Покоритель джунглей

— О, Рама, тебе нет нужды в клятвах, чтобы быть верным другом и делать добро.

Они пожали друг другу руки, вложив в это рукопожатие все дружеские чувства, возникшие между ними за десять лет совместно пережитых опасностей и страданий.

— А я? — спросил Нариндра, подойдя к ним.

— А ты, — сказал Сердар, употребив одну из символических формул, которые так любят индусы, — ты — дух, соединяющий наши души. Недаром имя твое — Нариндра, нара — дух, Индра — имя бога.

Действительно, трудно было представить себе людей, более разных по происхождению, воспитанию, привычкам и вместе с тем так прочно соединенных душой и мыслями. Приближался час, когда двое индусов должны были вновь доказать Сердару свою дружбу и преданность.

Видя, что Сердар отказался от давней мечты восстановить свою репутацию ради того, чтобы остаться с Нана-Сахибом, Рама и Нариндра испытали живейшее огорчение, ибо в минуты отчаяния Сердар делился с ними самыми сокровенными переживаниями. Сколько раз видели они, как эта гордая, тонко чувствующая душа сгибается под грузом мучительных воспоминаний, сколько раз их друг готов был покончить счеты с жизнью, чтобы в вечном сне обрести вечный покой! После волнующей сцены клятвы, когда маленькое общество Нухурмура пополнилось новым членом, все стали прощаться с Нана-Сахибом, к которому по-прежнему относились со всеми подобающими принцу почестями. В этот момент Нариндра быстро шепнул Раме на ухо:

— Мне нужно кое-что сказать тебе по секрету, зайди ко мне.

— Я хотел просить тебя о том же самом, — ответил заклинатель.

— Смотри, чтобы никто не догадался о нашем разговоре.

— Даже Сердар?

— Прежде всего Сердар!

Нариндра под предлогом усталости (он действительно после того, как вышел из Бомбея, шел без отдыха двое суток днем и ночью) попросил разрешения пойти отдохнуть и удалился в свою пещеру, выйдя вместе с заклинателем.

Несколько мгновений спустя, отодвинув циновку, закрывающую вход, в пещеру вслед за Нариндрой вошел Рама.

— Я здесь, Нариндра, — сказал он.

— Будем говорить шепотом, — ответил маратх, — Сердар не должен подозревать о наших планах, я знаю его, он на это не согласится.

— У меня тоже есть к тебе одно предложение, но говори вначале ты, ибо идея этого разговора принадлежит тебе.

— Возможно, мысли наши совпадают, выслушай меня и ответь откровенно. Что ты думаешь об эгоизме и равнодушии, с которыми Нана-Сахиб отнесся к тому, что Сердар принес ему в жертву свои чувства, самого себя, свою самую дорогую мечту?

— Я думаю, как и ты, Нариндра, что для принцев люди — лишь слепые орудия в их руках, рабы их воли и что самое главное для них — это они сами.

— Прекрасно, теперь я уверен в твоей поддержке. Когда я увидел сегодня, что Сердар в своей преданности принцу зашел настолько далеко, что отказался даже от восстановления своей чести, от любви сестры, которая приезжает в Индию ради того, чтобы ее брат покончил наконец с жизнью скитальца, которую он ведет уже столько лет, когда я увидел это, мне показалось, что мы будем присутствовать при одной из тех великолепных сцен, которые встречаются только в древних поэмах, мой бедный Рама, ибо героические времена давно миновали. Я решил было, что Нана-Сахиб не захочет уступить в величии души и благородстве тому, кто столько раз приносил себя ему в жертву. Но заблуждение было недолгим, и сердце мое наполнилось отвращением, когда я увидел, с какой легкостью Нана принимает от других жертвы, ничего не давая взамен. В сущности говоря, чем он рискует? Тем, что кончит свои дни во дворце, получив от англичан приличную пенсию. Правда, перед этим ему придется выступить в роли победного трофея во время празднеств в честь подавления восстания. Нам же всем грозит позорная смерть, ибо, будь уверен, если прощают вождю, то лишь для того, чтобы сильнее нанести удар по его сообщникам. А наш друг Сердар будет наказан особенно сурово, ибо он пренебрег амнистией королевы, выпрошенной его семьей.

Ах, если б Нана сказал ему: «Сердар, я могу позволить вам пожертвовать жизнью, но не честью. Ступайте, осуществите ваш план, восстановите ваше доброе имя, верните себе уважение общества и любовь вашей семьи. Я здесь в безопасности — и с вами, и без вас. Если, выполнив задуманное, вы захотите помочь мне бежать и переправить меня в свободную страну, где потомку Великих Моголов не придется опасаться унижения, я буду счастлив принять от вас эту последнюю услугу». Ах, если бы он так сказал, как это было бы прекрасно, великодушно и достойно потомка двадцати царей, которые, покоясь в пыли веков, признали бы, что их отпрыск достоин их… Но нет, он соблаговолил просто поблагодарить людей, которые жертвуют честью и жизнью ради того, чтобы на его репутации не было ни пятнышка, чтобы гордость его не страдала. Так нет же, этому не бывать, Рама! Довольно! Я не хочу, чтобы истинный герой восстания умер, обесчещенный этой марионеткой, который умел только играть в монарха, тогда как надо было с мечом в руках гнать англичан до самого океана, чтобы завершить начатое нами дело. Нет, этому не бывать, потому что я, воин народа маратхов, самой чистой индусской расы, не стану склоняться перед этим мусульманином-моголом, чьи предки еще за шесть веков до англичан поработили мою страну. Этому не бывать, потому что Сердар ошибается на его счет, сам того не подозревая. Нана так же не способен бороться с превратностями судьбы, как бездарен он был, когда ему улыбалась удача. Восхищаясь Наной, Сердар на самом деле восхищается собственным героизмом. Мы охраняем принца, а он в это время либо курит трубку, растянувшись на диване, либо спит. Я понимаю, что Сердар уважает, боготворит Нану как символ побежденного восстания, тогда как подлинным символом был он сам и для патриотов, как ты и я, по-прежнему олицетворяет его честь и, может быть, надежду. Поэтому я не хочу, чтобы Сердар жертвовал собой ради этого человека и рисковал выступить с оружием в руках против полка, которым будет командовать его зять, а знамя которого будет нести племянник. Мы вдвоем, Рама, должны спасти нашего друга помимо его воли и, я повторяю, так, чтобы он ни о чем не догадался, иначе он не согласится.

— Я слушал тебя, не перебивая, Нариндра, — с горячностью ответил заклинатель, — ибо каждое твое слово отвечало моим мыслям. Но каким образом мы можем достичь нашей цели? Ты же знаешь характер Сердара, его непреклонность и приверженность своим убеждениям.

— Я нашел средство, Рама.

— Какое же?

— Действовать должен сам Нана-Сахиб, одни мы ничего не добьемся.

— Он никогда не согласится.

— Ты ошибаешься, Рама, — холодно ответил Нариндра. — Я решился на все, чтобы избежать непоправимого несчастья.

— Даже на предательство Наны? — нерешительно спросил заклинатель.

— Ты забываешь, Рама, что я царской крови, я тоже потомок древних правителей нашей страны, я последний представитель старой маратхской династии, правившей Деканом и никогда не подчинявшейся набобам Дели. Англия сама признала права моего отца на титул раджи, но я не захотел получать пенсию от англичан и стать частью стада набобов, лишенных владений и украшающих салоны вице-короля Калькутты. Я не склонял головы перед Нана-Сахибом, меня с ним не связывает никакая клятва верности… Я прошу тебя сегодня же вечером присутствовать при моем разговоре с ним в то время, как Сердар будет по обыкновению объезжать озеро. Когда-нибудь ты сможешь выступить как свидетель.

— Хорошо, я согласен сопровождать тебя.

— Дай мне обещание.

— Какое?

— Что бы ты ни видел или ни слышал, поклянись мне не вмешиваться.

— Значит, это так серьезно?

— Я хочу спасти Сердара!

— Даю слово.

— А теперь, что ты хотел мне сказать?

— Мне остается только уйти, Нариндра. Наши с тобой мысли совпали. Я так же, как ты, считаю, что Сердар собирается погубить себя навеки, без всякой пользы для дела революции, которое Нана так плохо защищал. Но я напрасно ломал себе голову, не находя никакого выхода…

— Итак, до вечера. Если я не проснусь сам, ибо за последние двое суток у меня не было ни минуты отдыха, разбуди меня, как только Сердар уйдет.

— Договорились. Пусть Индра, бог сна, пошлет тебе счастливые предзнаменования!

Глава VI Свидание Нариндры и Рамы с Нана-Сахибом. — Бурный разговор. — Страшная клятва. — Нана освобождает Покорителя джунглей от данного им слова. — Приготовления к отъезду. — Непонятная остановка. — Снова шпион Кишнайи.

В тот же час, когда Сердар совершал, как обычно, осмотр озера — этой мерой предосторожности он никогда не пренебрегал и не передоверял ее никому другому, — он попросил Барбассона и Барнетта сопровождать его. Накануне он понял, что для управления лодкой требовались два человека — один у руля, другой — у мотора, поэтому в случае тревоги ему понадобилась бы помощь.

Сердар был еще печальнее и угрюмее, чем обычно. Утром, уступив великодушному порыву, он поклялся не покидать Нана-Сахиба до тех пор, пока принц не будет в полной безопасности. Он не сожалел об этом, ибо приписывал неосторожности родных новые меры, предпринятые вице-королем, чтобы захватить изгнанника. Но свой долг он выполнял не без горьких душевных мук. Он не скрывал от себя, что рухнули его мечты о счастье, которые он вынашивал в течение нескольких месяцев, его надежда восстановить доброе имя, обрести очаг и привязанность близких… Он рисковал потерять любовь сестры, которая спешила в Индию, чтобы обнять его. Каково же будет ее разочарование, когда она узнает, что он не внял ее мольбам, что он один продолжает бессмысленную, а после амнистии и преступную борьбу с правительством, в данном случае проявившим великодушие. Каково же будет горе его дорогой Дианы, когда она увидит, что ее брат глух к доводам сердца и рассудка. Вместе с тем разве он не исполнил долг, приготовив это убежище для Наны и привезя его сюда после того, как помог ему бежать? Неужели до конца своих дней он будет зависеть от капризов принца? О, еще накануне он был свободен, он мог уехать куда угодно. Нана просил его только об одном: найти какой-нибудь дальний остров и перевезти его туда на «Диане». Предполагалось, что все это произойдет позже, после того, как Сердар встретится с родными и добьется отмены несправедливого приговора. И вот, увлеченный своей рыцарской натурой, он связал себя клятвой, не позволявшей ему даже встретить сестру, ибо для этого он должен был сложить оружие, что теперь оказалось для него невозможным.