Похищение Елены

— И он посадил их на кол? — заинтересованно очнулся от полусна Волк.

— Нет. Калиф остался доволен. Находя нуждающегося в его помощи человека, он просто отрывал от подкладки драгоценный камень и отдавал его бедняку!

— Очень мило, — снова зевнул Волк и приготовился дремать дальше.

— А при дворе залатанные сверху плащи с драгоценными подкладками, равно как и головные уборы с эффектом благородной засаленности и сапоги с ажурной аппликацией, изображающей умеренную дырявость, надолго вошли в моду, — воодушевленно продолжил лекарь. — А имя его, не в последнюю очередь благодаря этой истории, сохранилось в веках как имя монарха, заботившегося о благе простых смертных, как о своем собственном. О нем складывали легенды и сочиняли сказки.

— Хм… Все это, конечно, очень любопытно, но что-то я так и не понял — при чем тут ваш сейчашний калиф? Ведь это не он, а его предок был любителем ходить ночью в народ? — не открывая глаз, поинтересовался Серый.

— Загони верблюдов своих вопросов в караван-сарай ожидания, о нетерпеливый отрок, — снова по-отечески пожурил Серого Абдухасан Абурахман. — Ибо теперь мое повествование дошло и до наших дней, до калифа Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса, да умножатся его года до бесконечности! С младых ногтей он старался узнать, что значит быть хорошим правителем для своего народа. Он беседовал об этом со многими мудрецами и прочел несметное множество книг на эту тему. Некоторые говорят, что целых шесть. И вот однажды он, как и приличествует достойному отпрыску древнего рода, изучал в библиотеке многовековую историю своей семьи…

«Зевал и ловил мух, пока какой-нибудь высушенный, как пергамент, на которых эта история записана, писец скучным голосом зачитывал ему эти байки вслух. Или просто не мог уснуть после обеда и приказал почитать ему что-нибудь такое-этакое… Для пищеварения», — мысленно расшифровал для себя снова начинавший потихоньку засыпать Волк.

А старичок вдохновенно продолжал:

— …Он понял, что это была не сказка! И тогда замечательнейшая идея пришла его величеству в его наипросвещеннейшую голову. «Надо начинать возрождать былое величие семьи с древних традиций», — решил он и приказал своим портным сшить точно такой же наряд, какой, по преданию, носил сам Гарун аль-Марун, когда тайно выходил в город, чтобы, как и его великий предок, выходить по ночам за стены дворца и узнать, как живет его народ. Через неделю все было пошито придворными портными и сапожниками в лучшем виде — говорят, на тюбетейку не позарился бы даже самый отчаянный старьевщик, а сапоги не взял бы в руки и настоящий нищий, не говоря уже о самой важной детали — плаще…

Серый, небрежно прикрываясь рукой, зевнул во весь рот и подумал: «Я бы на месте портных просто взял то, что выбросили бы старьевщик с нищим, и дурью не маялся. И вообще, что-то дедок разговорился под утро-то. Может, и спать бы уже пора как-нибудь? Ленка, поди, уже часа три как дрыхнет. И Иванко вон притих. Намучился…»

— …а на отделку подкладки пошли самые отборные самоцветы. Все было сделано точно, как рассказывалось в летописи. Все предвещало успех. И вот однажды ночью, несмотря на уговоры озабоченных визиря и советников, калиф отважно вышел на улицы Шатт-аль-Шейха.

Абдухасан Абурахман сделал театральную паузу и отхлебнул из одного из своих пузырьков.

— И что? — то ли охнул, то ли зевнул отрок Сергий.

— И его той же ночью ограбили и едва оставили в живых, — с удовлетворением проглотив мутную жидкость с сивушным запахом, покачал головой тот. — Мудрый великий визирь сейчас же провозгласил это не чем иным, как государственной изменой! Вся городская стража, все осведомители были подняты на ноги. У-у!.. Были тут дела! Немало крови утекло и голов укатилось в тот месяц, но нападавших так и не нашли.

— Но калиф не сдался, — предположил заинтригованный Волк.

— Нет! О нет! Едва оправившись от того злоключения, он заявил, что такая мелочь не испугала бы великого Гаруна аль-Маруна на праведном пути к всеобщему благоденствию, приказал пошить второй костюм нищего и снова стал выходить по ночам на улицы!

— Мало побили, — резюмировал Серый с видом человека, твердо знающего, для чего существуют ночи.

Абдухасан Абурахман зыркнул на него из-под кустистых седых бровей, но, ничего не сказав, осуждающе вздохнул и продолжил:

— Но урок пошел впрок. И теперь наш добрый калиф тайно выходит в город не один — за ним в отдалении, метрах в трех, следует отряд бдительных стражников. И по строжайшему приказу великого визиря Фаттаха аль-Манаха они хватают всех и каждого, и не только тех, к кому подойдет его величество, но и тех, кто проявит простую неосторожность повнимательнее взглянуть на него.

— И что они с ними делают?

Лекарь приложил палец к губам, испуганно оглянулся по темным углам комнаты и сказал:

— Тссс!.. Никто этого не знает. Они просто исчезают и больше не появляются. Великий визирь говорит, что они все — государственные преступники, замышляющие новое покушение на драгоценную жизнь нашего беззаветно-самоотверженного монарха. Значит, наверное, так оно и есть. Не нам, простым смертным, обсуждать правильность решений самого великого визиря.

В немытой взлохмаченной голове Волка, в мозгу, засыпающем от усталости и не спадающей даже ночью жары, зашевелилась-заворочалась, раздирая толстые покровы сна и стараясь привлечь внимание, какая-то идея.

Серый сосредоточенно нахмурился, поджал губы и помял левой рукой подбородок. Потом приподнял брови и, склонив голову набок, медленно потер шею — признак того, что глас вопиющего был услышан, принят к рассмотрению и одобрен.

— И что, часто он выходит благодетельствовать в народ, этот ваш заботливый правитель? — задумчиво поинтересовался он.

— Практически каждую ночь, — шепотом отозвался Абдухасан Абурахман, на всякий случай попытавшись заглянуть под дверь. — Поэтому я и попросил комнату в караван-сарае на эти несколько оставшихся ночных часов. Я-то знаю, что я не государственный изменник, но великому визирю, да будет его мудрость всегда глубока и неисчерпаема, как прохладный колодец в зеленом оазисе, это доказать невозможно. Особенно без головы.

Предотвратив по недоразумению четыре ограбления, две кражи и одно самоубийство, Серый уже начинал серьезно сомневаться в гениальности своей идеи (Еленины ядовитые замечания облегчения тоже не приносили), как в переулке напротив он заметил подозрительно неестественную сцену.

Точь-в-точь такой он себе ее и представлял.

Упитанный нищий в бесформенной тюбетейке и рваном плаще «от кутюр», загадочно улыбаясь, пытался ласково взять за руку долговязого водоноса.

На перекошенном лице бедолаги с застывшей гримасой почтительного ужаса было написано желание вырваться и убежать, но что-то удерживало его.

Может, предательски отказавший опорно-двигательный аппарат.

Может, стальная хватка нищего, не полагающегося на случай.

А может, пики, сабли и арбалеты, направленные на него невозмутимыми людьми в штатском, окружившими их с показным безразличием кошки, дежурящей у мышиной норки.

— Это он! — восторженно прошипел Серый на ухо напрягшейся вдруг стеллийке. — Чтоб я сдох, он! Не уйдешь теперь, паразит! Вперед, пока он не улизнул!

— Но я представляла его себе более… стройным, что ли, — осторожно проговорила Елена.