Показания Шерон Стоун
Шрифт:
Снимает тюбетейку, чтобы денег дали.
– Тамарочку убрали, теперь и Сергеича туда же… И правильно. Тамарочка заждалась… Сказала, иди, Малайка, денег мне немножко принеси, чем потчевать буду Сергеича, когда придет?
– Тише ты, чумной! – Зубок сует купюру. – Чего трындишь не ко времени!
Малайка затихает и отходит к большому аквариуму.
Хвастается:
– Здравствуйте, рыбки! Вот у Малайки денежка!
В личном кабинете на втором этаже выходит такой разговор у Темика с Зубком.
– Ты,
Зубок не одобряет замыслов Семика:
– Красавчик выискался. А я скажу так – не вырос он женилкой. Ну что ж, будет сделано.
Старик сгребает деньги, вздыхает и бурчит:
– Все деньги, деньги, Тимоня… А счастье где?
– Вот Семика отправим туда – и будет нам счастье.
Смеется:
– Один я у Мариночки жених останусь. Попируем на моей свадьбе, костюм готовь, Петр Иванович… Цацки свои берлинские надраивай – за Победу тоже выпьем!
Зубок задумчиво опрокидывает стопку.
– Нет, земное это все… Да и не люблю я коллективное счастье. Люблю я волчье счастье. Ты знаешь, сколько я людишек положил всяко разно за всю свою жизнь?
Темик полон почтения:
– Догадываюсь, Петр Иванович.
– 22 человека только в мирное время. Мемуары пора писать. Семик двадцать третьим будет. И знаешь, есть в этом что-то такое, есть…
Он тихонько начинает проваливаться в дрему.
– Умный я. Достоевского я много читал, Бердяева, Соловьева…
– По науке, значит, все?
Зубок бормочет:
– А как же. По науке… Человек ведь темное существо… Тебе и не понять…
Он в полусне вытаскивает нижнюю челюсть, и пошарив рукой (где стакан?), кладет рядом.
– Я ж мелкий бес… Люблю я это дело, бесовать-то… чик-чик…
– Страшный ты Петр Иванович, ну страшный человек.
– А то… – бормочет сам себе Зубок. – Я ж судеб властитель… А вы думаете, что? – Сонно жестикулирует. – Живет себе хрыч невзрачный… таракашка бессловесный… Общак наш просто держит… А нет!
Ну вот и захрапел, а язык все равно шевелится:
– Жил человечек Семик – и нет Семочки. Жил Тимоня – и нет Тимони. А все почему?
Темик напрягся от нехорошего предчувствия.
– А потому что Петр Иваныч помог… Бескорыстно помог, ему-то уже ничего не надо. Это и есть счастье мое: властителем быть…
Темик бормочет, выпивая:
– Бля, старый не в своем уме… К психиатру бы его…
Зубок наконец вовсе провалился в сон.
– И все думаю: где двадцать четвертый трупик взять… А там и двадцать пятый – юбилей!
Во сне он снимает вторую челюсть – кладет рядом с первой. Кое-где проглядывают остатки хамсы в зубах, крошки творога. Темик смотрит на челюсти, потрясенный откровениями старика.
Внезапно старик открывает глаза, словно и не кемарил. Молча вооружает рот челюстями, поднимается, идет на выход, оборачивается и грозит пальчиком, при том хихикая:
– Страшный я, говоришь, Тимоня?
Темик тоже неопределенно грозит,
кисло включаясь в игру:– Ух, страшный, Петр Иваныч… Бля, чисто шахид…
– Ну и я про то… Чисто шахид… Чисто киборг, а?
Кстати, перед тем как случилось исчезновение Семика, я как старательный подмастерье почтительно спросил у Трегубовой:
– Что будет означать исчезновение Семика с лица земли? Во что может реинкарнироваться сей господин?
Случилось это в час заката в небесных долинах. Мы плыли с ней, оглядывая узористые холмы, а с весла, лежащего поперек, устало капала золотая вода в розовую гладь нижних небес, минуя облака-гроты…
Марина рассеянно пожала плечами.
– Скорее всего ничего. У этого убийства слишком ясные причины.
И она была права. Никакой магии и таинственности не было той ночью в доме Семика.
На кухне Семик в присутствии household-менеджера ака дворецкий быстренько опрокинул стопку немировки на сон грядущий и торопливо навалился на холодную утку.
– И откуда эта мода взялась на старух, не знаешь? Может уволить ее?
– Нельзя, – отвечает дворецкий, показав пальцем верх. – Там не одобрят.
– Ну ладно, нельзя так нельзя… Может, действительно, к Богу приблизит. Дай-ка быстро еще чего… сосиску, что ли…
Дворецкий подает, Семик жадно съедает.
– Как думаешь, тайно я съел ее – или ничего? – Показывает пальцем вверх. – Не обидятся там?
– Явно съели, у меня на виду, тайны нет.
– Ну и ладно… Теперь чего – бай-бай?
Тащатся в спальни; дворецкий следом.
– Значит, приблизит она? Откуда мода такая взялась?
– Может и приблизит… Не только стариц в доме держат, но и калек, странников всяких… Чесноковы подъедалу держат… Колесниченки какую-то слепошарую типа Ванги… И Лебедева приживал завела…
– Приживал? Этих нам еще не хватало… Да ладно, пусть ходит… Беседует, так сказать.
– Ну, а про Артема Федоровича говорить не будем, самый настоящий юродивый у него…
– Да видел я этого Малайку. Может и нам чудика вместо старицы?
– Артем Сергеевич дважды чуть не грохнул этого дурашку, который там все про Тамару намекает… Оно нам надо? Нужны нам тут всякие намеки?
– Нет, намеки нам не нужны, ты прав.
С тем и уснули…
Часа через полтора бдительная встревоженная старица разбудила дворецкого. Торопятся на кухоньку.
– И чего заперся среди ночи? Вот как стукнуло в сердце: иди, мол, Лидия, посмотри Семена. Помышляет ли о тлене жизни земной?
– Да помышляет, помышляет! – отмахивается дворецкий.
– А закрылся чего? Кто ж в съестных местах помышляет о хорошем? Вот не зря жена его бросила, не зря…
– Не упоминайте его супругу, Лидия Михайловна! Не надо! Это больно ему! – И таинственно добавляет. – Он может с умом теперь хочет жениться? Совсем на другой женщине, а?
Останавливаются перед кухонной дверью. Старица торкнулась.