Пограничная тишина

Архип снова чуть не зевнул предательскую ямку — успел вывернуть в самый последний миг. Дорога шла под уклон к речке Запсие. За обочиной проплывало желтое люпиновое поле. За мостиком сначала мелькнули мальчишечьи капелюхи рижского образца, затем вынырнули велосипеды. Терехову казалось, что двигались только ноги велосипедистов, а колеса стояли на месте. Он решил опросить этих парнишек и приказал шоферу ехать тише.

Еще с моста, заметив приближающуюся машину, ребята свернули с дороги и сошли с седел. Машина промчалась мимо и обдала мальчиков пылью. Юстас и Пятрас помахали пограничникам руками и стали выводить велосипеды на дорогу. С рыбалкой у них ничего не вышло — клев был слабый, пощипали в лесу малины и решили поехать в другое место. Однако оседлать своих железных коней они не успели. Проскочив мост, «газик» остановился. К мальчикам шел офицер с пистолетом на боку. Подойдя ближе, он поздоровался. Пристально и строго блестели его глаза, когда он начал расспрашивать дотошно, где они были и что делали.

— Да немножко рыбачили тут, на Запсие, — отвечал Пятрас. Он был словоохотливый и общительный парнишка, всегда заговаривал первым. Юстас поначалу казался тугодумом и включился в разговор не сразу.

— Много поймали? — спросил Терехов.

— Где там! — певуче произнес Пятрас и махнул рукой. — Попались ершики, малюсенькие такие...

— Надо на озеро. Там лучше клюет.

— Ясно, что лучше, — вступился в беседу Юстас. — Но нам не дали туда доехать...

— Кто не дал? — спросил младший лейтенант.

— Да тут... один дядечка... — сказал Пятрас и неловко отвернулся.

— Он что, не разрешил рыбачить?

— Еще бы он не разрешил...

— Погоди, Юстас. Я сам все объясню товарищу офицеру.

— Ну так и объясняй... — Юстас все еще ощущал во рту вкус шоколада, и ему хотелось плюнуть с досады.

— Еще утром, когда поднималось солнышко, — продолжал Пятрас, — нам туточки, за лесочком, повстречался дядечка с большой такой сумкой.

— Что за дядечка? — спросил Терехов.

— Да местный, из-под Раздияя, говорит, в отпуск приехал.

— Откуда приехал?

— Юстас, откуда дядечка приехал?

— А я знаю?

— Он что-то говорил, а я уже не помню. — Пятрас виновато посмотрел на офицера. — Он так устал, сам хворый, еле-еле ногами двигает, а сумка тяжеленная. Где-то у него родня туточки. Нам так стало его жалко...

— Да перестань тараторить со своей жалостью! — сердито прервал его Юстас. — Здоровенный дядька... что твой дубовый чурбан. Это ты раскис перед ним и отдал свой велосипед, потому и рыбалка нашу тю-у-у-у!

Пятрасу явно не понравилось нападение Юстаса. Повернувшись к нему, он вызывающе спросил:

— А почему бы и не подвезти уставшего человека?

— За чеколядку ты бы, конечно, потащился с ним до Бабтай... — Лицо Юстаса стало красным от возбуждения.

— Как будто я один лопал эти чеколядки! Вот интересное кино!

— Чеколядки... Что это такое? — спросил младший лейтенант, глядя то на одного, то на другого.

Юстас сконфуженно склонил голову. У него отпало желание задираться с Пятрасом. От подарка-то он все-таки не отказался, хоть и раскаивался в этом. Не принято было у них, в литовской семье, принимать какие-либо подношения от незнакомых людей.

— Это так по польски шоколад, — ответил он неохотно и тихо.

— По-польски? — все больше начиная удивляться, спросил Терехов.

— Да-а-а!

— Почему по-польски!

— Там так написано...

— А ну покажи! — потребовал Терехов и протянул руку.

Беспомощно растопырив руки, Юстас вдавил голову в плечи.

— Съели? — догадался Терехов.

— Да-а-а, — виновато протянул Пятрас с таким видом, будто бы он один съел шоколадки и не поделился с этим славным офицером.

— Обертку выбросили?

— Конечно, — ответил Юстас.

— Далеко? — Терехов нахмурился.

— Близко. Там, на бережку, — ответил Пятрас. — Их, наверное, можно еще найти.

— Если ветер не слизнул бумажки, — заметил Юстас.

— Оставьте тут свои велосипеды, а сами со мной в машину, — проговорил младший лейтенант.

Мальчики послушались. Отвели велосипеды с дороги и положили у борозды.

— У меня, Пятрасик, от тех проклятых шоколадок становится во рту солоно, — подходя к «газику», прошептал Юстас.

XI

Бор гудел мощно и повелительно. В такую ветреную погоду, когда деревья кланяются земле, одинокому человеку становится не по себе. Хотя Люцинка и выросла в лесной деревушке, но всякий раз, войдя в лес, чуточку робела перед высокими скрипучими соснами, перед дубами великанами, которые давили своей мощью и первозданной силой. Ей казалось, что деревья живут своей особой, бесконечной жизнью, говорят между собою, как люди — то ласково, то хмуро, а по утрам вслух приветствуют солнце. Первыми, наверное, это делают сосны, потому что у них самые длинные ноги и верхушки ближе к небу. Сейчас хотелось быть там, высоко, и Люцинке; там, где целуется с кудрявыми шапками порывистый ветер, где сплошное море голубого света. Оттуда видно все, что делается под каждым кустом, и совсем некуда будет скрыться незнакомцу с лукавым, неуловимо-холодным взглядом. А вот у того, черноглазого, молдаванина взгляд прямой, смелый, жаркий, от него может испариться вода в Черной Ганьче... Ей почему-то было приятно думать о тех глазах, о темном, спадающем на висок чубе Архипа, о его складных речах, обволакивающих душу. Сидела она тогда голоногая, пересыпала руками песочек и думала, что сидит не на берегу Черной Ганьчи, а под густущей чинарой, на берегу Днестровского лимана... Тешил он ее, завораживал сказочками. Убегала она от него, а у самой ноги подкашивались. Люцинка старалась отогнать такие неподходящие мысли прочь. Она не должна потерять даже крупицу внимания. После того, как отправила Олесю, незнакомец показался только один раз: высунул из куста голову, осмотрелся и опять нырнул в зелень. «Что он там делает?»

Томительно тянется время. Трудно смотреть в одну точку. В глазах рябит. Высокий молодой малинник вздрагивает, шевелится. Порывы ветра тормошат седой, вывернутый наизнанку малиновый лист.

Люцинка напрягает слух и старается не думать ни о чем постороннем. Может, она боится? Но в этом она не признается даже самой себе. Как бы там ни было, она все-таки лесовица, родилась и выросла в лесу, за нее все деревья и кустики. Против только одно болото с его удушающим запахом, с его мочагами и бездонными топями. Вот там страшно! Но если надо, Люцинка пойдет и туда.

День нежится, разгуливается, становится теплее. Девушка укрылась в коротконогом разлапистом ельнике, рядом с которым по краю мочага ютятся болотные недоросли — гнутые косолапые сосенки, истерзанные сыростью. Люцинка долго наблюдает из своего укрытия. Сквозь игольчатые лапы утомительно рябит густая синева неба.

Чтобы еще понадежнее укрыться, Люцинка осторожно наломала лапника, умело и быстро сплела венок и надела на голову. Понатыкала веток и за пояс черных брючек: если придется идти, так получится незаметно движущийся кустик. Такой способ не раз применяли в лагерях ЮДП.

...Незнакомец появился из кустов неожиданно и быстро пошел по направлению к болоту. Легко держа сумку в одной руке, он шагал, как самый обыкновенный грибник, идущий по давно знакомому месту. Переходя от куста к кусту, Люцинка двинулась следом за ним. Шла и слышала стук своего сердца, останавливаясь, хватала руками трепещущие ветки. А сверху шумел Шештокайский бор.

XII

Покрытое вечнозеленой тиной и рыжими, заросшими багульником кочками, болото даже зимой не замерзало, обдавая все живое прелым, терпким запахом. Оно же укрывало нарушителей границы. За это его не любили пограничники. Чтобы полнее охватить контролируемое пространство, майор Засветаев разделил свою группу и приказал продолжать поиск в трех разных направлениях.