Похищение

Я подскакиваю от испуга. Да, я могу уйти отсюда в любой момент, но все же испытываю страшный дискомфорт: места здесь едва хватает для одного, не то что для двоих. Эндрю усаживается на нары, предоставив мне крохотный табурет.

– Как вы сюда попали? – тихо спрашиваю я.

– Инстинкт самосохранения.

– Я тоже пытаюсь вас спасти.

– Ты в этом уверен?

В тюрьме время эластично. Оно может растянуться длиною в шоссе и биться, как пульс. Может разбухнуть, как губка, и несколько дюймов между двумя людьми покажутся целым континентом.

– Мне очень жаль, что я разозлился в прошлую встречу» – признаю я. – Мои чувства не должны мешать делу.

– Думаю, мы оба понимаем, что это неправда.

Он абсолютно прав. Я – алкоголик, защищающий человека, сбежавшего от алкоголички. Я – сын другой алкоголички, не сумевший бежать.

Но еще я отец, который не знает, как поступил бы в схожей ситуации. Я жертва собственных ошибок, я хватаюсь за последнюю соломинку, как утопающий.

Я обвожу взглядом спартанскую комнатушку, где Эндрю ищет защиты. Мы все защищаемся как можем: лжем нашим любимым, оправдываем свои поступки самым нелепым образом, наказываем себя сами, не дожидаясь, пока нас покарает судьба. Обвинения, возможно, предъявлены только Эндрю, но судят нас обоих.

Я выдерживаю его взгляд.

– Эндрю, – спокойно произношу я, – давайте начнем сначала.

Эндрю

В тюрьме черный заключенный называет белого «снежком», а мексиканца – «латиносом».

Белый обращается к черному «ниггер», к мексиканцу – «мекс».

Мексиканец скажет о черном miyate, черный боб, yenta, шина, или terron, акула. Белый будет «гринго».

В тюрьме у каждого есть ярлык. И тебе решать, сорвать его или оставить.

Отсек повышенной безопасности состоит из пятнадцати камер: пятеро белых, пятеро латиноамериканцев, четверо черных – и одна наша с Компактным. Сочтя себя ущемленными, черные начали акцию протеста и требуют обменять меня на человека с «правильным» цветом кожи. Они караулят дежурных надзирателей у входа в общую комнату и громогласно предъявляют им свои требования.

Я брожу по общей комнате, не находя себе места. По телевизору идут испаноязычные новости (один из пяти дозволенных каналов): журналисты обсуждают везучих индеек.

– У помилованных указом президента индеек сегодня настоящий День благодарения, – говорит женщина. – В понедельник борцы за права животных сообщили, что «Фраин Пен Парк» в Херндоне, штат Вирджиния, обещал лучше обращаться с Кейти – индюшкой, помилованной президентом Бушем в рамках прошлогодней праздничной амнистии. Вторая помилованная индюшка умерла на прошлой неделе в условиях ниже любых стандартов.

Слон Майк – заместитель Стикса от Арийского братства – делает громче. Это он – огромный, мускулистый, бритоголовый, с татуировкой паука на затылке – помогал Стиксу избивать меня в душевой.

– Найти бы адрес этих защитников животных, – говорит он. – Может, они бы и нам улучшили условия.

Журналистка радостно скалится в камеру.

– Кейти предоставят подогреваемую клетку, уплотнят слой соломы на дне, добавят в рацион фруктов и овощей, а также подсадят к ней нескольких кур для стимуляции умственных способностей.

Слон Майк в знак недовольства скрещивает руки на груди.

– Вот так, значит. Им для стимуляции дают цыпочек, а нам – латиносов.

К Слону Майку подходит мексиканец и злобно пинает его стул.

– Гринго, – бормочет он, – chenga su madr'e.

Когда я прохожу мимо Слона, он вдруг хватает меня за рукав.

– Стикс просил передать тебе кое-что.

Я даже не спрашиваю, как Стикс, отделенный от нас целым этажом и запертый в камере двадцать три часа в сутки, умудрился что-то передать Слону Майку. В тюрьме есть много способов общения: можно переговариваться через вентиляционные шахты в душевых, можно передать записку кому-то на собрании анонимных алкоголиков, а тот человек уже вручит ее кому надо.

– Раз попал за решетку – держись своих.

– Я вроде бы дал понять, что вас своими не считаю, – отвечаю я.

– Сам же здоровее будешь.

Смолчав, я иду дальше. Но не успеваю сделать и трех шагов, как невидимая сила припечатывает меня к стене.

– В любую минуту может начаться заварушка, и в твоих же интересах, чтобы рядом не оказалось врагов. Я что хочу сказать: тебе крышка, папаша, если не поймешь, как тут живут.

По громкой связи слышится голос надзирателя:

– Майк, что ты творишь?

– Танцую, – говорит он, выпуская меня.

Офицер вздыхает.

– Танцуй лучше вальс.

Слон Майк толкает меня локтем и уходит.

Я сжимаю кулаки, чтобы никто не увидел дрожи в моих руках. Если бы сегодня был обычный вторник, к половине девятого я был бы уже у себя в кабинете. Я позвонил бы в «Фермы Векстона» – мы помогаем этому району – и узнал бы, никого ли не положили в больницу, не задерживается ли транспорт и не сменилась ли у кого диета. Я заглянул бы на кухню, чтобы узнать, что сегодня в меню, и поприветствовал бы человека, ответственного за развлекательную программу: лектора из университета или художника-акварелиста, готового поделиться своей страстью с пожилыми людьми. Ленясь и оттягивая начало рабочего дня, я читал бы в Интернете статьи о ваших с Гретой свершениях или стирал пыль с фотографии Софи на уголке моего стола. Я провел бы этот день с людьми, которые ценят остаток своей жизни, а не с теми, кто с горечью ведет обратный отсчет.

Я возвращаюсь в камеру. Компактный сидит, сгорбившись, на полу возле картонной коробки, где хранятся его лакомства. Заслышав мои шаги, он прячет под койку что-то похожее на ломоть хлеба.

– Я занят. Вали отсюда.

В камере пахнет апельсинами.

– Что ты знаешь о Слоне Майке?

Компактный недоверчиво косится на меня.

– Он себя х… знает кем возомнил, а на самом деле – кусок говна. Все время проверяет, прикроют его жопу или нет. – Тут он, похоже, вспоминает, что должен не помогать мне, а всеми силами вытравливать в другую камеру. – Если ребята тебя здесь застукают, тебе хана.

Я смотрю под ноги и замечаю обертку от конфеты «Джолли Ренчер». Подобрав, я разглаживаю ее ладонями.

– Не закручивай пробку слишком туго, – советую я.

Когда он отворачивается, я лишь пожимаю плечами.

– Самогон. Ты же самогон варишь, ведь так?

Хлеб, апельсины, карамель… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какой химической реакции добивается Компактный.

– Не лезь не в свое дело! – рявкает он и продолжает копошиться под койкой.

Забрав полотенце, я иду в душевую. В это время в кабинках обычно пусто: на кулинарном канале вот-вот должна начаться передача Эмерила, [25] а уж его появления не пропускает никто независимо от расовой принадлежности. Завернув за угол, я натыкаюсь на Слона Майка, который стоит со спущенными штанами, прислонившись к стене и закатив глаза к потолку.

25

Легендарный повар и ведущий популярного гастрономического шоу.