Похмелье. Головокружительная охота за лекарством от болезни, в которой виноваты мы сами
Шрифт:
В: Это мы еще посмотрим. А как тебе фильм?
О: Да хренотень. Ну то есть начинается все бодро – бары там, туда-сюда, но потом полное безумие и отвал башки.
В: А что посоветуешь против похмелья, кроме «не пить» или «не переставать пить»?
О: Я бы сказал, много воды и английский завтрак.
В: Последний вопрос: а каким тебе видится будущее британских пабов?
О: Ну, не знаю, что там с роботами и прочим, но забегайте через пару месяцев – и найдете здесь индийский ресторан.
В:
О: Ну да. Паб этот старше города, стоит здесь уже сотни лет, а они возьми да и продай его на прошлой неделе.
Промышленная революция изменила все, включая пабы. Фабричное производство лишило заработка ткачей, дубильщиков, мельников, мясников, пекарей и свечников. Им пришлось встать за конвейер, и теперь к концу рабочего дня, порабощенные и измученные, они толпами стягивались к барным стойкам.
Если раньше они напивались постепенно, выпуская алкоголь вместе с потом на полях и в кузнях, то теперь, придя в один из бесчисленных трактиров, хлопали одну за другой и напивались быстро и вдрабадан. Так на повестке индустриализации стали возникать все более плачевные свидетельства запойного пьянства и похмелья, особенно среди рабочего класса.
По наблюдениям Клемента Фрейда: «Жертве из рабочего класса, которая добирается автобусом № 13 до фабричных ворот, мало кто посочувствует; зато банкира все поймут и даже позавидуют ему, что довольно странно, ведь результаты физического труда рабочего не так уж и пострадают от похмелья, а вот производительность банкира, вероятно, сойдет на нет».
С наступлением Первой мировой войны внимание к производительности труда возросло: теперь суровый надзор осуществляли не предприниматели, а целая империя. В попытке обуздать такие беспутства, как возлияния перед утренней сменой на военном заводе, уход с рабочего места ради пинты или целая вереница пинт после смены и последующее похмелье на работе, пабы было велено открывать с полудня до половины четвертого дня и затем с шести тридцати до одиннадцати часов вечера. Так оно и продолжалось почти целый век.
«Правительства, одно за другим, запрещали поколениям британцев выпивать после одиннадцати часов вечера, – пишет Эндрю Энтони в „Гардиан“. – В результате молодежь, не говоря уже о более зрелых представителях нации, выросла под гнетом комендантских часов и полусухого закона. Эти поспешные драконовские меры доходчиво объясняют, как у нас развилось нездоровое отношение к выпивке».
Если верить расхожему мнению, расцвет современного запойного пьянства (и неопьяных дебошей) – это очередная капля для утопающей Британской империи. И винят в нем две варварские силы: патернализм в часах работы пабов и незрелые, а подчас и жестокие нравы выпивающих. В результате, как выразился бывший министр внутренних дел Джек Стро, люди стали «околачиваться по улицам и поколачивать друг друга».
К концу тысячелетия отыскать британца, у которого не нашлось бы смешной и грустной истории про пьяные и бестолковые приключения, было невозможно ни в государственном учреждении, ни в СМИ, ни даже в пабе. «В других странах пьянства стыдятся и страшатся, – размышляет эпидемиолог Энни Бриттон в своем труде о пьянстве среди британских госслужащих. – В Соединенном Королевстве ситуация уникальная: здесь пьянство прославляют в таких жутких передачах, как „Пьющая Британия“. И наше пристрастие к алкоголю становится только хуже».
Провозгласив в 2003 году долгожданную отмену жесткого закона о пабах, британский парламент надеялся благотворно повлиять на британцев и их отношение к выпивке; однако некоторые предвещали алкогольный апокалипсис.
А самые прозорливые английские писаки пустились по этому поводу – с ликованием, но и раскаянием – в красноречивые рассуждения.«Мы пьем. Писаем. Пьем. Танцуем. Пьем. Едим. Блюем. Никто больше не делает этого ради веселья», – писал Джайлз Уиттелл в Times всего за пару месяцев до появления в Британии 24-часовой лицензии для баров.
В те же последние месяцы до момента, когда английский паб больше никогда не закроет двери, Эндрю Энтони изучил нюансы британского пьянства:
Иногда, особенно по пятницам и субботам, можно подумать, что трезвость – враг нашей родины. Сражаться с безжалостным недругом следует по всем фронтам и при любых обстоятельствах или хотя бы пока не закроются пабы… Кого бы вам ни хотелось обвинить, включая истеричные СМИ, которые то чествуют, то демонизируют пьянство, неизбежным остается тот факт, что британцы в общем и целом куда больше любят напиваться, чем пить. Можно сказать, что к алкоголю мы подходим утилитарно: какой толк пить, если не упьешься в лоскуты?
А вот цитата из беседы Гэри Кинга и ступивших на путь «Золотой мили» парней:
– Что происходит? Почему мы вообще здесь?
– Мы здесь ради полного самоуничтожения!
В фильме шутка о «Старом знакомом» двояка: не только его интерьер повторяет предыдущий паб, но и героев здесь тоже никто не узнает. В реальности, по крайней мере снаружи, это «Докторский Тоник», паб, чье вымышленное название теперь играет в еще более забавном ключе.
Можно только вообразить, каким он был когда-то. Большой старый трактир, вобравший в себя всю противоречивость британских попоек: приличный и в то же время подозрительный, с эдакой уютной таинственностью темных углов, тайных комнат и лимериков, выцарапанных на ножках столов. Место, где незнакомцев приветствуют пристальным взглядом или пинтой за счет заведения, а иногда – сразу тем и другим. Тарелки там хоть и щербатые, зато им добрых сто лет; стаканы все разные, но у каждого – золотой ободок. И барменша – стерва, но самый честный человек на твоей памяти. Для тысяч семей это хранилище всех их секретов, мечтаний, лжи, бухача, махача и возвращения домой. Но только не в наши дни.
Сейчас славный старый «Старый знакомый» / «Докторский тоник» переоборудован в чистенькое заведение с широким патио, забитой парковкой, расторопными молодыми официантами в одинаковых поло. В нем установлено полдесятка игровых автоматов и играет плейлист национального хит-парада «Топ-40». Вкратце: это хорошо налаженный бизнес и наглядный пример того, что же не так с современными британскими пабами по Кингсли Эмису.
В предисловии к «Выпивке на каждый день» он поясняет это так:
Пятнадцать, может, двадцать лет назад пивоваренные компании начали сознавать, что их пабы отчаянно нуждаются в косметическом ремонте, и принялись вкладывать миллионы фунтов в их осовременивание… Интерьер сегодняшнего паба вынужден выглядеть как телевизионная реклама, со всем сопутствующим ей лощеным кошмаром. Таков ряд тошнотворных «тематик»: паб по мотивам британских сражений, паб с океанского лайнера, паб «гейские девяностые». Бочковое пиво совсем уже не бочковое, оно хранится в кеге: разнородная субстанция выходит из огромных, по сути, металлических бутылок и произведена так, чтобы повсюду быть одинаковой и не зависеть от лени и некомпетентности владельца.