Покорители шторма. Бриз

На столе у них лежал знакомый трактирщику кожаный футляр, и видно было, что между капитанами по этому поводу идет отчаянный торг, причем не за обладание бумагами внутри футляра, а скорее против такого обладания.

Трактирщик почти вываливался из-за своей стойки и отчаянно напрягал слух, но улавливал только обрывки фраз.

— Да ты рехнулся… обыски в порту… крыса не проскочит!

— … в бочке с селёдкой, а?

— И в бочке крыса не проскочит!

Папаше Лонгу, конечно, нравилось вести маленькие выгодные делишки с Натаном, но теперь, соображал папаша, теперь над Старым Псом может нависнуть тень в серой шапке или в чём похуже, и тогда непременно выплывут на свет их выгодные тёмненькие дела, да еще какие-нибудь другие Пёсьи грешки повесят на него, Лонга, как на подельника.

— …твоя сделка, не впутывай…

— …забывай… за тобой должок после Корды…

Ну почему Натан не уплыл из Бризоли после убийства профессора?! Зачем он теперь сидит за столом с Хёлвером — все же знают, что тот, помимо всего прочего, ведёт дела с самим верховным таном, Френом дель Бризом! Пёс совсем потерял нюх, если не понимает, как близко он подобрался туда, куда подбираться вовсе не следует!

Если, конечно, подумалось папаше, и он надул щёки, размышляя, если только Пёс не знает про Хёлвера что-то неизвестное папаше Лонгу, а такое очень даже может быть!

— …выгодно продать…

— …не пойми что там начерчено!..

— …Бора не зря копают… заплатят хорошо!

Мысли, которые сейчас метались в голове Лонга, были куда больше и сложнее, чем могла вместить голова обыкновенного трактирщика, и от осознания огромности этих мыслей ему становилось еще тревожней и страшнее.

В конце концов, после того как Натан Пёс еще несколько раз напомнил про «должок», Хёлвер с большой неохотой забрал со стола футляр и сунул под куртку.

— …что Марель тебя не узнал? — услышал его голос папаша и покрылся холодным потом.

Вовсе он не хотел наверняка знать про всякое такое! И вообще хотел забыть о профессоре! Мало того, что папаше Лонгу пришлось наврать следователю про тот вечер, когда был убит Марель — сказать, будто вечер был самый обычный, притвориться, будто он не видел, как Пёс караулил профессора, а потом пошел следом за ним до следующего кабака… Так теперь еще и этот разговор двух капитанов, по которому выходит, что история отнюдь не закончена, а может быть, и не началась-то еще толком.

История, вполне возможно, и не началась, а папаша Лонг уже на грани сердечного приступа. Опасны в его годы такие волнения, вот что! — …если и узнал… разница…

— …нюх потерял, что ли, Пёс?.. думаешь… наизусть помнил всех, кого прищучил?.. быть записи, и тебя по ним вмиг…

Натан Пёс выругался, затейливо и во весь голос, вдобавок еще ахнул кружкой по столу, и было это так неожиданно и громко после едва слышного бормотания, что папаша Лонг с перепугу едва не обделался.

Глава 3

Сегодня Карасю во второй раз удалось улизнуть из кухни после окончания работы. В первый раз — пару дней назад: он подбил одного из кухонных мальчишек устроить ему «путешествие» по опустевшему второму этажу, где обучали младших акваморов и где занятия оканчивались рано. В комнатах выше еще вовсю вещали профессора, на лестнице слышны были их голоса и размашистые шаги, а еще — шепотки и приглушенный смех акваморов, которые, как видно, неспособны были сохранять полную тишину. Спутник Карася тогда провел его по нескольким коридорам и показал среди прочих кабинет покойного Мареля дель Бриза.

Перед приятелем Карась делал вид, что интересен ему был вовсе даже не кабинет, а развешанные вокруг него карты. Но стоило ему увидеть эти карты — он забыл и про Мареля, и про саламандру, и про то, что они наверняка получат нагоняй, если кто-нибудь из профессоров или сторожей застукает их, шляющихся по второму этажу. Потому что карты показали Карасю что-то невообразимое, гигантское, сплошь укрытое водой, в которой обитаемые земли рассыпаны были до невозможности скупо и казались такими беззащитными и маленькими, что аж коленки подгибались и в животе что-то сжималось.

Карась долго изучал остров Бриз, похожий на мосластую кость, и крохотную точку в его узкой части — Бризоль. Казалось, отсюда рукой подать через пролив до Ская, столицы Сирокко, и Карась никак не мог оторвать взгляд от острова, принадлежащего его родному клану. А потом мальчишки начали искать, где же находятся остальные земли Сирокко, и оказалось, что это страх как далеко, на другом краю воды. Спутник Карася, правда, уверял, что если плыть не в их направлении, то есть к западу, а наоборот, к востоку, то попадешь в земли Сирокко куда быстрее, но это была чушь какая-то, потому Карась на неё только фыркнул и продолжал жадно рассматривать россыпи островов, названия которых столько раз слыхал от родителей. Во-он там они, далеко-далеко, Хенна, Эвора, Трох и другие. А вот Фару, родной остров его матери, и где-то там, наверное, Карася ждёт его род, ведь мама говорила, у них была очень, очень большая семья…

А потом на третьем этаже захлопали двери, громче зазвучали голоса, и мальчишки помчались к лестнице, чтобы кубарем скатиться вниз, пока их не застукали расходящиеся с занятий акваморы. Но эта карта осталась в памяти Карася, словно чеканка на монете, и много раз за минувшие два дня он рисовал палочкой на земле островки, которые ему удалось запомнить. Карась сделался так рассеян и задумчив, что едва не оттяпал себе палец, нарезая зелень, а потом, вынося очистки, оставил открытой дверь во внутренний двор, в кухню оттуда вбежала кошка и наделала кучу переполоха, а Карасю достался подзатыльник от повара.

Карась страшно устыдился и распереживался, что повар его выгонит, и тогда — прощай, теплая ароматная кухня, веселые лица новых приятелей и сытная еда два раза в день! Однако повар ограничился сердитым взглядом и велел возвращаться к работе.

Так что сегодня Карасю потребовалось нешуточное усилие над собой, чтобы выбраться на второй этаж. «Зачем рисковать навлечь на себя гнев повара? — спрашивал его осторожный голосок в голове. — Мы же так хорошо устроились! Нам тепло, светло и весело здесь! Плюнь ты на эту саламандру!»

Решительно сжимая кулаки, Карась поднимался по широким ступеням, и в янтарно-желтых лакированных перилах плыло смазанное светлое пятно — отражение его бледного лица. Вот и второй этаж, теплый запах пыли, обувного крема и чернил. Теперь второй коридор направо, повторил он про себя, а потом четвертая дверь.

Откуда здесь взялся запах мяты? Только что ничего похожего не было!

— Эй, мальчик, ты не видел Валентайна?

Карась едва не заорал, подпрыгнул, загребая в воздухе ногами, и наверное, выглядело это ужасно глупо, потому что вслед за вопросом раздался звонкий смешок. Карась втянул голову в плечи, взглянул исподлобья. Перед ним стояла девушка, совсем взрослая, лет восемнадцати, но невысокая, не очень-то выше самого Карася. Золотоволосая, с бледным, усыпанным веснушками лицом, и Карась каким-то образом понял, что обычно это лицо хранит очень серьезное, строгое выражение. Но сейчас она улыбалась, глядя на него, и её серо-голубые глаза тоже улыбались, и блестели зубы, мелкие, как у детей. Карась выдохнул. Авось не станет ругаться. Почему вообще девушка разгуливает по Академии?

— Так ты не видел Валентайна? — переспросила она и после запинки добавила: —…дель Бриза. Нет?

Он поспешно замотал головой. Она задумалась, постукивая мизинцем по подбородку. На запястье её небрежно болтался дорогущий браслет из мелких розовых и черных жемчужин. И вообще, разглядел наконец Карась, она одета как очень знатная дама. И это её наряд источает запах мятных листьев. Наверняка девушка — из тех, кто живет на острове, в Центре Бризоли! Что она делает здесь?

— Да ты и не знаешь, кто такой Валентайн, — сообразила она. — У тебя рыбья чешуя на штанах. Ты на кухне работаешь? Сбежал, что ли?