Похищение столицы

— Я свои обещания помню. А помощи от вас мне пока не нужно. Если она потребуется, я вам позвоню.

Олег сунул телефон в карман, но как раз в этот момент он снова затрещал. Говорил Артур:

— Вас там дедушка мой не обижает? Ну, ладно. Скажите ему, что я сегодня не приеду. У нас тут ночью операция, и мы освободимся только к утру. Привет от майора. До встречи.

Олег ладонью послал в гнездо антенну, задумался. Он ждал звонка от Катерины, но, видимо, она поручила говорить с ним Артуру. Дремавшее до этой минуты смутное желание видеть ее вдруг прояснилось и стало осознанной потребностью. Он понял, что интересно ему только с ней, он ее ждет, он хочет ее видеть, говорить с ней и даже советоваться по самым сокровенным своим проблемам. Подумалось: «А вдруг она потеряет к нему интерес и не станет приезжать на дачу к Трофимычу?..» Он еще несколько часов назад был совершенно уверен в том, что она, как и Старрок, как и все, кто знал его силу и возможности, будет стремиться к нему, и даже надоест, утомит своим назойливым присутствием, но сейчас вдруг понял, что этого-то как раз он от нее и не дождется.

Потухший и невеселый вернулся к столу. И эту перемену в его настроении заметили зорко наблюдавшие за ним женщины. Татьяна хотела заговорить с ним, но ее опередил Аркадий:

— Америка — наш завтрашний день. Пройдет десять-двадцать лет, и у нас будет автомобилей больше, чем людей, мы будем есть только гамбургеры и пить кока-колу, развлекаться в дискотеках, слушать только тяжелый рок, читать авантюрные книги. Женщины перестанут рожать. Людей будут выводить в пробирках.

Олег с интересом выслушал эту тираду и в ответ только кивнул головой: дескать, ничего вы нового не сказали. Молчал и Трофимыч. Он имел обыкновение не опровергать явные глупости. Пусть его оппонент помолчит и сам подумает над своими словами. Но Халифу неожиданно возразила Таня:

— Я тут среди вас представляю молодежь и могу сказать, что мы бы такой жизни не хотели.

— Хотите вы или не хотите,— возвысил голос Халиф,— такая жизнь настанет.

Ему резко возразила Регина:

— Да, настанет, если мы и дальше будем отдавать власть таким, как ты. Твои собратья уже сейчас сотворили у нас черт-те что. Но я надеюсь, вас скоро погонят из Кремля.

Халиф завизжал:

— Вас, нас! Что ты все тычешь мне в нос моими собратьями? Хрущев, Брежнев не были моими собратьями, а такую нам жизнь устроили, что мы все побежали. И посиди они в Кремле еще с десяток лет, все мозги бы из России вытекли.

— У вас-то мозги! — взъярилась на него Регина.— Да катились бы вы подальше со своими мозгами! Слушать тебя тошно!

— Ну, если тошно — могу и уйти!

Халиф поднялся и весь красный от волнения направился к раскрытой двери.

— Ты стала невозможной! — обратился к жене с порога.— У тебя нет денег, а я виноват. Постеснялась бы чужого чело- века.

Спустился по ступенькам, но присел на лавочку у стены веранды, посидел минут десять и снова вернулся к столу. Со словами: «Буду я еще обращать на тебя внимание!» опустился на стул. Пододвинул к себе блюдо с ветчиной, купленной Олегом, стал перекладывать ее в свою тарелку. Видимо, эта-то ветчина и примирила его так быстро с супругой.

После обеда гости разошлись, и Олег остался наедине с Трофимычем. Г ость хотел идти к себе в комнату, но хозяин пригласил его наверх в кабинет. Здесь Трофимыч сказал:

— Я просил вас купить продуктов примерно на сто рублей, а вы затратили во много раз больше. Хотел бы рассказать вам о наших материальных возможностях и о нашем образе жизни. До недавнего времени мы тут с Артуром жили на мою пенсию, то есть на восемьсот рублей. Этой суммы едва хватало на уплату коммунальных услуг, и мы питались дарами нашего огорода, то есть картошкой, капустой, луком и морковкой. Недавно Артур устроился на работу в милицию, сколько он там будет получать — не знаю, но он человек молодой и у него много своих потребностей. Так что я по-прежнему рассчитываю на свою пенсию и на свой погреб. Не знаю, сколько вы намереваетесь у нас жить,— я не возражаю, живите сколько угодно,— но не хотел бы чувствовать себя иждивенцем. А потому вот вам мое предложение: у нас два холодильника, один из них я отведу для вас, и вы, если захотите, можете питаться отдельно. Это обстоятельство не будет меня смущать, и я по-прежнему буду чувствовать себя комфортно. Вы же тоже будете от меня свободны и можете по-своему налаживать свой быт и питание. Вот это все, что я вам хотел сказать. Вы меня, старика, простите, но я во всем люблю ясность и справедливость. Это все тем более необходимо сделать, что у меня частенько бывают гости, они хорошо знают мой быт и многого от меня не ждут.

Олег со вниманием выслушал признание Трофимыча и затем начал свою речь:

— Позвольте и мне быть с вами откровенным. Ну, во-первых, я счастлив тем, что нахожусь в вашем обществе и имею возможность слушать вас и питаться вашей великой мудростью. Я имею квартиру в Москве, а завтра или послезавтра, надеюсь, буду иметь квартиру и в Сергиевом Посаде, но дачу заводить не собираюсь, да и не хотел бы жить в ней один. Родители мои, сестры и братья живут на Дону, работают в колхозе,— он у них еще уцелел,— и я не хочу нарушать их естественную жизнь и пока не зову к себе. Признаюсь вам в том, о чем обыкновенно не люблю распространяться: я не олигарх, но в Америке мне удалось заработать хорошие деньги, и я не собираюсь их солить, как вы солите огурцы. Деньги я получил за изобретения, которые там сделал. Может быть, я бы и сейчас у них работал, но я хочу, чтобы мои открытия служили России. Для того, чтобы не привлекать к себе внимания и хоть несколько месяцев отдохнуть, прошу вас никому не говорить о том, что я вам сейчас сказал, а считайте меня своим племянником, как и представили вашим соседям. Вот и вся моя исповедь. Что же касается раздельного питания, то замечу: был бы счастлив взять на себя снабжение нашего дома и наших гостей продуктами, и даже могу стоять у плиты, чтобы сварить или поджарить для вас что-нибудь вкусненькое.

Трофимыч при этих словах встал, протянул руку и сказал:

— Поступайте, как пожелаете. Не стану капризничать, предоставляю вам полную волю. И еще замечу: был бы счастлив иметь такого племянника.

С этого момента Олег почувствовал себя на даче Трофимыча как дома.

Спустился в свою комнату и нашел здесь прекрасную постель, неизвестно кем приготовленную, но во всем тут была видна заботливая женская рука. Он растворил окно и позвонил адвокату. Заговорил полушутя-полусерьезно:

— Вы чем занимаетесь, молодой человек?

— Я?.. А кто со мной говорит?

— Странно, что вы меня не узнаете? Я несколько озадачен и даже обижен. Сколько мы с вами знакомы, вы ведете мои дела, и, слава Богу, пока успешно, а голоса моего до сих пор не знаете.

Проговорил эту тираду и сделал паузу. Озадаченный адвокат тоже молчал. Наконец, Олег продолжал:

— Это я, Джек Восьмеркин-американец.

— А-а-а!... Извините, узнал! Вот теперь узнал. Ну, как машина? Она еще не сломалась?

— Три колеса отлетели, и я домой добирался на одном. Вам придется платить неустойку и, как у вас теперь говорят, за моральный ущерб. Ну, ладно — об этом после, а теперь я хотел бы вас просить найти мне квартиру, да подальше от центра, где мало шума, хороший воздух и красивый вид из окон. Есть такие в Сергиевом Посаде?

— Думаю, найдем. Завтра с утра займусь этим. И, как найду, позвоню.

— Не завтра, а сегодня, сейчас же. Время надо беречь. Покупайте квартиру, завозите мебель, деньги не жалейте.

Адвокат, смущенный таким напором, молчал.

— Вам что-нибудь неясно? Вы чем-нибудь заняты? Все сворачивайте. Будете заниматься только моими делами. Слышите?..

— Да, да. Я вас понял. Сейчас же начну искать квартиру.

Олег редко отдыхал днем, но тут, едва коснувшись головой подушки, тотчас и уснул. Он весь день ждал звонка от майора Кати, и, может быть, потому во сне она ему позвонила. Г оворила таким тоном, каким не говорил с ним ни один начальник:

— Вы в Россию затем разве приехали, чтобы спать день и ночь? Старрок приказал арестовать вас, и я завтра надену на вас наручники.

— Вы слабая женщина, а я сильный, здоровый — в Америке занимался спортом. Вы со мной не сладите.

— Я не собираюсь с вами бороться. Мне стоит посмотреть на преступника...

— Ого! Я уже и преступник...

Потом они ехали куда-то на автомобиле. И Катя говорила с ним языком Раечки — соседской девочки, с которой они играли в детстве. Рая была чистенькой, нарядной и просила его к ней не прикасаться. А мама его говорила: «Ну, что ты опять испачкался и на кого ты похож? Вон посмотри на Раечку, какая она чистенькая, красивая девочка!..» Он плакал и сквозь слезы говорил: «И никакая она не девочка. Она майор и хочет меня арестовать». Потом он слышал мужской басовитый голос: