознался с ней? Любви не знаю, госпожа. А надо бы платить любовью Тому, чья юность так свежа. ДИКИЙ АЛЕКСАНДР
* * *
Было времечко когда-то! Мы, беспечные ребята, На лугах паслись тогда, В те далекие года. На зеленом склоне балки Рвали мокрые фиалки... Ныне ходят там стада. Помню я, как на просторе Мы сходились в детском споре, Кто из нас прекрасней всех. Там звенел задорный смех, Наше детство в пляске мчалось, Луговым венком венчалось... Скрылось времечко утех. Там, где елки, посмотри-ка, Поспевала земляника. Через камни, по кустам Мы шныряли тут и там. Из ветвей, как дело к ночи, Нам лесной колдун гуркочет: «Эй, ребята, по домам!» Всей землей вчера владели, Землянику сладку ели, Много знали мы затей, То — всё игры для детей. Наши пастыри тревожно Звали: «Дети, осторожно! Здесь так много страшных змей». Шел один парнишка лугом, Вдруг он крикнул нам с испугом «Эй, ребята, тут, где я, Ядовитая змея! Ей ужален был наш крестный. Яд смертелен вредоносный Дьяволова острия! Прочь из леса выходите! Если ж вы не поспешите, Попадете все впросак: Хворь вас на землю повалит, В сердце, в грудь змея ужалит,— Верьте мне, уж это так!» Притчу должен помнить каждый: Пять девиц пришли однажды Поиграть на царский луг. Царь ворота запер вдруг: Девы плакали, рыдали — С них одежду всю содрали Пять проворных царских слуг. ГЕНРИХ ФРАУЕНЛОБ
* * *
Твой цвет, искусство песнопенья— Фиалок нежное цветенье, Огня высокое горенье — Принес прекрасный плод: На древе славы он растет, Вершины украшенье. Лилейно строг был струн его настрой И звездно ясен духа небосклон, Сиянием лучистым окружен И чистым золота сверканьем озарен Расцвет его и путь его не торный, Его желаний жемчуг светлый и отборный Был в серебре его деяний отражен, Их блеск в родстве с алмазною игрой. О, плачь, гармония! Искусства больше нет, О, плачь и ты, великий сонм планет: Опора неба и печали цвет, Прими его, о троица святая, Ты, дева, чистотой блистая, Пошли ему свой благостный привет, Когда предстанет пред тобой Конрад — поэт И Вюрцбурга герой. * * *
Благословен души моей хозяин И счастья милый гость, что вновь и вновь, В любое время Отрадные готовит перемены, Блаженство мне высокое даря: О, женщина, которая не зря На дух мой тягостное возложила бремя, В глубины радости влекущую любовь, И ей противиться мне не хватает силы, И сам я счастлив в плен ее попасть. Она меня без боя победила, И я вкусил ее победы сласть. О, чистая, о, нежная, О, сладостная власть! Какое чудо, что она Во мне победу одержала надо мною. Любовь виною В том, что мысль одна И разум мой, и дух затмила, И хоть усилия она к тому не приложила, Но узнаю я всякий раз По выраженью милых глаз Мой смертный час и к жизни возвращенье. И с ней одною Надеждой страстною я связан и тоскою, И ей одною желание мое и утешенье Исчерпано до дна. ВЕРНЕР ФОН ГОМБЕРГ
* * *
Что случилось со мной? Помутился мой взор, По земле я брожу очумело. Этот рот — он пылает, что в поле костер! Не сравнимо ни с чем ее тело! Мне себя не унять, страсти не побороть. Нет таких совершенств, что ей не дал господь: Он на розах вскормил ее жаркую плоть! Отчего ж недостойнейншй плут и дурак Смеет с нею вкушать наслажденья, А до гроба ей преданный рыцарь никак Не добьется ее снисхожденья? Справедливость загублена в нашем краю. Побеждает бесчестный в любовном бою. Как сумел этот черт оказаться в раю?! О господь, твоя воля превыше всего! Перед нею и сильные — слабы. Сделай так, чтоб она разлюбила его И меня — не его! — предпочла бы! Лишь тогда, под твоей благодатной рукой, На горючей земле обрету я покой И поверю, что род не погибнет людской. ГЕНРИХ ГЕТЦБОЛЬД ФОН ВАЙСЕНЗЕЕ
* * *
Славься, денечек, когда мой дружочек — Ах,
вспоминаю опять и опять! — Ротиком жгущим, к играм зовущим, Пролепетал сокровенное: «В пять!» Алые губки верной голубки Я целовал, целовал без конца. Так отчего же, праведный боже, Разъединились наши сердца? Вспомню и млею: снега белее Шейка лебяжья и ручка ее. Мучусь тоскою... Нет мне покою... И на земле без нее — не житье! ОСВАЛЬД ФОН ВОЛЬКЕНШТЕЙН
* * *
«Я за полночь слышу, как тянет прохладной травой И ветер шуршит из предутренней мглы луговой, Который, как я понимаю, зовется норд-остом. Я, стражник, — послушайте! — я говорю вам: грядет Рассвет из клубящейся чащи лесов и вот-вот Заря разольется по кронам деревьев и гнездам. Разносятся трели певцов из зеленых кустов — Чижей, соловьев, долгоносиков, черных дроздов, Долины и горы внимают их громкому пению. И ежели кто-то в местечке укромном лежит, Кто ночь удовольствию отдал, пускай поспешит — Не время, не время любовному уединению!» А дева спала непробудно в постели, И юноша спал, не внимая совету, И если бы птицы в листве не запели, Они бы едва ли проснулись к рассвету. И дева пустилась рассвет упрекать: «Не можете ль вы, господни, подождать И честь соблюдать, как положено по этикету!» Накидочку белую быстро она подала Возлюбленному и капризно рукой повела. «Взгляни-ка на небо,— сказала,— не скоро ль светает?» И юноша встал, и окно широко распахнул, И только на небо, как дева просила, взглянул: «О боже,— воскликнул,— и вправду рассвет наступает!» Рассвет пробивался сквозь толщи невидимых сфер, И в зареве ярком свой блеск потушил Люцифер, Со светом теряя и чары свои, и заклятья. И юноша деву привлек и вздохнул тяжело: «Ах, душенька, и получаса еще не прошло, Как мы неразлучно, казалось, смыкали объятья». И вновь они стали стенать и молить, Минуты вымаливать, млея от страсти,— Как будто их хочет рассвет разлучить,— И солнца боялись, и ждали напасти. Она говорила: «Возлюбленный мой, Останься минуту-другую со мной, Пусть будет что будет, любимый, я вся в твоей власти!» И в то же мгновенье пронзительно рог затрубил — Увы, это стражник, очнувшись, приход возвестил Восточного гостя в слепящем глаза одеянье. И дева, увидев, как сделалось всюду светло: «Ах, солнце,— воскликнула,— как ты некстати взошло, Куда бы приятней ты было в закатном сиянье! К чему, в самом деле, мне блеск ослепительный твой? Достаточно было б мерцанья звезды голубой На небе ночном, чтоб исполнилось неисполнимое!» А юноша лишь рассмеялся: «Ах, радость моя, И рад бы — да солнцу не властен приказывать я, Любовью томясь, я тебя покидаю, любимая». «Постой же,— взмолилась она,— подожди! Ты видишь, и я, как в горячке, пылаю. Ты душу мне вынул — так не уходи. Побудь, я о большем уже но мечтаю!» II разом прильнули... II что тут сказать? И рук не могли... не могли оторвать. «Прощай, моя радость, прощай... я тебя покидаю...» * * *
Оттаяло и сердце от тоски. Как только побежали ручейки И снег слежалый облаком навис Над Зейзеральпом брезжущим и Флакком. Проснулись испарения земли, И русло все потоки обрели, Из Кастельругта в Эйзак, вниз и вниз, По склонам ниспадая и оврагам. Я слышу, как пичуги по лесам Вокруг Гауенштейна, там и сям, Уже, прочистив горла, издают Какие-то немыслимые трели От «до» и вверх — все выше, выше — к «ля», II так ноют, как будто вся земля, Все голоса ее, весь гам и гуд, По капельке слились в одной капелле. Оттаяло и сердце от тоски, Как только соловей из-за реки С неделю после пахотных работ У Матцена защелкал над лугами. Четырежды я видел их обряд, Где пара с парой, распушив наряд, Как кошки, затевали хоровод И пробовали землю коготками. А вы, кто зиму просидел в норе, Возрадуйтесь и вы своей поре, Которую несет нам месяц май, Оставьте ваши логова и норы! Ищите каждый пастбище свое — Ты, подъяремный скот, и ты, зверье,— Для каждой твари сыщется свой край, Где луг не мят и свет не застят горы! * * *
«Ату их!»—Лионгарт фон Волькенштейн, И Освальд, и Георг фон Волькенштейн Так сорвались, оставив Грёйфенштейн, Что смельчаки от страха дали деру. Мы не дали опомниться врагам И по горам прошли, как ураган. К чему мечи и шлемы дуракам? Что им в обузу, нам придется впору! А их лачуги, утварь и зерно С полями мы спалили заодно, Ты, герцог Фридрих, наш должник давно,— Так расплатись сполна по уговору! От перестрелки звон стоял в ушах. Вблизи Раубенштейна в камышах Схватился кое-кто на бердышах И был пробит болтом из арбалета. Крестьяне из Сент-Йоргенской земли — Канальи! — нас едва не обошли, Но нам раубенштейнцы помогли — Да будет верной выручка соседа! Метание и гром, пальба и гам. Мышиный треск пошел по чердакам. А ну, на корм их красным петухам, Живее, рыцарь, смерть или победа! Уже зарнтальцы, йенцы, всякий сброд, Спешили с гор, а мельтенцы в обход, Но мы их силу в слабость обратили: Коней поворотили — и вперед! * * *
Ну ладно, разойдемся спать! Слуга, свечу! Да проводи нас, Чтоб не споткнуться где неловко. Еще мы можем постоять, Как нас ни валит ночь-бесовка! И если поп какой иль тать Жен захотел бы испытать — Вот началась бы потасовка! Бокалы выше! Решено, В бутылях капли не оставим, Допьем, друзья, что не успели, И над собой увидим дно! Иль не мужи мы, в самом деле? Иль в руки отдает вино? А в ноги вступит — все равно: Тычками, а пойдем к постели. Куда спешить? Идем тишком. Уж коли прямо в дверь не выйдем, Так выйдем косо, как рубаки. О, черт! Что тут? Ведро с песком. Хозяин, где тебя собаки?.. Да мы свои. К чему тайком? Два пальца в рот — и языком, Как это делают поляки. Пусть первый — головой вперед Его тихонечко внесите — Почиет, как на поле воин. Кто богу славу воздает, Тому и бог — так мир устроен! А нас нелегкая несет. Хозяин, осторожно: лед! Держись, хозяин, пол неровен. Теперь, пожалуй, вкусим сна. Увидим, вправду ли, служанка, Ты по перинам мастерица. Солянка вышла солона, Да соль не сор, как говорится. Была и каша не жирна, Да не оставлено вина, Так что не следует браниться!
Поделиться с друзьями: