Пока мы не встретимся вновь

Ева никого не знала в Париже. Дни Алена были большей частью заняты репетициями, выступлениями и вечеринками, благодаря которым поддерживались столь необходимые в этом кругу дружеские отношения. Ева присоединялась к Алену только после вечернего представления мюзик-холла, и десятки его друзей воспринимали ее без малейшего удивления. Для них она была новой подружкой Алена — маленькой Мадлен, красивой, даже очаровательной девушкой, если бы не ее застенчивость. Большего они не хотели о ней знать, да им это было и не нужно. Ева относилась к этому спокойно. Она не принадлежала их кругу, хотя и разделяла с ними ночное веселье в шумных кафе, куда они дружно отправлялись после спектакля, чтобы поболтать и развлечься.

Проводя целые дни одна, Ева никогда не чувствовала одиночества. Спустившись по лестнице, можно было выйти к Большим бульварам, где жили люди, известные в мире мюзик-холла. Вырываясь на простор широких улиц, Ева почти танцевала на тротуарах в новых синкопических ритмах, пришедших из Америки и быстро вытеснявших танго. Ева не осмеливалась, хотя ей очень хотелось этого, заказывать себе кофе на открытых террасах кафе, потому что Ален предупредил ее, что молодой женщине не подобает сидеть одной в таких местах. Она также не решалась уйти далеко от дома и побродить по улице Мира, Елисейским полям или другим местам, где прогуливается элегантная публика, потому что боялась встретить Мари-Франс. Однако ни одна светская дама не появится днем на Больших бульварах, в этом она не сомневалась.

Время близилось к полудню. Ева стояла перед большим шкафом, где висели ее новые наряды, и размышляла, не надеть ли ей сегодня лучший костюм. До сих пор она лишь примеряла его в уединении спальни и пока не могла привыкнуть к неудобной, стесняющей шаг юбке, суживающейся от бедер к лодыжкам. Чтобы в ней можно было ходить, юбка имела разрез спереди: он открывал новые туфельки Евы с завязками в стиле «танго». После привычных, позволявших свободно двигаться эдвардианских юбок эта особенно стесняла ее, но Ева все же испытывала удовольствие от того, как по-взрослому она выглядит в новой юбке и плиссированной тунике, поверх которой надевался жакет в стиле «болеро», оставлявший шею полностью открытой. После надоевших с детства высоких воротников до подбородка девушка чувствовала себя в нем свободно и раскованно.

Она наденет ярко-зеленый костюм, какая бы ни была погода, решила Ева. Вивьен де Бирон зайдет за ней минут через тридцать пять и увидит по-парижски элегантную Еву. Еве хотелось убедиться, идет ли ей новый костюм; убежав из Дижона, она до сих пор не оставалась наедине ни с кем, кроме Алена.

Предстоящий завтрак радовал Еву больше, чем она предполагала. Ален давал ей деньги на туалеты и не просил ее заниматься домашними делами. Однако, уходя на утреннюю репетицию, он совершенно забывал о существовании Евы, между тем ее непривычно праздное существование было полностью посвящено мыслям о нем.

Ален Марэ был доволен, даже более чем доволен Евой, хотя ей предстояло еще многому научиться, чтобы стать той идеальной любовницей, какой он намеревался ее сделать. И тогда, как это случалось прежде, он начнет от нее уставать.

Вивьен де Бирон, урожденная Жанна Сан, родилась в глухом, унылом пригороде Нанта, где жили люди ниже среднего достатка. Совершенно сложенная, она выдержала первые пробы в мюзик-холле, и хотя впоследствии выяснилось, что она не способна танцевать, подчиняясь ритму оркестра, Жанна двигалась по сцене с царственной грацией.

Двадцать лет она носила тяжелый, густо усеянный блестками наряд статистки с достоинством и изяществом, понимая, что в мюзик-холле она и другие статистки подобны слонам магараджи — величественным, бесполезным, но необходимым, и гордилась тем, что справляется с отведенной ей ролью не хуже своих коллег, а может быть, лучше многих.

С честью покинув сцену пять лет назад, Вивьен де Бирон достигла к нынешнему моменту одной из трех целей, составляющих предмет мечтаний любого ветерана ее профессии. Хотя она не стала звездой (в чем не было никаких сомнений) и не вышла замуж за порядочного человека, не сулящего ей ничего, кроме скуки, Вивьен все же приобрела двух не слишком требовательных, уже немолодых, но надежных покровителей. Пользуясь их советами, она выгодно вкладывала их щедрые даяния.

Ее доходов с избытком хватало для мирной, спокойной и обеспеченной жизни в центре той части Парижа, где она всегда хотела жить. Мюзик-холл, столь долго составлявший средоточие ее мира, был и сейчас смыслом ее существования, и Вивьен никогда не пропускала новых исполнителей или новое ревю. Жизненный опыт, который приобрела Вивьен благодаря наблюдательности и острому уму за тысячи часов, проведенных за кулисами, был огромен. В свои сорок пять она, заглядывая вперед, уже видела то время, когда сможет распрощаться со своими покровителями и спокойно спать все семь ночей в неделю. Между тем молодая женщина, въехавшая в квартиру напротив, пробудила в Вивьен любопытство, ибо сильно отличалась от прежних пассий Алена Марэ. Наряду с красотой, она обладала хорошими манерами и проявляла при всей своей провинциальности явную независимость.

— Нравится ли вам Париж, мадам? — спросила она Еву за завтраком в кафе «Де-ла-Пе», когда они удобно расположились в большом роскошном зале со стенами цвета морской волны и расписным потолком, который удовлетворил бы вкус мадам де Помпадур.

— Я от него без ума! Это самый чудесный город в мире, — пылко ответила Ева. Ее брови взлетели высоко вверх от переполнявших ее эмоций.

Вивьен внимательно оглядела свою новую соседку. Ева была одета по самой последней моде. Из-под маленькой шляпки без полей, прикрывавшей волосы, на щеки девушки спускались локоны, только-только входившие в моду, но опыт подсказал Вивьен, что элегантная Мадлен Лафоре еще зелена, как деревенская девчонка, приехавшая на рынок продавать цыплят. Эта Лафоре такая же «мадам», как Вивьен — многодетная мать. Но… тут все дело в музыке.

— Ваше пение, мадам, доставляет мне такое наслаждение, что и словами не выразить.

— Мое пение?

— Вы не знали, что я слышу вас, находясь на кухне?

— Не знала, даже не догадывалась, — взволновалась Ева. — Я полагала, что при таких толстых стенах мое пение не может никого побеспокоить… Простите, должно быть, я свожу вас с ума. Хорошо, что вы мне об этом сказали, — извинялась девушка, чувствуя глубокую досаду. Узнав, что популярные любовные песенки, которых она нахваталась тут и там и пела для себя, мешали соседке, наверняка желавшей приготовить себе ужин в тишине, она так смутилась, что не могла подобрать слов в свое оправдание.

— Таковы уж стены в многоквартирных домах — всегда слышно, что делается у соседей. Но позвольте вас успокоить: давно уже я не испытывала такого удовольствия. Пение месье Марэ я тоже часто слышала, много раз. Тогда мне казалось, что я на концерте.

— И вы ни разу не говорили ему об этом? — удивилась Ева.

— Конечно нет. Он разучивал новые песни. Это естественно для артиста и простительно. К тому же я восхищаюсь его голосом. Однако вы, мадам, вероятно, не профессиональная певица?

— Нет, конечно нет, мадам де Бирон. Это поймет каждый, послушав, как я пою, не так ли?

— Нет, отнюдь не каждый. Я догадалась об этом лишь потому, что никогда о вас не слышала. Будь вы профессиональной певицей, я, несомненно, знала бы вас. Да и не только я, но и вся Франция. Ничто в музыкальном мире не ускользает от меня. Мне нечем занять свои дни. Мюзик-холл был моим миром, теперь это мое увлечение, моя страсть, если хотите, и никто никогда не мог придумать ничего лучшего.