Пока подружка в коме

— Смотрите-ка! Спорим, это Джаред?

Через пару секунд я уже в их дворике; Меган улыбается и, показывая в мою сторону, говорит дочери:

— Эй, Дженни, поздоровайся с Джаредом.

Джейн что-то щебечет, совсем как птичка.

— Эй, Джаред, а ты есть можешь? — спрашивает Карен. — Есть сахарная вата. Залежалая немножко, но все равно вкусно.

— Нет, Кари, спасибо. Что касается еды, то я — пас.

— Тогда станцуем?

Карен вальсирует по двору, ее платье трепещет на ветру, глаза сверкают. Она так счастлива, так влюблена в этот мир!

— Может, лимонаду тяпнешь? — предлагает Гамильтон. — Ням-ням. Порошковый, конечно, но лимоном от него разит, как от свежего.

— Нет-нет, Гамильтон, спасибо, но это тоже не по моей части.

Я отодвигаю миску с чипсами и присаживаюсь на старый пень, который отец Карен использовал в качестве разделочной колоды. Лайнус, еще не полностью прозревший, поднимает бокал и, взмахнув рукой примерно в моем направлении, говорит:

— Тост за Джареда!

Все радостно присоединяются к нему.

— За нашего чудодея!

Я аж краснею от смущения. Венди, принарядившаяся по случаю, самозабвенно кричит:

— Джаре-е-ед, приве-е-е-ет!

— Здорово, Венди. Отлично выглядишь.

Пауза, все молчат. Всё как раньше, как тогда, когда мы жгли костры на пляже Эмблсайд. И тогда, и сейчас огонь, угли оказывают на нас гипнотическое воздействие, призывают к молчанию.

— Ладно, ребята, теперь мне нужно поговорить с вами со всеми, — говорю я, и ко мне оборачиваются семь пар глаз (восемь — потому что ведь Джейн, да и Лайнус теперь все видят). — Так что вы уж меня послушайте.

Чуть слышно потрескивает костер — это вспыхивают летящие на огонь насекомые-камикадзе.

— Разговор будет нелегкий. Мне вообще тяжело говорить об этом. Касается же это всех вас.

— Всех? — переспрашивает Карен.

— Да. Всех вас. И даже если мне и дано теперь умение говорить более складно, чем при жизни, это вовсе не значит, что мне от этого легче. Так что прошу отнестись с пониманием, вот. А говорить я собираюсь о вашей жизни, о том, как изменить ее, и вас самих. О том, как делать выбор и принимать решения.

32. Суперсила

— Вы всё спрашивали, почему именно вам восьмерым было уготовано остаться в живых и наблюдать конец света. Объясняю: это потому, что всем вам дан особый дар. Огромный, но непонятный.

— Непонятный — это ты точно подметил, — говорит Карен.

— Дар, говоришь? — Гамильтон явно не испытывает доверия к сказанному мной.

— Ну да. Поймите: вам было дано увидеть, как пойдет ваша жизнь, если мира вокруг не станет.

Молчание. Все напряженно кусают губы.

— Это как в кино под Рождество, — говорит Пэм. — То, которое показывают из года в год в конце декабря. К восемнадцатому разу ты уже вынашиваешь его, как старую шмотку. Зато теперь ты в курсе, каким был бы мир, если бы тебя в нем не было.

— В чем-то ты права, — киваю я. — Только наоборот. Я ведь за вашей компанией присматриваю с того дня, как Карен очнулась. И слежу я за вами для того, чтобы понять, насколько другими вы стали в отсутствие внешнего мира.

— Но почему именно мы? — спрашивает Лайнус. — Ну почему, например, не индийский продавец риса, скажем, из Лахора, средних лет, вдобавок сифилитик и коллекционер беличьих чучел? — (Пауза.) — Или почему не какая-нибудь нигерийская девочка лет пяти, которую объединяет с остальным миром только перекрашенная в зеленый цвет кукла Барби, подобранная на помойке за финским посольством? Ты понял вопрос — почему именно мы?

— Почему вы? Обычно этот вопрос Джимми Стюарта из «Этой чудесной жизни» [30] никто не задает.

— Название-то в самую точку, — вставляет Пэм.

— Рекомендую взять на вооружение, — говорю я.

Ричард фыркает.

— Так ты что — шпионил за нами? — доходит до Меган (ох уж эти современные подростки! Такие мнительные…).

— Да нет же. Так, посматривал. А еще — заботился. Беспокоился. Волновался, как придурок последний.

— Что ж такого неправильного было у нас в жизни, что нам пришлось пережить эту чуму? — не унимается Лайнус. — Взять того же Джимми Стюарта, так у того хоть внутренний кризис был. А мы? Жили себе тихо, спокойно, ровненько так…

30

Фильм, снятый Фрэнком Капрой в 1948 г.; Джеймс Стюарт (наст. фам. Мейтланд, р. 1908) — один из ведущих актеров американского кино 1930-50-х гг.

— Неужели? — переспрашиваю я. — Неужели так оно и было на самом деле?

— Слушай, Джаред, — говорит Гамильтон, — ты-то, пока жив был, тоже не паинькой числился. Кто ты такой, чтобы надзирать за нами, чтобы рассуждать о том, как нам надо жить и как ни в коем случае нельзя?

— Для посредственных умов объясняю: во-первых, я призрак. И уже одно это дает мне немалую фору. Ну не прожил я рядом с вами еще лет двадцать, зато я узнал и увидел много чего другого. И вообще, Гамильтон, чего ты хочешь? Чтобы у меня крылышки выросли? Нимба над головой захотелось?

— Я тебе сейчас покажу «посредственных умов».

Вмешивается Карен:

— Эй, парни, хватит гормонами играть. Цыц!

Венди:

— Джаред, у меня такое ощущение, что за этот год мы должны были что-то сделать, но что — не поняли, а значит — не прошли испытание.

— Согласен, — кивает Ричард. — Ну, а если бы мы исполнили наше тайное предназначение, а что дальше-то? Что нам за это — поездку в Рим первым классом обеспечат? Или годовой запас рисовых макарон? Может, ты не обратил внимания, но Земля теперь больше напоминает мрачную груду отвала из шахты. Даже если бы мы очень захотели, вряд ли нам удалось бы многое изменить. Что ты нам предлагаешь? Стать основоположниками новой расы человекообразных? Заложить фундамент новой цивилизации? Соорудить новый Ноев ковчег? Скопить наследство? Мы ведь даже не знаем, что будем есть через год-другой. Мебель грызть станем? Друг друга сожрем?

Венди добавляет:

— Джаред, не забывай про то, какая здесь радиация. Посмотри, что с погодой творится. Какие там планы на пять лет вперед. Тут и на неделю загадывать нельзя.

— Венди, ты ведь носишь нашего ребенка. — (Блин, проболтался!) — Как ты думаешь, какая жизнь ему светит?

Венди переходит в контратаку:

— Ему? Значит, пол ты уже знаешь. Если уж ты такой знаток будущего, Джаред, то тогда мог бы об этом заранее подумать.

— Погодите, погодите, погодите, — это Лайнус — Я так понял, вы двое…

Венди тяжело вздыхает, подтверждая его догадку.

— Ну, ты и скотина! — кричит мне Лайнус и швыряет пластмассовый стул примерно туда, где, по его расчетам, я должен находиться. Стул задевает жаровню, угли рассыпаются по земле, Ричард едва успевает отдернуть ноги.

— Придурок! — кричит он. — Чуть не спалил меня!

Лайнусу на Ричарда плевать; он обращается ко мне:

— Тебе, козлу, даже покойником — и то неймется! Что — так приспичило? Из штанов вылезает? — Тут он переключается на Венди: — Просто замечательно. И где же вы это сообразили? И каким образом? Теперь-то ясно, почему ты в последнее время ходишь сама не своя.