Поход клюнутого

– Красивая, – рассудил Торгрим вежливо.

– Старовата, на мой вкус.

– Я про рамку. Правда, вся в щербинах каких-то...

– Это я покусал, чтоб в подлинности золота удостовериться. Самое оно, для верности я ее всю изгрыз, живого места не оставил.

– Я уж вижу. – Дварф взвесил картинку на руке. – Ну-с, если от тетки избавиться, а рамку пустить на продажу даже как золотой лом, то финансовое наше положение перестает внушать уныние. Вот только кто бы купил?..

– Кого догоним, тому и продадим. Так вот, маг меня нашел не сразу, а поскольку там было много дверей и перекрытий, то я сумел его обойти и почти до выхода добрался. Но тут он меня таки заметил и жахнул вдогонку чем-то очень магическим. Так что я рядом с первой дырой пробил в стене вторую и, стыдно признаться, с истошными воплями убежал, потому что мне вдогон чудища привиделись. Хоть умом я понимал, что чудища эти наведенные, откуда тут взяться моим домашним, но страшненько стало не на шутку, остановился только через полгорода.

Бинго перевел дух, смущенно поковырял пальцем седло и продолжил:

– Ну, такие пугания я, подумав, расценил как личное оскорбление и вернулся, в припадке решимости даже не заблудившись. Поскольку аж внизу было слышно, как маг на верхних ярусах причитает над своим загубленным горшком... наверное, было слишком жестоко засыпать и заливать в него все реактивы, что случились на лабораторном столике... я опять вошел через дыру внизу, чеканным шагом поднялся до кладовой и взял там чудесный плащик, вот смотри.

Гоблин вытащил из мешка грубо скомканный плащ и встряхнул его, расправляя и демонстрируя. Плащ правда был хорош, искусно расшит по подолу, безо всякой аляповатой ювелирщины, как модно ныне у богатеев. Возможно, даже магический, но инструкции к нему Бинго прихватить не догадался, а по внешним признакам ничего определенного Торгрим сказать не мог.

Бинго недолго думая накинул плащ себе на плечи и горделиво их расправил.

– А поскольку маг так и убивался там, наверху, я покинул башню совершенно добровольно и без принуждения. Это у нас, гоблинов, и называется чистой победой – напасть, нагадить и утечь прежде, чем тебе дадут отпор. Чего же боле, подумал я, чище уже быть не может.

– Ну что ж, это только доказывает, что терпение и труд...

– ...да-да. Но уже через две улицы меня замучила совесть – ты ж сам говорил, что я не дикарь ныне, а этот, при исполнении который... оперполунамоченный! А значит, поступать должен сообразно своему высокому знанию. У нас в цивилизованном мире как? Мало обокрасть, надо еще обокраденного мордой в дерьмо потыкать, заставить себе сапоги лизать и опорочить во всех окружающих глазах, без того победа не засчитана! Так что я повздыхал насчет того, как тяжела и несправедлива моя судьба, да и вернулся.

– И сколько всего раз ты возвращался? – перебил Торгрим. – Уж больно однообразная у тебя история, ее сократить дешевле.

– Все бы тебе дешевле. Я вот как раз считать пытался, да пальцы кончаются!

– Бедный маг.

– Пожалуй, теперь уже да. Сейф в его опочивальне я вскрыть не сумел, зато сумел ему в скважину для ключа забить да обломать сподручную железячину, теперь не вдруг откроет... а кипы бумаг, средь которых могли быть и финансовые документы, всяки векселя да расписки, скорее всего, погибли в пламени.

– Но в конечном счете ты его опорочил перед миром?

– Как посмотреть. Где-то ближе к концу истории он бежал через город без штанов и с горшком на голове – это считается?

– А без штанов-то почему?

– Да под конец мне больше брать было нечего, а штаны у него козырные, бархатные. – Бинго вытянул из рюкзака неопрятный ком и расправил его в действительно модные штаны с вышивкой.

– Все остальное ты уже забрал?

– Там еще народ подключился, когда маг заустал пламя возжигать да молниями пуляться. Видел, как четверо дюжих даже кроватищу мажескую по лестнице тащили. А я – я ж не жадный, не то что некоторые, брал по штучке за заход, на память, и только такое, что унести можно, не надорвавшись. Хотел тебе сувенир прихватить – гаргулью с фасада, она просто вылитая ты, только без бороды и с когтями, но она, когда я к ней подобрался, со страху раскаменилась и, каркнув, улетела в ночь.

– Потрясающе, Бингхам. Я подозревал, что все не так невинно, как ты при стражах рассказал, но чтоб настолько...

– Насколько? Я ж его не убил! И даже когда в бочку с мальвазией его окунул, то почти сразу вынул – ну, как только он пузыри пускать перестал, а я смог оторвать взор от дивной придумки – стенных часов с кукушкой. Он почти сразу отплевался и побег в неизвестном направлении.

– Эх, оставь. Покажи лучше, что еще настриг с его закромов.

– Кукушка из часов, а то они велики были, не свернуть. – Бинго достал из мешка искусно вырезанную деревянную птичку на сложных металлических салазках, грубо выломанных из недр часового механизма. – Перестала куковать, но ты ведь починишь? Каменюга с ручкой, гладко отшлифованная, – в лучших домах такие зовут «пресс-папье», наверное, им хорошо прессовать папу... моего папу, похоже, в расчет не брали, такой малостью из него и чоха не выдавишь. Перо павлинское, или какой иной птички, – большое и красивое, можно в башку воткнуть или в зад, дабы на балах модничать, маг же его для письма использовал. Вилка двузубая, думал – золотая, но куснул и чуть зуб не сломал, стало быть, позолота... можно сохранить на правах потайного оружия.

Бинго взвесил вилку на пальце, потыкал ею воздух и затолкал сзади за свой бесконечный пояс.

– Прибор назначения мне неявного, зато в брульянтовой осыпи. – Гоблин за длинную серебряную цепочку выудил круглое, действительно изукрашенное мелкими алмазами. – Сам подумай, что это такое и для чего.

– Это ж компас. – Торгрим отстегнул крышку, запирающую механизм. – Странный, правда, компас, не на север-юг, а одна стрелка и та гуляет без остановки... Ты небось его сломал, как тебе свойственно.

– Прикинусь, что не слыхал этого возмутительного поклепа. Вот еще нашел перстень – золотой без подвоха, а вот камень мне незнаком, и искры по нему бегают возмутительные. Не иначе, магический артефакт, а на кой он нам?

– А ты надень. Вдруг магические свойства проявятся?

– Вот ты и надень. На нашего брата вешать волшебные побрякушки неразумно, никогда не поймешь, то ли оно само не работает, то ли наш резистенс давит, а то ли оно так забурления усиливает, что...

– Уломал, языкастый. – Торгрим отобрал у гоблина перстень и не без труда насадил его на мизинец левой руки. – Что-то ничего не чувствую.

– И внешне почти не изменился. Правда, только что выглядел как нормальный чумазый оборванец, а тут кольцо явно краденое... в результате образ сделался сугубо подозрителен.

– К Стремгодовой его матери. – Торгрим ухватился за кольцо и попытался стащить его с пальца, но не тут-то было. – Ладно, сниму, как маслом или мылом разживемся. Что еще?

– Записная книжка в переплете из дрейковой шкурки – если захочешь перед сном почитать, как грамотеям свойственно, только свистни. Лягушка...

– Лягушка?

– Ну да. Потрошеная лягушка в прозрачной баночке. Не знаю, в чем суть, но заворожен был мощью сего решения. Ах да, вот же – специально для тебя прихватил, когда подлая гаргулья от меня смылась, чтоб ты не так ругался... тебе сначала надо было отдать, а потом уже про остальное хвастаться.

Торгрим настороженно принял плетеный туесок, небезосновательно опасаясь, что из него может вылезти какая-нибудь гадость... но под крышкой обнаружилось, подумать только, тобакко – плотно умятые коричневые стружки, судя по резкому горькому духу, с лучших пакотарских плантаций.