Покорители шторма. Бриз
Шрифт:
Он покраснел и кивнул. Её это почему-то снова развеселило.
— Да ты не бойся! Я не выдам. Я и сама, когда сбегала от…
— Делла? — раздалось откуда-то сверху. — Делла, я правда слышу здесь твой очаровательный смех?
Карась снова подпрыгнул, а девушка подмигнула и указала ему глазами на коридор. Карась немедленно туда шмыгнул, она же стала быстро подниматься по лестнице.
— Валентайн! — её голос, чуть прерывистый от движения, стал серьезным и набрал такой властной уверенности, что Карась в своем убежище снова втянул голову в плечи. — Я ищу вас по всей Академии уже полчаса! На самом деле мне вовсе не до смеха! Я встревожена! Вы знаете, что затеял мой неугомонный брат?..
Делла, повторил про себя Карась, тараща глаза
Ошарашенный этим открытием, он как во сне слушал затихающие наверху голоса, а потом, отчего-то поверив в сегодняшнюю свою удачу, прошмыгнул в нужный коридор и остановился напротив двери кабинета Мареля, уставился на неё в большом волнении. Заперта она или нет? Там саламандра или не там? На кухне говорили, кабинет обыскивали, но ведь расследователи не знали, что искать!
Ну, ему же сегодня везёт, так ведь?
Вспотевшей от волнения рукой Карась взялся за полированную ручку, толкнул дверь. Она не поддалась. Он едва сдержал досадливое восклицание, а потом, рассердившись на собственную глупость, потянул дверь на себя, и она без звука отворилась. Изнутри пахнуло тяжелыми пыльными портьерами, деревянной мебелью и безлюдьем.
Какое-то время Карась стоял на пороге, унимая колотящееся сердце, потом сделал глубокий вдох, сжал кулаки до боли и шагнул внутрь.
Пол оказался устлан тонким и мягким ковром, который давно не чистили и в который еще впитались пыль и грязь со всех тех ног, что прошлись по нему за последние дни: серые шапки, еще какой-то таинственный расследователь, — о нём никто ничего толком не мог сказать, — и еще, наверное, любопытствующие профессора и акваморы. На подернутой пылью столешнице лежал перевернутый стакан, высыпавшиеся из него перья как попало валялись рядом. Кто-то случайно или нарочно смахнул на пол бумаги и не потрудился их поднять, а потом еще и наступил на них, даже, кажется, не раз. Рядом стояло большое тяжелое кожаное кресло. Небрежно отодвинутый стул одной ногой опирался на стену и словно кланялся столу или пытался упасть в его объятия. На спинку стула был наброшен край тяжелой портьеры — кто-то хотел осмотреть подоконники или же получить больше света для своих изысканий. На полках всё было в полнейшем беспорядке, тут кто-то бесцеремонно рылся среди карт и книг, отодвигал в стороны пустые футляры, какие-то неизвестные Карасю коробочки, песочные часы и странные штуки с многочисленными подвесками… Кабинет Мареля дель Бриза превратился в доступную всем ветрам подворотню, подобную той, в которой сам профессор нашел свою смерть, и, подобно истекающему кровью Марелю, его обиталище оказалось беззащитным, открытым перед всеми, кто желал взглянуть на него во всей его распахнутой настежь безответности.
Если тут и хранилась какая-то тайна, едва ли у неё был шанс дождаться прихода Карася. Он вздохнул, признавая своё поражение в не начавшемся толком бою, и тут же увидел саламандру.
Моргнул раз, другой. Потер пересохшее горло. Саламандра была прямо напротив книжных полок, над бесполезным с виду круглым столиком, где валялись вскрытые конверты, тряпочки для очистки чернильных перьев и смятые листки «Вестей Бризоли». Саламандра оказалась небольшим невзрачным панно — серая выпуклая ящерка с ладонь величиной, выбитая на гладкой металлической пластине.
Понимая, что медлить нельзя, Карась шагнул к панно, завис над ним, скрючившись над столиком в неудобной позе. Ощупал фигурку саламандры, ее хвост и когти — всё оказалось монолитным, никаких скрытых кнопок и пластин. Нажал на панно — безрезультатно. Обстучал стену вокруг, но не смог ничего понять: все звуки заглушал стук его собственного сердца, которое колотилось в горле и отдавало в уши прибойным грохотом. Потом Карась, кажется, вечность стоял в раздумье, глядя на саламандру нетерпеливо, сердито, взволнованно, а потом бросился отодвигать нелепый столик и поднимать
пыльный ковер под ним.Одна из досок пола щелкнула под его руками и «клюнула» пустое пространство под собой, застыла качелькой. Панно откинулось, открыв нишу в стене и её небогатое содержимое — небольшую пухлую тетрадь. Карась схватил ее только с третьего раза, так сильно тряслись руки. Открыл, пролистал, увидел сплошь непонятные рукописные закорючки. Карась не умел читать, но это точно не было похоже на обычное письмо — знаки сложные, закрученные, и каждый писан отдельно. Какое-то время Карась стоял, не в силах пошевелиться, и смотрел на свою добычу, а чернила под его вспотевшими пальцами слегка расплывались и пахли конторскими крысами.
А потом, очнувшись, Карась вернул на место доску и ковер, даже потопал по нему немного, чтобы разбросать пыль и скрыть след залома, поставил обратно столик и засунул за пояс тетрадь. Теперь, если его поймают на втором этаже, да с этой вот тетрадкой, точно сочтут сообщником убийцы профессора и повесят!
Уже выскользнув из коридора, Карась услышал, как кто-то поднимается по лестнице, и снова шмыгнул в тот первый коридор, где прятался по указке Деллы. К счастью, он был темным, и одна из дверей оказалась утоплена в стенной нише, так что Карась распластался по этой двери, сливаясь с тенями. Ему казалось, что шаги, которые он слышит — знакомые. Запах отсюда не услыхать.
Человек пошел от лестницы к тому коридору, который только что покинул Карась. Шагал уверенно, словно знал: в это время никого тут не встретит, а если и так — встреча его не очень-то страшит, но в то же время он явно старался ступать тихо, желая по возможности остаться незамеченным. Карась видел его лишь миг: большой хищный нос, выдающаяся вперед нижняя челюсть, словно у охранного пса диковинной породы, чуть сутулые плечи, широкий шаг человека, не привыкшего к суше.
Еще миг — и он пропал из виду, а Карась, крепко зажмурившись, сильнее вжался в дверь спиной. Он был уверен, что от этого человека пахнет кожей и солёным ветром.
***
Нанесенное сестре оскорбление Болтон считал слишком сильным, чтобы его мог искупить выбитый в трактире зуб Рауля. Делла кричала, топала ногами и запрещала Болтону рисковать своим местом в Академии, здоровьем и жизнью из-за «невежества, которое достойно лишь презрения, а вовсе не низменной драки», но дуэль была назначена и обязана состояться.
Для тайных встреч с оружием, как акваморы называли дуэли, которые хоть и были запрещены, но активно практиковались в их среде, использовался старый портовый пустырь. После страшных пожаров, случившихся четверть века назад, пустырь оказался заброшен, как и выгоревшие дотла доки. В том пожаре погибло много народу: портовые служащие, чернорабочие, торговцы и ремесленники, приехавшие за своими заказами, да несколько десятков пожарных, в течение суток боровшихся с огнем. С тех пор Жженая плешь пользовалась дурной репутацией, уличные мальчишки слагали легенды о призраках погорельцев, которые бродили по этим местам, и считалось особой удалью вечером забраться на территорию доков и провести там всю ночь.
Акваморы давно присмотрели это место для решения своих разногласий. Подальше от зорких глаз преподавателей, поближе к воде. Вода позволяла привести себя в порядок и вернуться в Академию в более или менее достойном виде, так чтобы цепкий преподавательский взор не мог сразу определить правонарушителя. А то иначе не миновать холодной, да к тому же тяжелого разговора с ректором.
Акваморы сражались больше для того, чтобы выплеснуть накопившуюся злость, стравить пар и поставить на место обидчика. Поэтому дуэль шла до первой крови, хотя нередко дуэлянты входили в такой раж, что кровь проливалась нешуточная. В особенности если в поединке сходились Бризы и Циклоны — только за прошлый год на дуэли погибло двое Циклонов, один Бриз отправился в лекарню с тяжелыми колотыми ранениями, а их соперники были с позором изгнаны из Академии.