Поход клюнутого

– Ты, как я погляжу, просто нелюдимый. Логику какую-то придумал, заместо простого задушевного общения.

– Да я б и пообщался, только после твоего выступления они навряд ли будут в настроении и памяти, как бы еще жен не попутали.

– Ничего не могу с собой поделать. Нам, гоблинам, свое реноме вредителей приходится постоянно поддерживать, иначе бояться никто не будет. Давай уже пришпоримся, ночевать в этих огородах мало радости. Слепни летают, что твои свиньи, а то еще сторож сыщется – злой и грубый, с дрекольем и факелом...

Никакую передачу, помимо первой, включить у Рансера Бинго не сумел, но и то коротконогому пони пришлось перейти на трусцу, чтобы держаться рядом. Торгрим стиснул зубы – крестец его никогда привычен к тряске не был, а в заточении так вовсе отвык от всяких нагрузок. В своих подгорных краях дварфы тоже, надо заметить, используют некий подвид кавалерии, ставя под седло специально выведенных ездовых барсуков, но у тех манера бега совсем иная – скорее крадущаяся, нежели жесткая поступь столь обожаемых на поверхности копытных. Путь же свой от того места, где выбрался на поверхность, и до самой араканской столицы Торгрим проделал на собственных неутомимых двоих. И сейчас возник великий соблазн свалиться с низкорослой лошадки и побежать рядом, матерому воину это не в тягость, скорее могучий гоблинский битюг запыхается и рухнет, нежели Торгрим собьется с дыхания. Однако глас ментора, коим Даймондштихель выступал столь часто, что сам в него частично обратился, шептал в ухо: что неудобно – терпи, станешь крепче! Что не умеешь – изучай, станешь лучше! Потому так и этак покручивался, умащивался в седле, привставал на стременах, силясь познать повадки животного и реакцию его на разные движения, а заодно и для себя подыскивая удобное положение. Положения удобного не находилось, ибо предками не предусмотрено, но и терпение дварфийское неспроста многие века перековывали с мифрильными добавками; так что вскорости зубовный дварфий скрежет вошел в ритм, и Бинго под него даже насвистывать принялся. Торгрим мстительно закусил клок бороды и лишил гоблина аккомпанемента, но тот и не заметил, буде увлечен высвистыванием пародии на народное творчество.

Спустя несколько времени, когда солнце уже потянулось нижней своей кромкой к горизонту, дорога раздвоилась, утекая одним рукавом примерно к северу, а вторым на запад, слегка отклоняясь к югу. Тут, по всем разумениям Торгрима, и было бы место постоялому двору; не сильно он и ошибся – строение и впрямь тут стояло, вот только не дождалось посетителей. Пепелище было расчищено и разровнено немало лет тому, а на его месте, вопреки любезной дварфу логике, ничего нового не выстроилось.

– Занятный случай, – рассудил Бинго со своей колокольни, устрашающе позевывая. – Это ж у нашего усача под самым боком какая-то скотина озорует! Или это он сам погулял, да так и поддерживает место для пикничков в приятной компании?

– Сэр Малкольм не таков, чтоб свое рушить, – отозвался Торгрим твердо. – Он справный рыцарь старой закалки, таких шутничков прижучивает наотмашь, не считаясь с чинами. Но сколь я знаком с местной системой, а с нею я знакомился последние полгода, беседуя с соседями по чулану, здесь вполне могут начаться уже и личные владения какого ни на есть важного удодища. А у тех на все свои права. Захочет – и жить запретит.

– Да пущай запрещает. Кабы я от всего, что мне запрещали, отступался, был бы ноне мил, невинен, благолепен и зубов имел бы куда как поболе... что, кстати, и недурственно бы случилось, если уж так по совести.

– Нам-то с две Дуэрры запретишь, а вот своим поселенцам – очень просто. Но давай подумаем, каков резон свой же постоялый двор огню предавать?

Бинго честно подумал:

– Ежли зима сурова была, так можно было согреться.

– А еще подумай, – предложил дварф раздраженно. – Не таковы тут зимы, чтоб избы палить, да тем паче запрещать на их месте строиться.

Бинго сморщил нос и нахлобучил шлем на голову, дабы причаститься даруемой им мощи мышления.

– Проводили учения по пожарной безопасности? – прогудело из дыр шлема натужно.

– Все, прекращай думать. Оно тебе не на пользу.

– Еще Мастер Зазеркалья говорил сии слова с совершенно той же интонацией. – Бинго с облегчением сдернул ведро с головы. – И ведь каждому проверить надо, хотя, казалось бы, с первого взгляда очевидно. Ну а ты что думаешь или такой же дурила, только еще и ростом не задался?

– Сдается мне, что по какой-то причине местному хозяину это место невозлюбилось. Так-то никакой владетельный сеньор не откажется от чистой прибыли, а стало быть, постоялый двор он возведет где-то, где ему любезнее. Но чем же плохо здесь, у самой развилки?

– Мне опять думать?

– Нет, я ж тебя освободил. Это я вслух рассуждаю.

– Славно затеял, я так же буду чудить, когда стану толстым и важным. Но тем временем темнеет, так что рассуди-ка вслух, куда нам подаваться.

Торгрим поскреб в бороде.

– Та дорога, что к югу, больше к Рухуджи забирает?

– Ежли не будет извиваться шибко, то да.

– Туда, стало быть, и направимся. Глядишь, и эта загадка по пути прояснится.

– Мне загадки без разницы. Мне б только не пришлось лишний раз ночевать в репейнике да просыпаться от того, что дикий кабан пятки клыками щекочет.

– Эк же ты незамутнен, друг Бингхам. Ты ж учти, каждый ответ на загадку мироздания – это лишний камень в праще твоего разума!

– Ну да, а стрелять с той пращи ты сам запретил. Сам вози свои камни, а я в своей башке предпочту светлые образы и благие намерения... если, конечно, хоть что-нибудь из этого в нее когда-либо заползет.

Как и пристало рыцарю, задающему темп, Бинго осторожными потягами за узду убедил Рансера развернуться на южную дорогу и попинал его в бока пятками. Короткие шипы-шпоры, намертво вращенные в сапоги, скотину послабее бы покалечили, но шкура на боках боевого тяжеловоза давно покрылась толстой коркой – в рубке не до деликатности, сэр Малкольм не раз охаживал своими зубчатыми колесиками со всей дури, а после винился и собственноручно обтирал вином и накладывал компрессы из целебных трав. Пони в управлении оказался и того покладистее – как увидел меланхолично помахивающий хвост лидера процессии, так и припустился за ним следом, избавив Торгрима от интуитивного дергания за все веревки.

– Зрю вдали поселение! – практически сразу сообщил гоблин. – Это ты удачно рассудил, прямо хоть учись у мастера.

– Научишься еще. – Дварф, неуклюже пошевеливаясь в седле, худо-бедно приспособил на плечи трофейный плащ. Надо будет придерживать полы, покуда не подрезаны, чтоб ногами не топтать, да и секиру теперь на спину не приспособишь, но кто знает, какие тут порядки для одетых не по форме. – Ты вот чего, Бингхам, воздержись от бития направо и налево, если только не придется жизнь защищать.

– Эй, борода, я ж вызвался учиться только рассуждению, как материи, кою признавал ранее только в виде развлекательном! А уж как в обществе себя вести – ты меня не учи, я в нем поболе твоего терся.

– Оттого и зубов недочет?

– С зубами историй много, и все разные. А в обществе правила простые: в драку лезть только в крайнем случае. Крайний же случай – это когда ты либо все получил, чего желал, либо когда понимаешь, что иначе зажмут это желанное.

– Гм... А зачем в драку, если все получил?

– Не все получил, а все, чего желал. У них же наверняка еще много всякого осталось, чего ты по скудости разумения пожелать не догадался! А они нет бы предложить, ироды.

– Ты вообще когда-нибудь без драки обходишься?

– Почти всегда. Вот ты отметь, из города мы ушли совершенно мирным обозом! Драка хороша, когда ты дерешься, а когда тебе встречно горазды засандалить так, что уши собирать будешь, тут уж дешевле не ввязываться.

– Ну так ты имей в виду, что при тебе есть я.