Покидая Саракш

– Да брось ты, – Розен ухмыльнулся, – откуда взял, что они из охранки? Они что, тебе свои корочки показывали?

– Я их по повадке запомнил. Так что давай, Розен, двигай потихоньку. Да не забудь поглядывать по сторонам, пока я по крышам бегать буду…

Малыш сбросил задубевшую от воды брезентовую куртку, чтобы не мешала двигаться и не хрустела. Не дожидаясь, пока Розен остановится, выскочил на ходу, не захлопнув дверцу машины. Здесь, в переулке света было мало, фонарь был далеко, а свет из окон дома едва сочился из-за плотных штор. Во двор он зашел осторожно, пригибаясь за ровно подстриженными кустами, чтобы не попасть на свет от лампочек, горевших у входов в подъезды. Оглаживая в кармане шершавый корпус аппаратика, на который охранник не обратил внимания, Малыш высмотрел, прижавшись к стене, где находится пожарная лестница. Осторожно проскользнул к ней под окнами и снял ботинки, чтобы не стучали по металлическим перекладинам и не скользили на мокрой крыше.

За нижнюю перекладину лестницы он смог зацепиться, только прыгнув с выступа фундамента дома, все-таки ростом он не вышел. Замирая от каждого шороха, взобрался на крышу, и пригнувшись, чтобы из окон соседнего дома не видно было его силуэта на фоне серого неба, пробежался до середины конька. Сев на скат крыши, спустился сидя, елозя по черепице, до самого края и посмотрел на здание министерства. Как на ладони, только бы теперь не свалиться. Из кармана брюк вытащил моток лески, сделал петлю и спустил аппаратик вниз, до второго этажа. Раскачав леску, прилепил аппарат к стене и осторожно подергал, чтобы петля развязалась…

Спускаясь вниз по лестнице, Малыш настороженно прислушивался, но ничего тревожного не заметил и не услышал. Розен сидел в кабине и настороженно поглядывал по сторонам, вздрогнув, когда Малыш открыл дверцу.

– Как тут, тихо? – Малыш внезапно замер, не успев закрыть дверцу. Какая-то тень на миг мелькнула на заднем стекле. Он толкнул Розена локтем, тот недоуменно повернулся к нему: – Ты чего? Опять что-то забыл? Или снова выгнали?

– Да вроде ничего… Послышалось, что сзади кто-то есть. Нет, вроде тихо, – Малыш сказал громко а сам приложил палец к губам, затем показал рукой назад. Розен тут же дернулся включать двигатель, но Малыш придержал его за руку и показал жестом, что выйдет проверить. Розен опустил запотевшее боковое стекло и высунулся протереть грязное зеркало. Малыш осторожно, открыл дверь и, прижимаясь к мокрому и холодному борту фургончика, осторожно притворил ее. Ничего не было слышно, только привычный шум города и дождя, задребезжал на проспекте трамвай, сигналили машины. Присев, Малыш заглянул под фургон, но ничего не разглядел. Обойдя фургон, он ничего подозрительного поблизости не заметил. Решив, что ему просто показалось, что кто-то подходил сзади, Малыш постоял минуту у задней дверцы, вглядываясь и прислушиваясь.

Через перекресток кто-то прошел с зонтиком, потом проехал освещенный автобус, набитый битком. Порыв ветра окатил его водой с веток дерева, рубашка уже насквозь промокла и теперь он начал замерзать. По тротуару прошел какой-то пьянчуга, спотыкаясь и шаркая, судя по ругани, наткнулся на чугунный столб у входа во двор, потом все стихло. Махнув рукой, он забрался в кабину и, стуча зубами, попросил Розена включить печку.

– Ох, не нравится мне этот дом. Слишком уж подозрительно.

– А чего такого? – беззаботно спросил Розен и ловко выбил из пачки сигарету, включив двигатель и давая ему прогреться.

– Зачем там по два охранника на входе, если напротив министерство охраняют двое полицейских, а? Ладно, надо ехать дальше и заканчивать, а то я совсем окоченел.

– 4-

Едва выехав за ворота института, он сразу почувствовал пристальный интерес к себе и через минуту к нему пристроился в хвост невзрачный коричневый автомобиль. Гадать, кто это может быть, Максим не стал, и, выжав из мотора все, что можно на городских улицах, оторвался от преследования. Розен неделю возился с его машиной, и теперь она стала намного резвее, только устойчивость осталась низкой, все-таки не умеют они еще делать приличные машины. В штаб, располагавшийся на старой конспиративной квартире Вепря, он не хотел приводить «хвост». Вовсе незачем посторонним знать, куда он едет и с кем встречается. Но если интерес к нему снова проявится, надо будет выяснить, кто за этим стоит.

Вепрь поначалу только головой кивал, но когда Максим перешел к заключительной фазе операции, замотал головой в знак протеста.

– Мак, подожди. Я согласен провести такую акцию, можно и еще что-нибудь подобное сообразить. Дело несложное… Но то, что ты предлагаешь не брать всю выявленную цепочку, а ждать выхода на руководителей не пойдет… Нет, не пойдет. Надо брать всех, кого найдем.

– Почему, Тик? Ведь так мы сможем выявить всю структуру, а потом сразу снять всю головку этой организации, – Максим не понимал, почему Вепрь торопится.

– Мак, мы также можем просто упустить большинство этой организации, если будем выжидать, – Вепрь шагал по комнате, рубя воздух здоровой рукой и придерживая протез при разворотах. – Если они действительно организованы, то, как только почувствуют слежку, тут же исчезнут.

Максим не разделял его беспокойства, обезглавить организацию гораздо важнее, чем рубить щупальца у осьминога. Но Вепрь никогда не видел осьминога и вряд ли бы понял эту аналогию.

– Ты же помнишь нашу работу в подполье, Тик, если взять одну группу, то на этом все оборвется, а остальные продолжат свои диверсии и саботаж. Наши группы были немногочисленны и почти не знали никого из других групп. Только через руководителей можно взять всю организацию … – но Вепрь был непреклонен.

– Каждый день приближает нас к голоду и давать им хотя бы шанс на еще одно дело, может кончиться тем, что мы опоздаем. Мы ведь не можем попросить их не делать диверсий, пока мы не обезглавим их руководство. И каждый день промедления будет играть на руку им, а не нам. К тому же у нас нет времени на долгие игры, это у охранки было много времени, чтобы строить свои комбинации…

– Так ты боишься того, что потом нам могут поставить в вину риск? То, что мы уничтожим все гнездо сразу, потратив день-два на отслеживание всех связей. А ты не боишься, что как только мы начнем брать исполнителей, руководство тут же уйдет еще глубже, зароется так, что его потом не откопаешь и за месяц? И всплывут они через какое-то время, но тогда они уже будут работать еще осторожнее и злее, так как поймут, что мы к ним подошли очень близко. Ведь тогда будет гораздо труднее с ними бороться.

Максим понимал, что Вепрь знает все это и сам, но последняя неудача обозлила его и теперь он хотел только одного: побыстрее разделаться с саботажниками, снять с себя тяжкое бремя ожидания и ответственности. Выдержка, столько лет спасавшая его от отчаяния, дававшая ему силы переносить пытки и лагеря, теперь, после того как была достигнута его главная цель, уничтожение Центра и системы башен, начала давать сбои. Эйфория первых дней после освобождения от физических мук, вызываемых излучением башен, сменилась вскоре осознанием того, что не всем по душе это избавление.

Большинство, состоящее из одурманенных за долгие годы людей, хотело бы вернуть старые добрые времена, когда не надо было самому думать и решать самому, все решали за тебя другие. Таким, как Вепрь приходилось теперь напрягаться вдвойне. Раньше они были неподвластны излучению и терпели за это физическую боль и преследовались как враги государства теми, кто, как и Вепрь были выродками, только захватившими власть в свои руки. После уничтожения источника физических мучений, такие как Вепрь должны были взять на себя ответственность за будущее на то время, пока будет просыпаться большинство. Ведь теперь предстояло не только отстоять свою физическую и духовную свободу, но и сделать так, чтобы подавляющее большинство населения этой, очнувшейся от двадцатилетней спячки, страны тоже захотело того же. А те, кто потерял власть, не остановятся ни перед чем, чтобы только ее вернуть себе…

– Да, я боюсь, – хрипло сказал Вепрь, остановился напротив и устало оперся здоровой рукой о спинку стула. Помолчав, он усмехнулся, покачал головой, будто поражаясь самому себе: – Ты прав, Мак, надо искать руководителей, иначе у них может получиться. Второго Центра я не переживу.

Максим терпеливо ожидал продолжения, он верил, что Вепрь сможет преодолеть эту минутную слабость. Надо, чтобы Вепрь сам пришел к тому же выводу, надо чтобы люди этого мира научились сами решать свои проблемы, он лишь может помогать им. Отодвинув стул и сев за стол, Вепрь был уже сосредоточен и спокоен. Он опять стал бойцом, каким был последние сорок лет. Он не боялся говорить о своих ошибках, в отличие от Генерала, который сидел и молча слушал их разговор, непроизвольно сжав кулаки.