Похождения светлой блудницы

Мама мия:

– Какое горе этот паралич!

Вырвалось. В целом, другое: «Николлино – наша радость!»

Плохо, что Ник обидел Веру. Она, верная, не могла далее терпеть. В храме проповедь. Вдруг зловещее громким голоском: «Это басни! Бога нет!» И: тук-тук-тук… «Я не могу там быть. Я презираю церковь и христиан». Папа: «И не ходи. Точные науки отрицают…» «На черта тебе этот “боженька”», – передразнивает Веру мама.

А Лиза:

– Вам, Николай Денисович, надо ходить в церковь…

«Не любит меня твоя Элизабет»…

– А никто и не должен ИХ любить. В деревне с НИМИ как? В деревне русской мудрость: калека в доме – наказание. Не били. Но любовь – к перспективным для рода…

Калека! Хромой! Эти термины в их семье не употребляют! Впервые не исправил. Она хрупкая красавица. Он метр девяносто, приёмы каратэ… В Лизе его защита. Непонятно, но факт.

– Как твоя Элизабет? – Усмехается Николлино.

«Элизабет»! В паспорте: Елизавета Антоновна. Это тебе не Ася, которую ты разжалобил. Это тебе не Машка любопытная: только ли ноги на детском этапе. Обе потом валяются в ногах, но у Романа. Валяние телефонное. Их манипуляции с паралитиком, – и у него к ним никакого влечения. Ник уверен: женщины брата и его женщины. Как игрушки (не только ступни Ника): «Конструктор», «Монополия»… Нет монополии на отдельного Зайца, Буратино, Чиполлино… И когда Роман приходит с девушкой, Ник видит в ней их общую игрушку. Поиграл, дай поиграть брату…

«Ты здоровый, ты сильный… Береги Николлино». Так говорят родители, живя. Так говорят, умирая.

Какая-то избирательная слепота. Когда видишь только один предмет.

…Грохот Садового Кольца…

Его машина в конце Коптельского переулка (ближе парковки нет). На часах – ого! А пол под его крепкими ногами плывёт, как во сне в каком-то овраге с Николлино на закорках. Тот, наверное, в реанимационной палате.

Ромку родители не хвалили вообще. А приключение с «голой литераторшей» – клеймо. Из школы не выгнан благодаря Нику! Это: тук-тук-тук-тук свинцовым наконечником… Мама мия! Не видела ты другого ребёнка, талантливого и не уродливого! И перед смертью: «Не оставь Николлино», как будто он хоть раз оставил этого гнома, оседлавшего богатыря! Будто он мало делал для этого Чиполлино… Кем бы был Чиполлино без Романа? У него без брата не было бы жизни, а «Светлячок» да «Светлячок»… Убогий цех. Длинный конвейер и длинная шеренга убогих с паяльниками. Они паяют до гроба одну и ту же схему одного и того же реле.

«Церибральники – не смышлёные. Инцефалитники – неловкие. А паралитики, – умильно говорит мама, – они такие умные и такие милые! Как наш Ник!»

Неподалёку от Ленинградского шоссе их участок, завещанный папой обоим сыновьям в равных долях. Хотя и тут неприятная идея: пропалывать клубнику, любимую Николлино, будет его брат Роман. А в детстве неподалёку от этого коллективного сада была свалка. С какого-то завода целый ржавый конвейер. Они, ребята, осваивают оборудование. Ромка думает, как этот металлолом оживить. Ник умоляет взять его на заманчивый объект, но там нелегко и на здоровых ногах.

– Будь моей второй тростью! Вперёд, канальи! – И личико, стального цвета глазки под чёрными бровями горят лихостью.

Как устоять и не дать другому эту лихость, эту радость и эту любовь! Держись за руку, а лучше – давай на спину, я тебя повезу… Я буду твоей лошадью…

«Ваш слюга, сеньор…»

Николлино легко превращает в рабов. Он так и выкрикивает в шутку: «Рабы, ко мне! Несите короля! Кричите рабы: “Король, виват!”» И они (Ромка и его друзья) несут «короля». Но чаще роль рабов этого короля исполняет один.

Доезжая вдвоём на автобусе до Шереметьево-два, в буфете, казавшемся им, детям из бедной семьи, эдакой западной цивилизацией, пьют кофе, играя в тех, кто летит в дальние страны…

Они полетят…

– Я так хочу в Италию!

Уно-уно, дуе-дуе, пронто…

– Пронто! Лиза, у меня кровь взяли для Ника. Он попал в аварию. Я в Склифе…

Измерив давление, медсестра делает укол. Он закрывает глаза.

* * *

…Он едет на велосипеде купаться на Сходню. Ник, вцепившись в него навеки, обхватив руками… Палка примотана к раме проволокой. Народ – в стороны, когда он тащит его в воду, учит плавать. Гиблое дело… Убогое тельце! Грудь плохо развита, торс юноши, так и не ставшего взрослым. «Роман, он не мужчина. Он, мне такое предложил…» – Откровения Маши.

А ножонки эти и теперь – котёнок, собачка, – но крепкие пятки… Ник довольно мобилен. До управления автомашиной, ездил и на метро, и в другом транспорте, входя с неспешностью скалолаза. Распихнёт локтями, которыми умеет работать, – и укоризненно напротив кого-нибудь. Жертва увидит, добровольная сдача в рабство. «Как ты один в электричке! Дождись папу!» – не отпускает мать. Ответ Ника: «Рабы найдутся». Его обслуживают. Люди с психологией добрых самаритян.

Роман обслужил по полной программе. А тот принял не как доброе дело, и, тем более, не как подаяние, что было бы наиболее верным, а, – будто господин от рабов.

Мама каялась: «Под влиянием минуты. Прости меня, Роман… Николлино с нотариусом…» И отдаёт она жилплощадь с рук на руки: с умирающих на руки (здоровые и цепкие) сына Николая. «Он мне сказал, что ты в командировке». Теперь Роман с тараканами… Кроме как с насекомыми, жить в этом углу не с кем. Лиза там не ночует. Ну, а Ник – хозяин квартиры в пяти минутах от метро ВДНХ.

Родителей надо было хоронить… У Романа плохо с деньгами, но не так, как у Николлино. Тот только начал подниматься на олимп политкарьеры, где возглавит «Партию…» В «Светлячке» гроши. Не хватает ему на похороны, на Италию, на БМВ…

Долго тянет Роман с этими переговорами. Наконец, отважился. Они в гостиной, где добротная мебель куплена им в его денежные времена. Пьют чай с водкой и с той едой, которую он привёз на метро (его авто под открытым небом, наркоманы ночью сняли боковые зеркала). У подъезда Ника гараж, купленный ему братом. «Пробивал» трудно, хоть и льготы. «Ты бы для нас что-нибудь так пробил!» – вопль Насти. У него в Мэрии друг детства. А с автомашиной для Ника – другой друг, торгует иномарками (мольбы папы и мамы)…

Говорят о том, о сём… А о главном? О главном так и не говорит!

Уходит оврагом. Такой на улице Королёва. Дождь, а ноги обуты в летние кроссовки с перфорированным верхом. Вроде, район не окраинный. Где памятник Циолковскому. Надо там идти с головой, а то непременно с мокрыми носками, не говоря об обуви. Сбегает в овраг: «Я больше его не люблю, он мне неприятен…» Ну, и – прямо в грязь…

Нет! Он не раскаивается в том, что так много делает для него. Но, вот какая история – не взаимно!

Совет Лизы:

– Скажи братцу, мол, давай оформим имущество на двоих, а то тебя одного бандиты вычислят. Таких одиноких могут…

Лиза недооценивает этого работника Думы государственной, работающего под её крылом на развал государства. Он уже депутат. У него охранник («Ваш слюга, сеньор»).

И вот их разговор (телефонный). Не напрямую: если ты женишься, да умрёшь, то квартира и прочее имущество отойдут чужакам. Не напоминает, что это его квартира, да и всё в ней. «Ты что, Ромка, я оформлю долю на кого-нибудь, чтоб за мной был уход»…