Пока смерть не разлучит нас

обычно: платиновые волосы причесаны волосок к волоску,

руки сцеплены за спиной, от ледяной статуи его отличает

только вежливый интерес в синих глазах. В общем, истинный

эсс. Дети у нас наверняка получатся такими же беленькими,

бледненькими, родовитыми и магически одаренными.

– Моя дорогая Аделис, вы бесподобны в венчальном наряде, -

произнес он с едва заметной улыбкой и поцеловал мне

пальчики. Руки у него тоже были, как у ледяной статуи –

холодные.

– Благодарю, – фальцетом, с трудом сдерживая чих,

промычала я в ответ.

За спиной прокатилась волна затухающих восхищенных

шепотков, а потом заговорил обрядник.

– Возлюбленные богами, – начал он, - вы пришли в храм по

собственной воле…

Подозреваю, в этом зале только cлужитель не знал или делал

вид, будто не знал, что о нашем с Гидеоном Анкелем браке

договорились родители ещё в то время, когда я лежала в

колыбели и не имела возможности протестoвать. Не

представляю, как эсса Анкель, его матушка, решилась взять

«кота в мешке». Вдруг будущая невестка выросла бы

страшненькой или вместо синеглазой эссы им бы досталась

девушка, зеленоглазая, как риорка?

Почему на собственной свадьбе мне пришло в голову думать

о Риоре, родине всех негодяев, паршивцев и мерзавцев?!

Я перестала слушать обрядника и сосредоточилась на том,

чтобы не шмыгать нoсом, по крайней мере, не очень громко.

Интересно, если заморозить злосчастные цветы, я почувствую

себя хотя бы половинкой человека?

– А теперь опустите руки в воду венчальной чаши, - объявил

служитель богов.

Золотую посудину наполняла черная жижа, покрытая

глянцевой пленкой, и в ней отражался храмовый свод. Я

покосилась на будущего мужа. С каменным лицом он

решительно погрузил пальцы в священную миску. Даже мускул

на лице не дрогнул, и кадык от нервического апряжения не

сократился. Я всегда считала, что мужчины волнуются во

время обряда ничуть не меньше женщин, но Гидеона Анкеля

родили с зaглушкой, запирающей любые эмоции, кроме

недовольства. И то выраалось едва заметным поджиманием

губ.

Светлые боги, если вы нe хотите, чтобы я вышла замуж за

кусок айсберга и превратилась в мать маленьких синеглазых

«сосулек», то самое время что-нибудь предпринять. Предлагаю

обрушить потолок.

Я вздохнула, опустила руки в чашу… и меня ударило мощным

магическим разрядом. Из груди выбило воздух, в глазах

потемнело, а цветы на платье мигом съежились. К стене не

отлетела только благодаря жениху, проворно схватившему

меня за плечи.

К несчастью, в борьбе за равновесие невесты не устояла

венчальная чаша. Посудина закачалась своей на длинной

ножке, как корабельная мачта. Обрядник попытался спасти

реликвию, но сила притяжения победила. Миска с грохотом

перевернулась, и на мраморные плиты выплеснулась черная

вода.

– Ой, – испуганно пролепетала я в ошеломленной тишине и

очень громко чихнула.

Золотые свадебные анатии начали стремительно вянуть и

превращаться в прах, осыпались на головы людей. Гости

отмерли и возбужденно загалдели, словно стая ворон.

– Аделис? - призвал меня к ответу Гидеон.

– У меня аллергия на цветочную пыльцу, - выпалила я.

– Я про это!

На моем левом предплечье, от сгиба локтя до запястья,

тянулся цветочный орнамент, словно нанесенный черной

тушью. Закручивалась лоза, расцвели листья, появились

закрытые крепкие бутоны. Слово, которое я пробормотала,

приличная эсса не имела права знать, но оно очень точно

отразило размах происходящего абсурда.

– Святой брат, что происходит? Это ведь проклятие? –

подскочила мама. - Как вы допустили, чтобы мою дочь

прокляли в светлом храме во время свадебного обряда?!

– Уважаемая эсса, откройте пошире глаза, - взбеленился

обрядник, и матушка без преувеличений пошла красными

пятнами. – Это не рисунок проклятия, а брачная метка! Ваша

дочь повенчана!

– С кем?! – изумленно в три голоса уточнили мы. Другие

теперь сомневались, но я-то точно знала, что с утра проснулась

незамужней.

– Определенно не с ним, - святой брат ткнул пальцем в

Гидеона, выразительно поджимающего губы. Глядя на эту

побелевшую узкую полосу вместо рта, становилось очевидным,

что внутри он кипит от гнева. Изумительная выдержка. Я бы

давно пнула перевернутую венчальную чашу, а заодно и

невесту, поставившую одну из древнейших чистокровных

семей Эсхарда в наиглупейшее положение.

– Какой позор! – прозвучал тихий голос эссы Анкель, и с ней

было сложно не согласиться.

Все! Пришло время рухнуть в красивый обморок. Возможно,

меня даже поймают и не дадут разбиться о мрамор. Однако

сознание оставалось ясным и мутнеть не собиралось. В голове

крутилась совершенно абсурдная мысль, что светлые боги

страдают глухотой и отсутствием чувства юмора. Я же просила

обойтись малой кровью и всего лишь обрушить крышу храма.

Зачем громить всю мою жизнь?..

Из храма мы вернулись в гробовом молчании.

Домоправительница Руфь открыла дверь и испуганно

посторонилась, когда матушка с непроницаемым видом, но с

проворностью ядовитой виверны, намекавшей, что она в

ярости, ворвалась в дом. При виде меня в свадебном платье,

перешагивающей порог, Руфь испуганно прошептала: