Поклянись, что это правда

Я смотрю на него, он догадывается, о чем я хочу сказать, и хрипло произносит:

– Они уже едут.

Я киваю, он вздыхает, подходит и обнимает меня.

– Она ведь справится, правда?

– Да, – отвечает брат, но в его голосе не слышно уверенности.

– Какая мать стала бы скрывать такое событие?

– Она не мать, – свирепо огрызается Мейс. – Она бессердечная сука. Пейтон носит в себе частичку ее сына. Она должна была боготворить эту девушку, вымаливать у нее прощение за то, что так по-свински относилась к ней все это время. Она не мать, – повторяет он.

Больше за несколько часов мы не произносим ни слова, пока в дверь не стучат наконец наши родители.

Нейт впускает их, и они по очереди со всеми обнимаются.

Паркер отвечает на все их вопросы, потом показывает маме, где комната Пейтон, и мама остается там до позднего вечера, а папа на кухне готовит на скорую руку что-то горячее.

Проходят часы, мы все ложимся спать, но спокойно проспать всю ночь ни у кого не получается, всех нас терзает беспокойство.

В четыре часа утра папа трясет меня за плечо, и я резко открываю глаза.

– Давай, милая, я отвезу вас домой.

Я начинаю отрицательно трясти головой, но папа строго кивает, поэтому поднимаюсь на ноги и обнаруживаю, что остальные тоже встали.

Папа отвозит нас всех к пляжному домику, паркуется у обочины. На прощание он сжимает мне руку.

– Поспи немного, а мы у Нейта в полдень приготовим бранч. Позвоним вам, хорошо?

– А если Пейтон захочет, чтобы мы вернулись…

– Я дам вам знать. Сейчас, мне кажется, ей хочется побыть одной.

– Мейсон так и сидит под ее дверью…

– Мейс – это Мейс. Пусть делает то, что считает нужным, не будем ему мешать.

– Ты сильно травмировал его в детстве, когда рассказал нам о смерти тети Эллы.

Папа кивает:

– Наверное, ты права, но я очень волновался за вас. Вы разъезжали на великах по окрестностям и должны были знать, насколько это опасно.

– Тебе было тяжело, когда она умерла?

Он грустно улыбается:

– Да, родная, мне было плохо. Я был мальчишкой, и она погибла на моих глазах… После этого я много лет не мог кататься на велосипеде, а когда пришло время получать права, боялся сесть за руль – думал, что собью кого-нибудь, как кто-то сбил мою сестру. Родители тогда ругали меня…

– Родители не должны были винить вас в ее смерти, – бормочет Брейди с заднего сиденья. – Вы ни в чем не виноваты, дядя Э.

Папа кивает:

– Ты прав, сынок, но это тяжело, когда умирает кто-то близкий. На самом деле никогда не знаешь, как поведешь себя в такой ситуации.

Его плечи опускаются, но он вздергивает подбородок:

– Ладно, ребята, завтра увидимся.

Мы вчетвером заходим в дом, Мейса с нами нет.

Все падают на диваны, а я бесшумно выскальзываю через заднюю дверь и иду к воде. Солнце все еще за горизонтом, но оно скоро взойдет.

Дохожу до того места, где вода омывает деревянные столбы причала, снимаю обувь и погружаю ноги в холодную воду.

Океан всегда действовал на меня умиротворяюще, он вселяет надежду, обещает новые возможности. Мне нравится, что, оставаясь неизменным, он никогда не бывает прежним. Волны каждую минуту сменяют одна другую, линии на песке изгибаются то в одну, то в другую сторону. Океан – это настоящее чудо. Сильный и властный, он в то же время мягкий и… хрупкий, как сломанные ракушки, выброшенные на берег, но и те скоро унесет обратно в воду приливом. Уязвимые места могучего океана прячутся в глубине, и лишь тот, кто готов погрузиться в нее, способен их обнаружить.

Я тихо вздыхаю и закрываю глаза. Прислушиваясь к голосу волн, пытаюсь втянуть в себя столько воздуха, сколько позволяют легкие. Просоленный воздух попадает мне в горло, и мучившее ощущение удушья исчезает.

Накануне был ужасный, трагический день. В такие дни понимаешь, что, как бы мы ни поступили, что бы ни выбрали, в любой момент может произойти все что угодно и перевернуть нашу жизнь. И самое ужасное, что невозможно предсказать беду – она всегда обрушивается внезапно.

Я вспоминаю родных и друзей, думаю о своих мечтах и планах, которые, как я надеюсь, сбудутся в моей жизни. А потом думаю о том, что могу внезапно все потерять, как это случилось с Пейтон. Как будто волны вымывают песок из-под ног – вот с чем это можно сравнить. Драматично и глупо, но глаза наполняются слезами, а когда я открываю их, вижу на востоке слабую розовую полосу.

Волны плещутся выше, холод обжигает кожу, но я не двигаюсь. И не поворачиваюсь, когда кто-то подходит ко мне. Я и так знаю, кто это.

Озябшие пальцы Чейза касаются моих, и я уже не сдерживаю слез.

– Как могла эта женщина так поступить с ней! – Я возмущенно качаю головой. – Пейтон любила его, и мы знаем, что свою мать Дитон ненавидел. Но как она могла отказать в возможности попрощаться с любимым человеком, который для ее сына был так важен! – У меня срывается голос. – Пейтон носит его ребенка. Ее внука.

– Не знаю, не могу этого понять, – едва слышно отвечает он.

– Надеюсь, Пейтон успела сказать любимому все, что хотела. Это ужасно, если нет. – Я нервно сглатываю. – Мой отец не успел. Его сестре было всего десять. Боже, жизнь такая…

– Непредсказуемая…

Он произносит это так задумчиво, что я поворачиваюсь к нему.

Легкая морщинка прорезает высокий лоб. Он медленно поднимает на меня зеленые глаза и осторожно тянется к моей щеке.

Я сдерживаю дыхание, когда кончики его пальцев погружаются в мои волосы.

Следующее, что я помню, – его красивое лицо совсем близко рядом с моим.

– Ари… – выдыхает он, и я чувствую, как трудно ему говорить, как дрожат его пальцы на моей коже. Ругательство срывается с его губ, но он не отстраняется. Наоборот. Он касается рукой моей левой щеки, его губы приоткрываются. Очевидно, что он изо всех сил старается примириться с чем-то, что мучает его, но это понятно. Как я уже сказала, день выдался долгим и тяжелым.

Я должна набраться терпения и дать ему столько времени, сколько ему нужно, чтобы произнести наконец слова, которые вертятся у него на кончике языка. Языка, который сейчас так нервно облизывает губы.

Он стоит так близко, его глаза становятся темнее, они будто всасывают меня внутрь, топят меня, и не нужно никаких слов.

Я решаюсь действовать.

Поднимаюсь на цыпочки и прижимаюсь губами к его губам.

Чувствую его дыхание у себя во рту и начинаю отстраняться, но Чейз зарывает руки мне в волосы.

Он притягивает меня к себе.

Он целует меня и на этот раз не останавливается.

Его язык глубоко проникает мне в рот, и я словно пластилин в его руках.

Видимо, в какой-то момент мы спустились на берег с причала, потому что следующее, что я помню, – как мои руки ласкают его обнаженный торс и на мне нет кофточки. Мы поглаживаем друг друга ладонями, это так непривычно и так приятно… Чувствую спиной холодный песок, на мне нет ничего, кроме лифчика и трусиков. Я дрожу от холода, но Чейз ложится на меня сверху, он теплый, и дрожь отступает.