Покой
Шрифт:
Думая про юфть, я вспоминаю ее аромат, щекотавший ноздри, когда я сидел между мистером Блейном и тетей Оливией и протягивал руку, чтобы погладить кожу кончиками пальцев; в это же самое время рычаг переключения передач бился мне в коленки. Я это помню, но не знаю, почему решил написать о Блейне именно сейчас – впрочем, он был одним из трех мужчин, которые в то время посещали мою тетю, так что умолчать о нем означало бы рассказать только часть истории.
Он был богат – сдается мне, богаче мистера Макафи – и, как большинство состоятельных людей, не мог похвастать какими-то особенными личностными качествами; деньги в его случае взяли на себя задачу самовыражения, с которой у тех, кто победнее, справляется характер; потому мы запоминаем одного человека как остроумного, другого – как доброго, а третьего – возможно, как спортивного
В тот вечер мы отправились к нему домой, что было смелым поступком для моей тети, с учетом правил, существовавших в то время и в том месте, пусть даже я ее сопровождал, а экономка и кухарка Блейна должны были присутствовать. Я навсегда запомнил жилище Блейна как дом с претензиями, хотя он оказался намного меньше, чем тот особняк, который я построил для себя. Претензии выражались в том, что у дома был округлый портик с колоннами вместо крыльца, а стены выкрасили в белый цвет, который придавал им сходство с мраморными. Когда мы подъехали, то оказалось, что у входа ждет Пирогги, управляющий банком; я заметил, что Блейн ему не обрадовался, хотя вежливо представил моей тете, та же улыбнулась и ответила, что она и мистер Пирогги уже встречались.
Мистер Пирогги сообщил:
– Мисс Вир – наша верная клиентка.
– На самом деле ситуация довольно неловкая, – проговорил Блейн. – Сами видите, у меня гости.
Мистер Пирогги заверил, что с радостью вернется завтра.
– Не хочу ждать вас завтра. Помню, что велел вам прийти сегодня вечером, но я думал, вы объявитесь гораздо раньше.
– Потребовалось немало усилий, чтобы собрать все необходимое, – сказал мистер Пирогги. – Харпер и Дойл задержались, чтобы помочь мне с этим.
– Вот что значит полагаться на подчиненных, – пожаловался мистер Блейн моей тете. – Я попросил несколько цифр и думал, что разберусь со всем до того, как поеду за тобой. Когда Пирогги не пришел, я предположил, что он забыл или упал в яму, или что-то в этом духе. И вот он здесь со своим портфелем – хотя я не понимаю, почему Пирогги ходит с портфелем, он же не адвокат, – набитым арифметикой, способной вызвать у меня приступ мигрени продолжительностью в целую неделю. До чего неподходящий момент!
– Не переживай, Стюарт, – сказала тетя. – Мы с Деном можем без труда развлекаться часок-другой. Я покажу ему твою библиотеку – он без ума от книг – и твой стереоптикон [38] .
– Что за ерунда – вы мои гости, и я не собираюсь заставлять вас ждать. Все равно Пирогги на ужин останется. С его бумагами я разберусь потом.
Моя тетя хихикнула, услышав про «Пирогги на ужин», но сам Пирогги сказал:
– Не стоит, мистер Блейн; жена ждет меня к ужину дома.
38
Стереоптикон – изобретенная в 1860 году разновидность «волшебного фонаря» с мощным источником света и двумя объективами, которая позволяла демонстрировать парные слайды, переходящие друг в друга благодаря примитивным эффектам анимации.
– Не говорите ерунды. – Мистер Блейн вытащил часы – такие тоненькие, что мне они показались вовсе не настоящими часами, а пластинкой из блестящего металла; возможно, крышкой от старых часов, которую он носил, потому что обычный хронометр сломался. Если бы не закругленные края, это могла быть золотая монета. – Уже почти половина седьмого. Я не могу отослать вас прочь в такой час, Пирогги. Входите. Все входите. Ви, дорогая?
Он уже собрался открыть нам входную дверь, но, похоже, внутри стояла экономка, взявшись за ручку, – не успели пальцы Стюарта Блейна ее коснуться, как та быстро и плавно качнулась (это движение почему-то напомнило мне взмах птичьего крыла – наверное, дело в том, что дверь тоже была выкрашена в белый);
и мы вошли, сперва тетя Оливия, за ней – мистер Пирогги и я. В дверном проеме стало тесно.Когда я проектировал вход в свой особняк, то попытался воссоздать фойе Блейна – не с точностью до сантиметра, а каким я его запомнил; почему моя память, которая все еще наличествует, которая по-прежнему «живет и дышит и существует» [39] , должна быть менее весомой, менее реальной, чем физическая суть, теперь разрушенная и невозвратимо утраченная?
Между этим абзацем и предыдущим я отправился искать это фойе, а также свой нож. (Вы никогда не задумывались во время чтения, что между любой парой слов могли пройти месяцы?) К сожалению, я ошибся: попытался добраться до него через дом вместо того, чтобы выйти наружу и обойти здание. Я знал, как следовало бы поступить, но идет дождь, легкий весенний дождь; и хотя я не боюсь промокнуть, меня охватывает ужас при мысли о том, чтобы, оглянувшись, увидеть неровный след моей искалеченной ноги, отпечатавшийся на мягкой траве. В результате этого путешествия через дом я чувствую себя так, словно кое-кто занимался самодеятельностью.
39
Неполная и искаженная цитата из Библии (Деяния 17:28: «ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: „мы Его и род“»).
В доме есть персидская комната с диванами, коврами, шелковыми гобеленами и ятаганами на стенах, а также огромными каменными кувшинами. Я это знаю, поскольку сам в ней побывал, но вместе с тем уверен, что никогда не говорил Барри Миду, что хочу чего-то подобного, и если бы он (или кто-то другой) был жив и мог меня услышать, я пришел бы в ярость… впрочем, почему я должен злиться, да и могу ли? Мертвые кости Барри не дрогнут, если я стану топтаться на его могиле, в отличие от моих собственных. У меня персидская комната: кальяны и занавески из бисера перед решетчатыми окнами, выходящими на… неужто Шираз? С таким же успехом я могу ею наслаждаться. Уверен, что смогу разыскать это место снова, если понадобится. Надо свернуть в коридор напротив фотографии Дэна Френча, тот от лица сотрудников вручает мне на пятидесятилетие какую-то коробку (кажется, в ней лежала серебряная зажигалка для сигар – или что-то в этом духе), пройти через солярий тети Оливии с его стаканчиками для кистей и высыхающей палитрой, овеянными запахом растворителя; а дальше, по-моему, четвертая или пятая дверь справа.
Но фойе Блейна я ищу вовсе не для того, чтобы вспомнить, как выглядело это узкое помещение с очень высоким потолком; банкир явно предпочитал мрамор, но стены были деревянные, а вот столешница, низкий постамент для вычурной вазы с нарезанными ветками папоротника и подставка для зонтов – из белого камня.
– Мне нравится твой холл, Стюарт, – сказала тетя. – Здесь всегда так прохладно.
– Летом хорошо, но, боюсь, зимой очень холодно.
– Чепуха. Миссис Перкинс всегда разводит огонь – не так ли, миссис Перкинс?
Экономка улыбнулась в ответ.
– В мои обязанности не входит разжигать камины, но за здешним я слежу. Да уж, слежу.
Я посмотрел на мраморный камин и задался вопросом, кто его чистил; лишь глубоко внутри стены, где мрамор уступал песчанику, можно было заметить пятна от огня – такие светлые, что они казались коричневатыми, а не черными.
– Не знаю, что бы я делал без миссис Перкинс, Ви, – сказал Блейн. – Ты знаешь, что я заурядный непрактичный человек, который не заработал собственное состояние. Если бы мне пришлось самому чистить свое серебро, то, наверное, умер бы с голоду.
– Можно есть пожелтевшими приборами, – заметила тетя. – Я так и поступаю. Я не буду пользоваться той жестяной дрянью, которую сейчас продают – она ржавеет, если забыть ее в раковине.
Над дверным проемом, через который мы прошли, виднелось огромное веерообразное окно.
– Ужин в восемь, – сказал Блейн, указывая на стулья. – Это не соответствует моим деревенским привычкам, но до той поры можем немного развлечься.
Я уселся вместе с остальными и пригорюнился при мысли о том, что придется больше часа слушать светскую болтовню; но через мгновение Блейн повернулся ко мне и сказал: