Показуха

– Так она больше воды добавляет. На три ведра не одно, как остальные, а полтора. Отсюда и удои выше, - горячо выпалил Юхимович.

– Ну, это не доказано, - сказал председатель, стараясь соблюдать добродушное выражение лица.
– А потом, у нее такие белокурые волосы, она так прелестно улыбается, так жарко целуется - забываешь, кто ты, где ты и чувствуешь себя рядом с ней не человеком, а земным богом. Если ты против ее кандидатуры - я свой орден готов ей отдать, понимаешь?

И Тарас Харитонович впервые уставился на своего соратника холодными рыбьими глазами и сверлил его до тех пор, пока Юхимович не вздрогнул и не опустил плечи.

– Что ж, будь по-твоему, - сдался Юхимович, но впервые затаил обиду на председателя. Эта обида была сейчас так ничтожна, что он не придал ей никакого значения. Юхимович даже подумать не мог, что этот крошечный паразит, так легко поселившийся в его сердце, начнет разрастаться с космической скоростью и через каких-то десять дней парализует его мозг, приведет к мести, которая кончится для него крахом.

10

За высокие надои молока от каждой коровы, сдачи мяса, заготовки зерна в закрома Родины, Москва выделила три ордена вождя мировой революции Ленина, которые получил лично Брежнев, присутствовавший на одном из последних пленумов ЦК ВКП (б).

От имени ЦК и правительства Советского союза Леонид Ильич и намеревался лично вручить три ордена Ленина - один председателю колхоза Талмуденко, один доярке Марьяне Ищенко и один колхозу как безымянный орден. По этому случаю в будущем орденоносном колхозе сам по себе возник содом. Из района и области налетела всякая строительная техника. Прокладывались асфальтированные дороги, строились новые площадки, начал производиться ремонт ферм, покрывались кровли коровников, а колхозники белили свои мазанки, воздвигался новый памятник "великому" Ильичу, третий по счету и по предложению Юхимовича, возле правления колхоза собирались завершить строительство двух общественных туалетов, которые были заколочены досками еще со времен посещения колхоза польской делегацией.

Накануне дня вручения орденов, Юхимович поехал в город Днепропетровск к лучшему парикмахеру и поэту Фаенбергу, работающему в сердце города - обкоме партии. Он надеялся иметь лучшую прическу во всей области. Он ведь знал, что сам Леонид Ильич здесь стрижется, пусть не у Бориса, но все равно в здании обкома, а здание обкома - святое здание.

Борис стриг, брил Юхимовича и читал ему свои стихи. Юхимович с нетерпением ожидал конца не только стрижки, но чтения стихов, во время которых инструмент так часто выпадал из рук поэта, что клиент просто вздрагивал от этого грохота. И главное, в стихах ничего не говорилось про партию и про ордена, а все - про какую-то дырочку у Бэлочки, да про супругу Клару Абрамовну.

– Нельзя ли покончить со всем этим?
– возмутился Юхимович.
– На кой ляд мне эта дырочка, я человек государственный, скоро в обкоме секретарем работать буду. Мне сейчас возвращаться, ордена вручать...вместе с Левонидом Ильичом.

Поэт так перепугался, что у него выпала не только расческа, но и ножницы из рук.

– Я уже почти закончил, вы почти свободны, - сказал поэт и страшно побледнел.

– Сколько с меня?
– спросил Юхимович, доставая кошелек.

– Нисколько, - сказал Борис.
– Я с великих людей ничего не беру. Я искренне благодарен вам за то, что вы слушали мои стихи и если вы не забудете про меня, когда подвинете Леонида Ильича и станете на его место, - замолвите за меня словечко в издательстве, чтоб я мог издать там свои великие произведения. Это и будет та благодарность за мой скромный труд. Еще последнее четверостишие послушайте, пожалуйста:

Я обкомовский парикмахер

И стригу и поэмы строчу

Хоть работа моя - не сахар,

Я не жалуюсь Ильичу.

– Надо добавить: Левониду Ильичу, - восторженно сказал Юхимович и бросился надевать пальто. Он на бешеной скорости мчался в свою Николаевку, чтобы успеть привести в порядок не только бумаги, но и примерить костюм. Но дома Одарка обнаружила у него на затылке не пропорциональный по форме хвостик и пришла в ужас.

– Ты только посмотри, что с тобой сделали эти уроды! Где ты подстригался?
– почти вопила Одарка, подсовывая мужу маленькое зеркальце, чтобы он мог посмотреть свой затылок, стоя перед большим, висевшим под портретом Ильича.

– У меня поэтическая прическа, - сказал Юхимович, пытаясь разглядеть затылок.
– А черт, действительно какой-то хвост торчит. Возьми ножницы, подровняй. Ну, эти мне поэты! Как только я займу место Брежнева, я изгоню всех поэтов из парикмахерских. Это негодные люди, с ними коммунизм не построишь.

Едва Одарка подровняла волосы на затылке, Юхимович отправился на смотр всех колхозников не только на предмет вшивости, но и боевитости к завтрашнему дню. Завтра великий день.

Из областного центра в Николаевку бросили не только технику, но и лучших поваров города, всякие заморские вина, красную и черную икру и столько сортов рыбы, - вяленой, копченой, соленой, свежей, так что счастливые жители села сразу пришли к выводу, что коммунизм уже наступил, и активно начали облизываться, да тереть переносицу.

Кортеж машин прибыл ровно в два часа дня в воскресение и был встречен не только букетами цветов в руках самых симпатичных девушек, но и громом аплодисментов, пальбой из охотничьих ружей, барабанной дробью, нескончаемыми аплодисментами, криками ура, да визжанием мальчишек. А потом заиграли марш военные оркестры. Как только вылупился Брежнев, многие начали становиться на колени и вытягивать руки, словно к ангелу-хранителю, явившемуся, чтоб увести всех в царство, простите, в коммунистический рай.

Тарас Харитонович, красный как помидор, стоял рядом с лучшей дояркой колхоза красавицей и гордостью села, Марьяной. Казалось, что часть молодости и красоты Марьянки переходит и на Тараса Харитоновича, поскольку, рядом с ней, он становился и стройнее и моложе. Ему бы сбросить годков эдак пятнадцать с гаком и тогда это была бы самая лучшая пара на селе.

После гимна советского союза, исполненного оркестром, Леонид Ильич произнес краткую речь, едва заметно шамкая, прикрепил ордена к выставленным колесом грудям и к знамени колхоза, облобызал всех, но больше Марьянку, дрожавшую как осиновый лист, поднял бокал с шампанским и пожелал всем дальнейших успехов. А через некоторое время засуетился, засобирался, как всякий великий человек, у которого никогда не бывает минуты свободного времени.

Андрей Юхимович, хоть и не получил ордена, но именно он, больше чем кто-либо почувствовал обиду в душе, что самый большой человек на этой земле, уже собрался покинуть их. Он даже расплакался и стоя на согнутых коленях и вздымая руки кверху перед Ильичом, как можно громче произнес:

– Побудьте с нами, дорогой Ильич, у нас такой праздник, благодаря вашей личной заботе, вашему личному участию! Ибо другой Ильич не может, он спит в Кремле, в Мавзолее и думает горькую думу об освобождении всех народов нашей планеты земля от ига капитализма.

Раздались бурные долго не смолкающие аплодисменты. Юхимович собирался еще что-то сказать, но почувствовал, что у него слегка начал заплетаться язык не только от волнения, но и от щедрой дозы горячительного и чтобы не натворить, упаси Бог, чего не предвиденного, встал на колени перед Ильичом. Его примеру последовали и многие, преданные делу партии и мировой революции колхозники. Аплодисменты еще больше усилились, а когда Брежнев обнял Юхимовича - раздались крики ура и полились слезы умиления.