Пограничники

И доброе и дурное одинаково требовало быстрых решений, точной реакции.

Наконец Эстония вошла в состав СССР. Зато на границе с Финляндией едва ли не каждый день гремели выстрелы. Советские и финские пограничные представители часто встречались в городе Иматре. Советскую комиссию неизменно возглавлял генерал Степанов.

Поведение финнов было вызывающим. Да и как могло быть иначе, если их начальник генерального штаба Гейнрихс уже нашел дорогу в немецкий генеральный штаб и вскоре стал причастным к выработке плана «Барбаросса»… В годовщину независимости Финляндии премьер-министр Рюти сказал на банкете: «Я вполне уверен, что мы снова завоюем свое».

Сперва встречи советской и финской сторон проходили более или менее мирно. Русские и финские офицеры даже находили возможным обсуждать проблемы минувшей войны, что нашло отражение в архиве генерала Степанова.

«Финны мне заявили на совещании: „Ваша артиллерия решила зимнюю кампанию“. Пехоту и авиацию оценили плохо».

В мае 1941 года финны произвели артиллерийский выстрел, и снаряд разорвался на нашей территории. И хотя председатель финской комиссии генерал-лейтенант Лаатикайнен пытался убедить Степанова, что это «случайный снаряд от случайного выстрела», тот уже прекрасно разбирался в дипломатической тактике финнов.

В состав финской комиссии входил полковник Аминов, бывший офицер царской службы. Как-то в перерыве между заседаниями Степанов вызвал его на откровенность.

— Чем вызвана такая перемена в поведении комиссии? Ведь прежде мы как-то могли договориться, — сказал Степанов.

— Нас взяли за горло и приставили револьвер к виску, — ответил Аминов. — Повторяем ошибки…

«За горло взяли немцы», — догадался Григорий Алексеевич.

Когда же он стал говорить о самолетах, вторгающихся в наше воздушное пространство, Аминов ядовито заметил:

— Это самолеты не наши, а ваших союзников.

Да, Степанов уже имел сведения, что в Финляндии появились немецкие военнослужащие. У границы сосредоточивались войска. Пограничники не раз задерживали финских разведчиков, так называемую «маршрутную агентуру», которая собирала сведения о военных объектах, изучала коммуникации… Генерал был уверен, что идет подготовка к войне.

В конце мая 1941 года состоялась внеочередная встреча комиссий. И она оказалась последней. В Иматру финны приехали не втроем, как обычно, а всемером. На этот раз генерала Лаатикайнена сопровождали еще два полковника генерального штаба и пограничники полковники Инкала и Вилламо.

Со Степановым были полковники С. Дреев и А. Андреев (впоследствии генерал-полковник, Герой Советского Союза).

Финны, усмехаясь, отрицали все — и нарушения границы, и сосредоточение войск…

Когда полковник Вилламо служил на северной границе Финляндии, ему за самодурство дали прозвище «лапландский царь». Подвыпивший полковник на заседании пограничных комиссаров выкрикнул какое-то, как утверждал Степанов, «антисоветское ругательство». Инкала поддержал его. Степанов не снес оскорбления. Он встал и заявил, что советская комиссия прекращает переговоры. Впоследствии Степанова даже упрекали в том, что он был не до конца «дипломатичен» и не принял извинений финского генерала.

Григорий Алексеевич был прав. Дальнейшие переговоры ни к чему бы не привели.

Немецкие и финские офицеры уже в открытую разглядывали в бинокли советскую сторону. По ночам с финской территории границу освещали прожекторами. В Хельсинки стали прибывать немецкие транспорты с солдатами и вооружением.

В середине июня пограничники ранили при переходе границы немецко-финского агента, зашифрованного в документах буквой Т.

— Скоро опять война, у нас к ней готовятся… — сказал Т., доставленный к Степанову в Ленинград.

Тревога Степанова переросла в уверенность.

Вот как он действовал в последние предвоенные дни:

«При очередной встрече с начальником штаба Ленинградского военного округа генерал-лейтенантом Никишевым я его просил, чтобы он подтянул к границе дивизии, дислоцировавшиеся на Карельском перешейке.

Командующий ЛВО генерал-лейтенант Попов в это время был в командировке…

Начальник штаба мне заявил, что без разрешения Генерального штаба никаких мероприятий он провести не может, и стал при мне звонить в Генеральный штаб, прося разрешения привести дивизии в боевую готовность и подтянуть к границе. Ему было отвечено: „не паниковать и никаких мер не принимать“. Из кабинета тов. Никишева я позвонил заместителю наркома внутренних дел СССР генерал-лейтенанту Масленникову, доложил ему об обстановке на границе и просил разрешения привести в боевую готовность пограничные части и занять оборону в подготовленных оборонительных сооружениях на границе.

Мне также было категорически заявлено (как будто Генштаб и НКВД СССР заранее договорились): „не паниковать, поднять бдительность, усиленно охранять государственную границу“.

Мы с начальником штаба ЛВО Никишевым, докладывая по команде об обстановке на границе, не проявляли никакой паники, а выполняли свой долг перед Родиной, так как мы были глубоко убеждены, что все эти приготовления со стороны финнов вызваны подготовкой к войне.

Несмотря на такую реакцию на мои тревоги, я не мог быть пассивным наблюдателем и принял меры, повысившие боеготовность пограничных войск».

Вернувшись от Никишева, Степанов тотчас приказал всем начальникам отрядов увеличить боекомплекты и возвести дополнительные огневые сооружения. Велел всем заставам получить походные кухни. На складах не хватало их для всех, что Степанов расценил как возмутительное головотяпство интендантов. На свой страх и риск генерал эвакуировал с границы семьи командиров.

Но он понимал, что без артиллерии и противотанковых средств, с одним только стрелковым оружием пограничники долго не выстоят. Однако артиллерийских частей в его распоряжении не было…

«Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». Ленинградцы привычно не замечают этой надписи на одном из домов Невского проспекта. Теперь на проспекте не видно никаких других следов артиллерийских налетов, а сама сторона, о которой говорится в грозном предупреждении, наиболее людная, поскольку более щедро освещается скудноватым северным солнцем.

Но стоит бросить взгляд на эту регулярно подновляющуюся надпись, как в памяти всплывает героическая и горестная эпопея, еще не ставшая достоянием истории для очень многих ленинградцев…

«Русские вооруженные силы представляют собой глиняный колосс без головы. У них нет хороших полководцев. Гигантские пространства России таят в себе неисчислимые богатства. Германия должна экономически и политически овладеть этими пространствами… Когда эта операция будет проведена, Европа затаит дыхание».

Эти слова, сказанные Адольфом Гитлером 9 января 1941 года, стали прелюдией к катастрофической ошибке Германии, которую еще Бисмарк предупреждал против попыток расширения своих владений на Восток, ибо, как говорил он, русские медленно запрягают, но быстро ездят…

В 1941 году в упоении побед в Европе Бисмарка никто не вспоминал. На германскую армию работала добрая половина промышленности Европы. 152 дивизии вскоре были стянуты к границам нашего государства. Они должны были внезапно напасть и в короткое время выйти на линию Архангельск — Астрахань.

В планах немецкого командования, казалось, было учтено все. Но стратеги «третьего рейха» забыли исторические уроки, забыли главное свойство русского народа — его стойкость в борьбе, его способность мириться с любыми лишениями, его иммунитет к панике. В смертельно опасные минуты этот народ всегда проявлял удивительную сплоченность и упорство, всегда находил в своей среде вождей и военачальников, способных не только командовать, но и отражать в своих помыслах и деяниях его настроение.