Поход клюнутого

– А в чем? – не прошел мимо очевидной нелепости Бинго. – Только не начинай мне тут, что, мол, в служении да спасении. Спас я как-то одну тетку от неминуемой смерти... да вот, придержал руку, как жентельмен! Так никакого счастья, как заверещала, коза, так только и осталось, что улепетывать во все лопатки, проклиная свое великодушие.

– Счастье наступает, когда наперекор всему миру ты исполняешь то, что велит тебе долг, – объяснил Торгрим терпеливо, ополаскивая ладони под холодной водой.

– Это вот как ты сейчас? Там мясо ждет, а ты вопреки этому грабли мочишь?

– А ты попробуй, вдруг понравится.

– Вот еще, нашел дурака. Ты небось и кушать станешь вилкою?

– Нет, такого в моих заповедях не водится, так что не зевай.

Бинго руки мыть так и не стал – демонстративно вытер о волосы, а в дом и к столу порхнул первый, словно громадный мотылек на свечку. Торгрим еще только ноги затеял вытирать на припорожном коврике, а гоблин уже придвинул к себе миску с парующей капустой, ухватил с блюда ломоть мяса, плеснул в кружку из кувшина и всего этого поочередно причастился. После кружки лицо его недоуменно вытянулось.

– Кисель, что ли? – вопросил он сгорбленную старушку, сменившую предыдущего представителя администрации.

– Хлебай, што дають, ирод! – ответствовала старушка категорично. – Ишь, кисель ему не по нраву!

Бинго немедля явил свою трусоватую сущность, покорно выхлебав кружку досуха, и метнул умоляющий взор на подвалившего к столу Торгрима.

– У вас проблемы, мадам? – галантно осведомился тот, аккуратно подтыкая бороду за ворот, чтобы не испачкать. – С иродами, с киселем или с какими иными материями?

– С вами у меня проблемы! – отрапортовала старушка охотно. – Шляетесь, места сваво не зная, да ишшо привередничать мне тут будете! А ты, зеленый, позыркай мне тут, я тебе такого взвару вынесу, что вовек канючить заречешься!

– Мадам-ведьма? – уточнил дварф обстоятельно, умащиваясь за столом напротив гоблина.

– «Мадам» твоя бабка была, недомерок, а шо до меня, так я ужо семьдесят лет кисели варю, и не для того, чтоб их проезжие хаяли!

– Бабка моя, безусловно, была еще та мадам, перед ней аж боевые клирики книксен делали, – степенно признал Торгрим. – А киселя вашего мы хаять отнюдь не собирались, лично я так вовсе полагаю, что это наилучшее из ваших наземных изобретений. Но терзают меня смутные сомненья – не ксенофобией ли вызвана ваша бурная реакция?

– Или геморроем, от него тож характер портится! – не остался в сторонке Бинго, но тут же под пламенным старушкиным взором уткнулся носом в миску и принялся в два пальца переправлять в пасть ее содержимое.

– Я имею в виду, что расизм не пристал столь почтенной даме, которая к тому же при деле – кисели варит, – сурово закончил Торгрим. – Деньги наши ваш управитель взял за здорово живешь, нимало не сетуя ни на мой рост, ни на масть моего товарища. Так извольте и обращаться, как ко всякому иному, не считаясь с личными особенностями!

– Только не по голове, – прочавкал Бинго заискивающе.

– Дык а разве я к вам как-то по-особенному? – изумилась бабка. – Почитай, как к родным, по первому классу! Шляются тут всякие, вещи потом пропадают, и непременно средь оных сыщется пузан, или лысый, или глист, или косорожий, а чаще все до кучи, как ни обзови, все в яблочко. А тут-то повезло – один зеленый, второй карапет, поди спутай!

– А можно, я буду «карапет»? – жалобно поинтересовался Бингхам, уминая капусту, пока бить не начали, как всякого косорожего. – Или вот, к примеру, пусечка.

– Ты зеленый будешь, – отрезала старушка. – Каланча еще, паскудник и морда разбойная, ежли тебе это ближе.

– А он что – не разбойная морда?

– Он-то? Нешто ты разбойников не видал! Глянь как-нибудь в зеркало, да смотри штаны не попачкай. Этот не разбойный, этот недоросток леший да моховая борода.

– Чего это я леший? Да я в лесу вашем был полтора раза! Я подгорный.

– Дома у себя ты хоть херувимом небесным называйся, а тут лешим будешь! Как тебе мой кисель, леший?

Новоявленный леший с тяжким вздохом отведал киселя.

– Ты как есть скажи! – подначил Бинго злонравно.

– Это как?

– Что ейный кисель – ни разу не пиво!

– Так вы чиво, пива хотели? – ахнула старушка. – Ох ты ж, Стремгод задери старую дуру, а я-то уж было думала, шо у вас к киселю претензии. Простите, детишки, это я сейчас, это я мигом! Ох, горе мне, оплошала, обхамила ни за что, на покой пора, в домовину...

И ушаркала в глубины строения, не переставая причитать и виниться, где-то в коридоре, судя по деревянному постуку, даже головой о стену приложилась пару раз в припадке раскаяния.

– Вот видишь, – наставительно изрек Торгрим, акцентируя внимание Бинго на поднятом пальце, и ловко увел свободной рукой из-под гоблинского носа смачный мясной оковалок с полосой прикопченного сала по ободу. – Всяко недоразумение проясняется безболезненно, если иметь терпения достаточно.

– Или если бегать быстро – тоже помогает.

– Уклоняясь от проблемы, ее не решить. Надобно только стоять намертво и, ежели сталью отвечать невместно, гнуть свое с неизбывной доброжелательностью.

– Славно все-таки тот усатый нас свел! Теперь, случись такое, каждый может поступать по-своему и друг другу не мешать – я наутек, а ты насмерть с этой, как ее...

Ревнивым глазом Бинго отметил, что дварф-то за столом куда как организованнее – и разглагольствовать, и есть ухитряется в одно и то же время, в то время как сам гоблин, чтоб донести свою мысль, неизменно кусок откладывает, а принимаясь жевать – не то что сам говорить, но и слушать неспособен. Что ж, выбор нетруден: язык почесать никогда не поздно, а кормят далеко не всегда, так что с разговорами Бинго завязал и вгрызся в мясо, покуда Торгрим его на этом поле не обставил вчистую. Жранье всухомятку как дисциплина никогда ему не давалось, а киселем запивать опосля обостренных интеракций с его, киселевой, прародительницей гоблин побрезговал, так что вскорости намертво забил себе глотку и начал судорожно кряхтеть, дергать лопатками и предаваться задыханию. Торгрим равнодушно косил прищуренным глазом, сам питался совершенно неспортивным манером – аккуратно пережевывая каждый кусок, вместо того чтоб лихо заглатывать как есть в отчаянной надежде естествознатца – добиться, чтоб принятое было узнаваемо на выходе из организма. Бингхам начал корчиться и наверняка позеленел бы пуще прежнего, кабы было куда, но гнусный дварф только смотрел осуждающе – сколько, мол, можно на одни грабли? Подыхай, раз учиться неспособен!

Спасла старушка, с натугой приволокшая пузатый кувшин. Завидя корчи гостя, она лихо размахнулась кувшином, дабы приложить по хребту, и Бинго, остатками затуманенного паникой рассудка постановив не допустить нецелевого расходования пива, самоотверженно опрокинулся с лавки на пол. От удара застрявшее в глотке бурно ухнуло внутрь, а взбрыкнувшие гоблинские ноги стремительно взметнулись снизу к столешнице, дабы отправить ее в потолок... Но предупредительный Торгрим еще на зачаточном этапе этого приключения догадался подхватить стол за края и сдвинуть на себя. Так что модные оркские сапоги праздно взмыли к потолку, и с них на уязвленное чело Бингхама посыпались земля, пыль и дохлые кузнечики.