Похождения Вани Житного, или Волшебный мел

— Мать, значит, вас послала? Сначала прокляла — так, что пришлось на самое дно опуститься, а теперь, когда мне удалось подняться, она своих шпионов шлёт… Чего ей надо? Денег? Будут ей деньги… Пусть только немного потерпит, вот стану королевой красоты и вышлю…

Шишок сплюнул:

— Василисе-то Гордеевне деньги нужны?! Тю, дура! Дура, ты, Валька, дура…

— Сам дурак! А чего пожаловали? Неужто простить меня надумала? А и где ж она была, когда мне ночевать было негде? Когда я моталась по чужим людям, за любую работу бралась…

— У тебя ж мастерство было в руках, — кивнул Шишок на балалайку, — всегда можно заработать…

— В переходе, что ли, стоять?! — презрительно воскликнула Валентина, так что Шишок разом сник. — В Москве таких-то, как я, — пруд пруди. Не пробиться… Пыталась, сколь раз: и в конкурсах участвовала, и пела, и играла — всё без толку. Башли, Шишок, нужны… И связи. А у меня ни того, ни другого… Ещё и проклятая — ничего не удавалось… Так зачем пожаловали, говорите! Никогда не поверю, что просто так — меня проведать.

— Ну, — Шишок замялся, — не просто так! Когда была ты в последний раз у тётеньки Анфисы Гордеевны, так взяла у ней мел невидимый. Матернин мелок–то! Нужон он нам, Валентина, давай-ка вертай…

— Ну вот, слышите! — хлопнула она себя по бокам и повернулась к глухонемой. — Так я и знала! Всем что-то от меня надо!.. Нету у меня мела-то, Шишок, нет… Опоздали вы, раньше надо было приходить…

— А где ж он?! — Глаза Шишка покраснели, как уголья.

— Последним куском обвела угодья дядьки Водовика… А за то он отпустил меня со дна, спасибо ему, камень с шеи снял… Ни крошечки мела не осталось…

— Брешешь, курва! — подскочил к ней Шишок и собрался как следует встряхнуть, но Ваня опередил его и заслонил собой:

— Не тронь мамку!

Повисла тишина. Валентина медленно отвернулась от зеркала, встала, повернула Ваню к себе — и уставилась в его лицо долгим ищущим взглядом. Шишок остыл, жар из его глаз вышел. Соня затрясла воздушным платьем, висящим на плечиках, дескать, надевать пора. Перкун заговорил по–куриному, полувопросительно: ко–ко–ко–ко?.. Несколько бесконечных мгновений Ваня ощущал на своих плечах её теплые руки, близко–близко видел её глаза, которые пытливо всматривались в него. И вдруг она отпустила его — и всё кончилось. Она вернулась к своему зеркалу.

— Кто это? — спросила Валентина, кивая на Ваню.

Шишок захохотал и ответил:

— Кто-кто?! Дед Пихто! Его лицо-то у меня, его — в старости. Так что, Валентина, это мой нынешний хозяин, а твой сынок… Ваня.

— У меня… нет сына, — сказала она. — И дочери тоже нет. Разве ты не знаешь, Шишок, за что меня прокляла матушка-то… И вообще, мне только восемнадцать лет! Разве у девушки восемнадцати лет может быть такой сын… Сколько лет-то тебе, Ваня?

— Девять, — отвечал он.

— Девять… Нет, Шишок, не может у юной девушки быть сын девяти лет…

— Да ладно врать-то! А то я не знаю, сколь тебе лет: тридцать восемь, и ещё четыре месяца сверху. Что ж, не помню я, что ль, когда ты родилась?! Десять лет после войны ждали в семье ребёночка, и дождались… Когда Василиса Гордеевна заснёт ночью возле зыбки-то, так я тебя караулил. И днём иной раз нянькался, когда хозяева из дома выйдут, мохнатой лапой щекотал, хохочешь, бывало, ажно заливаешься…

— Ладно, ладно, Шишок… Это всё прошло, не вороши. Я… много раз начинала жизнь заново, кажется, в этот раз наконец-то удачно. Всё, что было в прошлом, я забыла. Всё, всё, Шишок, забыла. У меня нет прошлого. Мне восемнадцать, могу паспорт показать. Жалею только, что имя, отчество и фамилию не сменила заодно с возрастом… А то бы шиш вы меня нашли! Но знаешь ведь, как я тятеньку любила… Валентина Серафимовна Житная — его отчество-то да фамилия у меня. Это мать съела батю, ушёл в могилу раньше времени. Поедом [83] ела. А как отец умер, за меня принялась…

83

Поедом есть– изводить попрёками, бранью. [Ред.]

— Ой, Валентина, не то ты говоришь… Жена да муж — змея да уж… Разве ж я не знаю, как оно было…

— Да что ты знаешь! Редко когда высунешь нос из своего подполья. Ты не знаешь, какая она… Слова поперёк не скажи… То не делай, туда не ходи… И на всё её воля. Ну что я ей сделала?! Ну за что она меня прокляла?! — Валентина залилась слезами, спрятав лицо в ладонях, а когда отвела руки, в зеркале отразилось лицо в разводах краски, так что глухня Соня, схватившись за голову, принялась стирать подтёки, одновременно грозя Шишку пальцем.

— Все, все так поступают, ни одна женщина без этого не обошлась!.. — кричала Валентина. — Ну что мне, кучу детей надо было плодить не поймёшь от кого?.. И сидеть, как она, на печке, на 3–й Земледельческой улице?.. Может, за Кольку Лабоду, одноклассничка, замуж идти? За алкаша? Ну за кого мне там было замуж выходить?

— Конечно, надо было пытаться женатого от живой жены увести… А после остаться на бобах — без мужа да с пузом… Да бегом к тётеньке, где по деревням можно подходящую бабушку найти, чтоб чикнула ребёночка-то…

— Всё, Шишок, ничего не хочу слышать! Я всё забыла! Хотя тётенька-то, в отличие от матушки, всегда ко мне добра была! Знала, что мне нужно! Предрекала большое будущее! Вот кто прав-то оказался… А не мать–вещунья! Только и знала, что каркала! Всё, всё — ничего не помню, прошлого нет! Мне — всего восемнадцать. Слишком дорогую цену, Шишок, я заплатила, чтоб отказаться от своей судьбы. Возврата нет. Да и проклята я — нет мне пути в родной дом. Мне сейчас корону дадут, стану я «Красой России» — потом, глядишь, «Мисс мира», и настанет для меня совсем другая жизнь…

— Да ведь не сразу прокляла тебя Василиса Гордеевна-то, не в восемнадцать же лет!.. Сколько ты после-то наворотила! Не одного ведь ребёночка-то чикнула…

— Замолчи! — заорала она, зеркальное лицо её исказилось и стало ужасным.

Ваня сжался на тахте. Гребень Перкуна наливался алой кровью. И тут из-за ширмы, перегородившей комнату, выбежала девушка под номером 1 — Солохина, метнулась в дверь и из коридора уже закричала:

— Я всё слышала! Ну, старая кошёлка, погоди!

Валентина застыла в зеркале с искажённым лицом, Шишок чесал в голове, петух кудахтал, а глухня Соня опять трясла платьем царевны, дескать, наряжаться пора. Валентина обернулась к Шишку и закричала, брызгая слюной:

— Это всё ты! Это всё из-за тебя! Это всё вы виноваты!

А в дверь уже вваливалась толпа пронумерованных девушек с криками:

— Гримёрка ей отдельная…

— Визажистка персональная…

— Спонсор — Ворон Воронович…

— А сама-то… Старая карга!

Валентина поднялась с кресла и так поглядела на девиц, что их как ветром сдуло, повизгивали где-то далеко в коридоре.

— Вот и видать теперь, чья ты дочь… — сказал Шишок. — Василиса-то Гордеевна тоже бы не спустила кобылам… — и потихоньку спросил у Вани, кто такой спонсор. Ваня объяснил, как понимал.