Покоритель джунглей

Осторожность требовала, чтобы друзья выработали настоящий сигнальный код. В противном случае они рисковали попасть в западню. Теперь малейшая неточность, касающаяся не только количества звуков, но и их силы и характера, немедленно настораживала.

Пять минут спустя шлюпка бесшумно летела по озеру. В этот час луна находилась по другую сторону горы, и на озеро опустилась глубокая тьма. Окруженное со всех сторон высокими горами Нухурмура, оно молча катило свои чернильные воды. Черное беззвездное небо, казалось, давило на молчавшую природу, словно крышка мраморной гробницы. Все это никак не помогало разогнать мрачные мысли, весь вечер одолевавшие Сердара.

Оба друга уже проделали две трети пути, не проронив ни слова, как вдруг до них донесся пронзительный, словно звук свистка, крик макаки силена, в изобилии водящейся в лесах Малабарского берега.

— Что это значит? — спросил Сердар, сразу вскочив на ноги. — Не сигнал ли?

— Просто мы приближаемся к берегу, — ответил Рама. — В прибрежных лесах живет такое количество обезьян, что в этом крике нет ничего особенного.

— Да, но не забывай, что в случае неминуемой опасности вместо рога, который может выдать наше присутствие, мы пользуемся криками животных, столь многочисленных в этих местах, что ни у кого не возникает никаких подозрений. Так, например, дважды повторенный крик макаки силена означает… — Слова застыли на губах у Сердара, ибо тот же крик снова прозвучал в ночи.

— А-а, на сей раз это сигнал, — с возрастающим волнением произнес Покоритель джунглей и, не дожидаясь ответа Рамы, сбросил скорость, шлюпка замедлила ход, вращение винта прекратилось, и лодка остановилась на некотором расстоянии от берега.

— Я подчинился сигналу, — объяснил Сердар. — Он означает остановку, где бы мы ни находились — на суше или на воде. Значит, что-то произошло.

— При условии, сахиб, — возразил Рама, который в этот вечер был настроен крайне оптимистично, — что сигнал подал Нариндра, ибо я не удивлюсь, если это обезьяны перекликаются между собой, а может, просто одна из них крикнула два раза подряд.

— В любом случае осторожности ради я должен был подчиниться, — с ноткой нетерпения в голосе ответил Сердар.

— Я не осуждаю вашего поведения, просто пытаюсь найти естественное объяснение фактам, в которых для данной местности нет ничего необычного.

— Хотелось бы, чтобы ты был прав, мой славный Рама. Во всяком случае, скоро мы узнаем, в чем дело. Третий, намеренно долгий крик значит: «Возвращайтесь назад», тогда у нас больше не останется сомнений.

Четверть часа прошло в смертельной тревоге, но третьего сигнала не последовало. Напротив, легкий звук трубы дал знать Сердару и Раме, что они могут продолжать путь. Немного погодя они благополучно пристали к берегу.

— Это ты, Нариндра, мой верный друг? — крикнул Сердар, еще не высадившись на берег.

— Да, хозяин, — ответил глубокий, звучный голос, — это я!

И Нариндра тут же добавил:

— Почта из Франции, хозяин!

Услышав эти слова, Сердар почувствовал, как у него подкосились колени, и он едва не упал в обморок. Этих писем он ждал уже много месяцев, ждал страстно, чтобы узнать, могут ли еще семейные узы привязать его к жизни или же для родных он был изгоем, а для общества — авантюристом. Наконец-то Нариндра привез ему вести, они были здесь, в двух шагах от него, через несколько мгновений он все узнает. Речь шла о его жизни, судьба его решалась, ведь если некого больше любить, не на что надеяться… Нет, это невозможно! Его дорогая Диана, его обожаемая сестра не могла изгнать его из своего сердца… Все эти мысли вихрем пронеслись, путаясь в голове, у него подгибались ноги, дрожали руки, перехватывало горло… Двадцать лет он скитался по свету, склонял голову перед презрением родных и проклятием отца. И все это он терпел незаслуженно, Бог тому свидетель, его правосудие, в отличие от суда людского, непогрешимо.

Поймите, какое мучительное волнение охватило душу этого несправедливо оболганного человека при воспоминании об очаровательной светловолосой головке, о сестре, которую он покинул ребенком. При мысли о ней, ставшей женщиной, супругой, матерью, о ее детях, Эдуарде и Мэри, о ее муже, майоре Кемпбелле, которого он спас от мести сипаев, о том, что эта семья могла бы стать для него родной, он почувствовал, как жгучая ненависть, которую он испытывал к тем, кто изгнал его, не выслушав никаких объяснений, тает, словно снег ледников под весенним солнцем. Он ощутил безумное желание вернуться во Францию с высоко поднятой головой, доказав свою невиновность, заставить правосудие признать ошибку и вернуть ему украденную подлецами честь. Он знал, где находятся нужные ему доказательства, и сумел бы добыть их ради воспоминаний детства, ради сестры, которую так любил. Ей достаточно было написать ему: «Брат, вернись. Я тебя никогда не обвиняла, я тебя никогда не проклинала… Вернись, ведь я люблю тебя!»

Через несколько минут, через несколько мгновений он узнает, написала ли ему сестра… Теперь вы понимаете, что Сердар был взволнован и потрясен до глубины души.

Он даже не спросил у Нариндры, в чем причина тревоги, отчего тот заставил их остановиться на середине озера, не спросил, следили ли за индусом, по-прежнему ли английские газеты пишут о нем и Нане, подозревают ли о том, где они скрываются… Письма! Он думал только о письмах. И когда Нариндра протянул их ему, он набросился на них, словно скупец на потерянное и вновь обретенное богатство. Он прижал их к груди, сердце его бешено колотилось. Сердар тут же поднялся на борт, поспешил в каюту, закрыл крышку люка, зажег лампу и разложил на столе драгоценные послания. Их было пять. Почему пять? Ведь только три человека знали способ, как переправить ему письма. Лорд Ингрэхем, верный друг, всегда веривший в его невиновность, именно он дал Эдуарду и Мэри совет обратиться к Сердару за помощью, чтобы спасти их отца; бывший консул в Калькутте, представитель восставших в Париже, и сестра.

Он взял одно наугад. Вдруг слепой случай сразу даст ему в руки желанное письмо? Но он все же слегка сплутовал, ибо выбрал конверт небольшой и изящный. Заметили ли вы, что письма по внешнему виду почти всегда похожи на тех, кто их пишет, особенно это касается женщин? На этом же конверте стояла печать с гербами Монморов и Кемпбеллов. Дрожа, он взломал печать, пробежал первые строчки и вынужден был остановиться, он задыхался. Письмо было от сестры, оно начиналось так:

«Любимый брат,

я никогда не обвиняла и, следовательно, не судила тебя. Я много плакала по тебе и люблю тебя, как любила всегда…»

У него не было сил продолжать чтение, уронив голову на ладони, он зарыдал. Он не плакал двадцать лет, с того самого дня, когда после военного совета, где его разжаловали, с его груди сорвали крест ордена Почетного легиона. И вот теперь он плакал снова.

Пусть текут твои слезы, несчастный мученик чести! День возмездия настанет! Как счастлив ты будешь, когда, протянув любимой сестре доказательства своей невиновности, ты скажешь:

— Прочти, в сердце своем ты меня уже оправдала, пусть теперь меня оправдает твой разум, тогда ты мне подаришь свой поцелуй.

Фредерик-Эдуард де Монмор де Монморен поклялся, что увидится с сестрой только тогда, когда сможет вырвать у погубивших его негодяев доказательства своей невиновности.

Говорят, что от слез становится легче, во всяком случае, они оказали благотворное влияние на нервную систему Сердара. И он смог продолжить чтение письма.

Оно было полно изъявлениями благодарности за спасение жизни обожаемого мужа и отца ее детей. Прелестная женщина знала все: о том, что пришлось прибегнуть к насилию, чтобы спасти майора, ибо честь заставляла умереть его на своем посту. Она была благодарна брату за то, что он спас не только жизнь ее мужу, но и его офицерскую честь. Она знала, что он открылся Лайонелю Кемпбеллу, своему зятю, и его детям лишь в тот момент, когда корабль, увозивший их в Англию, уже отплывал, и нежно упрекала брата за это.

Вдруг Сердар вздрогнул. Что же он прочел? Что заставило его побледнеть и задрожать?

Диана сообщала ему, что Лайонеля только что назначили полковником 4-го шотландского полка, расквартированного в Бомбее, а Эдуарда — лейтенантом в полк к отцу. Могла ли она остаться в Англии с Мэри, если муж, сын и брат, самые дорогие для нее на свете люди, должны были собраться вместе? Нет, сердце ее не могло с этим смириться, поэтому все они отплывали в Бомбей на ближайшем корабле английского флота. Этот корабль был «Принц Уэльский», броненосец под командованием коммодора лорда Ингрэхема, который остался единственным другом и защитником Фредерика де Монморена… Через три недели, быть может, через месяц после того, как он получит это письмо, «Принц Уэльский» бросит якорь на рейде Бомбея. Диана надеялась, что брат придет встретить их и обнять. Ей было известно, какую роль он сыграл в восстании, но теперь все было кончено, порядок полностью восстановлен, и ее муж, пользуясь поддержкой лорда Ингрэхема, добился от королевы указа, где Фредерику де Монмор де Монморену прощалось участие в восстании, как и все действия, которые ему предшествовали, его сопровождали или последовали за ним, и запрещалось всякому, будь то в Англии или Индии, преследовать вышеупомянутого Фредерика де Монмор де Монморена за вышеуказанные действия, если только он не будет продолжать сопротивляться с оружием в руках восстановлению власти Ее Величества в ее индо-азиатских владениях… Диана надеялась, что брат давно сложил оружие и не упустит возможности воспользоваться благосклонностью королевы, что он не станет впредь защищать идею пусть благородную, но совершенно несбыточную. Кроме того, разве может он допустить, чтобы его противниками стали зять и племянник? Ведь будучи солдатами, они вынуждены будут подчиниться приказу, который им могут дать. Диана так не думала, более того, она была уверена в обратном.