Похищение

– Ваша честь… – вмешивается Крис.

– Присядьте, мистер Хэмилтон. Вас это не касается, а у мистера Тэлкотта, к сожалению, есть своя голова на плечах. – Судья смотрит на меня. – Господин адвокат, как вы уже, должно быть, знаете, давление на свидетеля является одним из самых серьезных нарушений в моральном кодексе юриста. Если ваша вина будет доказана, ваше pro hac vice отменят, а вас самого выкинут пинком под зад из Аризоны и, скорее всего, из всех адвокатских коллегий страны.

– Разумеется, судья Ноубл, – соглашаюсь я. – Но предположение мисс Вассерштайн не соответствует действительности.

Судья хмурит брови.

– Вы хотите сказать, что не помолвлены с дочерью вашего клиента?

– Помолвлен, Ваша честь.

– Возможно, у вас в Нью-Гэмпшире уже заключено столько кровосмесительных браков, что все приходятся друг другу троюродными братьями и найти юриста, который не был бы родственником клиенту, невозможно, но у нас в Аризоне иная ситуация.

– Ваша честь, я действительно состою в близких отношениях с Делией Хопкинс. Но, невзирая на инсинуации мисс Вассерштайн, это никоим образом не отразится на моем участии в этом деле. Да, Делия спрашивала о своем отце, но спрашивала, хорошо ли он выглядит и достойно ли с ним обращаются. Эти вопросы важны на личном уровне, а не на профессиональном.

– Мы могли бы попросить Делию подтвердить ваши слова, – язвительно замечает Эмма, – но с ней уже, скорее всего, отрепетировали нужные ответы.

Я поворачиваюсь к судье.

– Ваша честь, даю вам слово – а если этого недостаточно, то повторю под присягой, – что не нарушаю никаких этических норм. Если уж на то пошло, я несу утроенную ответственность перед своим клиентом, поскольку в мои приоритеты также входит благополучие его дочери.

Эмма скрещивает руки над огромным животом.

– Вы слишком тесно связаны с этим делом, чтобы сохранять беспристрастность.

– Вздор! – возражаю я. – Это как сказать, что вы не можете вести дело о похищении ребенка, потому что сами готовы родить с минуты на минуту и материнские чувства могут повлиять на объективность ваших решений. Но если я скажу это, то ступлю на тонкий лед, вам не кажется? Вы тут же обвините меня в предвзятости, сексизме и общей архаичности взглядов, не так ли?

Так, мистер Тэлкотт. Замолчите, пока я лично не засунул кляп вам в рот, – сердится судья. – Я выношу решение, тут и думать нечего. Ваша первостепенная обязанность – защищать клиента, а не невесту. Тем не менее штат должен предъявить мне конкретные доказательства давления, оказанного вами на свидетеля, а мисс Вассерштайн этого пока не сделала. Так что вы можете оставаться адвокатом Эндрю Хопкинса, мистер Тэлкотт, но будьте бдительны: я глаз с вас не спущу. Каждый раз, когда вы будете открывать рот, я буду поглаживать свой экземпляр морального кодекса. И если вы хоть раз оступитесь, то и глазом не успеете моргнуть, как я сообщу о вас в Комитет по этическим вопросам. – Судья берет банку арахисового масла. – К черту! – говорит он и запускает два пальца в коричневую массу. – Совещание закончено. Эмма Вассерштайн встает и роняет свои бумаги. Я наклоняюсь помочь ей.

– Я сломаю тебе шею, педик, – бормочет она.

Я выпрямляюсь, потрясенный.

– Прошу прощения?

Судья следит за нами поверх очков.

– Я сказала: «С возвращением, Эрик», – отвечает Эмма и, улыбнувшись, вперевалку идет к выходу.

Вернувшись домой, я застаю Софи во дворе за покраской кактуса в розовый цвет. У нее еще достаточно маленькие руки, чтобы проводить кисточкой между колючками. Уверен, в этом штате покраска кактуса считается преступлением, но, честно говоря, сейчас я не настроен защищать интересы еще одной родственницы в суде. Припарковав машину у продолговатой жестянки, которая служит нам домом, я ныряю в озеро нестерпимого зноя. Рутэнн с Делией, овеваемые пылью, сидят на нейлоновых складных стульях между трейлерами, а Грета лужицей растеклась у банки с краской.

– Зачем Софи красит кактус?

Делил пожимает плечами.

– Он захотел стать розовым.

– Вот как! – Я присаживаюсь на корточки возле дочери. И кто это тебе сказал?

– Ну, кто-кто… – протягивает Софи с той тоской, на какую способны только четырехлетние дети. – Магдалена.

– Магдалена?

– Кактус. – Она указывает на растущий в нескольких футах цереус. – Это Руфус, а тот маленький, с белой бородкой, Папа Джо.

Я испытующе смотрю на Рутэнн.

– Это вы дали кактусам имена?

– Конечно, нет! Их родители. – Она подмигивает мне. – В доме есть чай со льдом. Угощайся.

В поисках хотя бы чистой банки из-под варенья я довольно долго брожу среди всевозможных шкафчиков, забитых пуговицами, бусинками и связками сушеных трав, перетянутых лентами сыромятной кожи. Кувшин с чаем обнаруживается на столе. Я набираю полный стакан и уже собираюсь отпить, когда звонит телефон. Трубку я нахожу под гроздью коричневых бананов.

– Алло?

– Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Рутэнн Масавистиву.

– Одну секунду. А кто ее беспокоит?

– Ее беспокоят из онкологического центра «Виргиния Пайпер».

Онкологический центр? Я выхожу на крыльцо.

– Рутэнн, вас к телефону.

Она помогает Софи проникнуть кисточкой в узкую подмышку кактуса.

– Спроси, что им нужно, Сикьятаво. Я занята с нашим маленьким Пикассо.

– Мне кажется, вам лучше самой поговорить с ними.

Вручив кисть Софи, она заходит в трейлер и захлопывает сетчатую дверь. Я даю ей трубку.

– Это из больницы, – тихо говорю я.

Рутэнн долго молча смотрит на меня.

– Вы ошиблись номером! – наконец рявкает она в трубку и жмет кнопку «отбой».

Я уверен, что она сама не заметила, как прикрыла левую грудь рукой, словно птица крылом.

Полагаю, у нас у всех есть свои секреты.

Она смотрит на меня, пока я не наклоняю голову – едва заметно, – тем самым обещая ее не выдать. Когда телефон звонит снова, она наклоняется и выдергивает шнур из розетки.

– Ошиблись номером, – повторяет она.

– Ага, – соглашаюсь я. – Со мной такое происходит постоянно.

В железнодорожном парке МакКормик уже довольно малолюдно, когда мы наконец туда добираемся, а успеваем мы только к заходу солнца. Обширная зона отдыха, включающая в себя игровую площадку, карусель и миниатюрный паровоз, обычно привлекает ребятню детсадовского возраста. Делия пригласила Фица, а я – Рутэнн. Она и здесь достает из необъятной сумки свой заношенный плащ и разворачивает бурную торговлю среди уставших матерей.

Фиц с Делией ведут Софи на карусель, я остаюсь за разметкой. Софи мигом седлает белую лошадь с изогнутой шеей.

– Давай сюда! – кричит мне Фиц. – Что ты теряешь?

– Чувство собственного достоинства!

Фиц громоздится на розового пони.

– Парень, который не сомневается в своем мужском начале, не станет сидеть в сторонке, как последний неудачник.

Я смеюсь.

– Ну да. Подержать твою сумочку, пока ты объезжаешь пони?

Делил пытается пристегнуть Софи, но та не дается.