Покой

Когда книжник скрылся из виду, я прошел в заднюю часть магазина, к его кабинету. Там на столе лежало несколько томов, и я взял один. Это оказались «Чудеса науки» Морристера [70] , и, открыв фолиант где-то посередине, я узнал, что сведущий человек может при желании – хоть это и смертный грех – вызвать демона или ангела, «и вера для этого без надобности, ибо тот, кто поступит по наущению, испустит дух – истинно он верует или нет, все едино». И что ангелы – это, вопреки привычным изображениям, не мужчины и женщины, у которых лопатки прорастают крыльями, а скорее некие крылатые существа с детскими ликами; их крылья оканчиваются кистями рук таким образом, что в сложенном виде ладони соединяются в молитве. Что Рай (по рассказам призванных ангелов) – это край холмов и террасных садов, моря там холодные, голубые, и вода в них пресная; что он имеет форму ангела – точнее, многих ангелов, ибо (как и Ад) Рай повторяется, всегда разный и всегда один и тот же, ведь каждый ангельский Парадиз совершенен и уникален; и что различные ангельские Парадизы соприкасаются ступнями и кончиками крыльев, вследствие чего ангелы могут перемещаться из одного в другой.

70

«Чудеса науки» Морристера – вымышленная книга, упомянутая в рассказе «Человек и змея» А. Бирса и «Праздник» Г. Ф. Лавкрафта.

Ад же, в свою очередь, край болот, испепеленных равнин, сожженных городов, недужных борделей, непролазных лесов и звериных логовищ; и нет двух демонов, схожих очертаниями и видом, у одних конечности в избытке, у других наоборот, у третьих расположены не там, где надо, или вместо человечьей головы звериная, или у них нет лиц, или лица их подобны тем, кто давно умер, а то и тем, кого они ненавидят, отчего им противно собственное отражение в зеркале. При этом все демоны считают себя красивыми и – по крайней мере, по сравнению с кем-то другим – хорошими. А если убийца и жертва были злыми, после смерти они становятся единым демоном.

– Мистер Вир. Вы хотели поговорить со мной?

– Просто листал ваши книги. Вижу, у вас тут кое-что интересное.

– Это редкие издания. Я не осмеливаюсь выставить их в витрине – боюсь, что украдут. Я продаю такое в основном по почте и показываю специальным клиентам. Листайте, не стесняйтесь.

– Хотите сказать, что не продали бы мне одну из них, если бы я захотел купить?

– Многие из них уже проданы, мистер Вир. А остальные я долго разыскивал для особых клиентов.

Я отложил «Чудеса науки» и наугад взял другую книгу. Том был большой, но довольно тонкий, переплетенный в гладкую светлую кожу, выцветшую со временем. На обложке не было оттиска, и когда я открыл книгу, то увидел, что текст – по-видимому, на французском – начинался сразу, без титульного листа или даже форзаца.

– Вот же вас угораздило, мистер Вир.

– В смысле?

– Это Cultes des Goules графа д’Эрлетта. [71] – Голд развел руками. – Или, может быть, мне следует сказать, что это книга, чаще всего называемая так, и предположительно написанная графом д’Эрлеттом. На самом деле этот человек был слишком осторожен, чтобы подписаться собственным именем, и он не дал книге названия. А переплет у нее из человеческой кожи.

– Где вы ее взяли?

– У одного парижского книготорговца. Ее было легче найти, чем я думал – владельцы зачастую не готовы хранить свои экземпляры долго, – но оказалось трудно вывезти из Франции в США.

71

Cultes des Goules графа д’Эрлетта – «Культы упырей» (в других переводах – «Культы гулей», «Культы трупоедов»); еще одна вымышленная книга из произведений Г. Ф. Лавкрафта, придуманная Робертом Блохом.

– Я имел в виду человеческую кожу. Где вы ее взяли?

– Я не переплетал книгу заново, мистер Вир. Насколько мне известно, это оригинальный переплет конца XVIII века.

– Сколько вы хотите за нее?

– Уже продано, мистер Вир. Библиотеке одного университета в Массачусетсе. [72] За восемьсот пятьдесят долларов.

– За дневник Кейт Бойн вы запросили всего лишь семьдесят пять – впрочем, да, с этим томом пришлось потрудиться.

– Не буду спорить. Дневник Бойн я нашел в коробке с книгами, которую получил от местного жителя, устроившего уборку на чердаке. А ради этого фолианта я перевернул весь мир вверх тормашками.

72

Подразумевается придуманный Г. Ф. Лавкрафтом Мискатоникский университет, чья библиотека славится своим собранием оккультной литературы.

– Мистер Голд, дневник Бойн вы написали сами.

Я ожидал, что книжник будет это отрицать, но он не стал. Пока мы разговаривали, он сидел на краю стола и молчал, сложив на коленях маленькие умелые руки. Я чувствовал себя нелепо, как будто притворялся Хамфри Богартом или Чарли Чаном. Никогда ни над кем не имел власти, а теперь обрел ее над этим нелепым коротышкой – и она была нежеланной.

– Это вы написали, – повторил я. Я сказал это довольно твердо, в основном чтобы убедить самого себя. – Я думаю, что вы нашли этот дневник – пустой – в купленной партии книг, как и сказали. Вы слышали о Кейт Бойн и просмотрели записи в здании суда. Дата женитьбы Джона Милла на его второй жене подсказала вам дату, когда Кейт приехала сюда, а запись о ее собственном браке – что она все еще жила на ферме Миллов. Большинство ваших редких книг, – я взял «Культы упырей» и поднес к его лицу, – включая «Любвеобильного легиста», изготовлены вами целиком. Вы их пишете, печатаете и переплетаете.

Я ждал, что Голд начнет защищаться, но он молчал. Я обернулся, чтобы посмотреть, нет ли в магазине покупателей, но там оказалось пусто.

– Вам не следовало упоминать клад Квантрилла…

– Старые монеты, – сказал мистер Голд, заговорив впервые с тех пор, как я начал его обвинять, – иногда находят в речном песке.

– Это правда. Я сам нашел одну во время пикника, когда был намного моложе. Но по крайней мере три парохода затонули на Канакесси выше по течению от города, и монеты не все золотые – мне попался серебряный доллар. Большинство датируются семидесятыми и восьмидесятыми годами.

Я ждал чего-нибудь еще, но Голд опять молчал.

– Вы слишком ясно указали, – продолжил я, – где должно быть сокровище. По вашим словам, стоя во дворе фермы возле курятника, Кейт видела фонари спутников Квантрилла; затем они вернулись и оставили грязные отпечатки на ее ковре; когда они ушли на следующий день, она прошла по их следам, но не смогла найти место, где зарыли деньги. Сдается мне, вы просто пытались напустить тумана – однако, когда мы с мисс Арбетнот отправились туда, сразу стало ясно, что если все это действительно произошло, то объяснение может быть одно-единственное: Квантрилл и его отряд закопали золото в русле Сахарного ручья, а со двора фермы виден очень короткий участок.

– Полковник Квантрилл мог вернуться и забрать клад, – тихо сказал Голд. – Или его могло смыть.

– Квантрилла убили в 1865 году, но кто-то из его людей действительно мог вернуться; или кто-нибудь наткнулся на дневник Кейт Бойн много лет назад и выкопал сокровище; или, как вы говорите, его смыло. Но во время поисков у нас с мисс Арбетнот возникли разногласия, которые заставили меня призадуматься. Она прочитала мне часть дневника Кейт, чтобы я помог ей, и там говорилось, что на момент появления Квантрилла Мод Милл, ее дочь Мэри и ее падчерица Ханна находились далеко от фермы: Мод увезла их в Бостон, чтобы повидаться со своей матерью. Мистер Голд, Ханна Милл работала у нас кухаркой, когда я был еще ребенком. В 1863 году она была подростком, и случись ей побывать так далеко от Кассионсвилла, в самом Бостоне, она бы рассказывала об этой поездке всю оставшуюся жизнь. Но она никогда не упоминала о ней.

Я оставил его сидеть на краешке стола и вернулся в свою квартиру. Снова была суббота; Лоис исчезла из моей жизни (точнее, она покинула мое будущее – я не мог вычеркнуть ее из прошлого, как бы сильно ни старался), и мне предстояло пережить остаток дня, а также воскресенье. Мне было интересно, что скажет Аарон в понедельник, упомянет ли его отец о случившемся. Обуреваемый такими эмоциями, я время от времени звонил Маргарет Лорн; иногда отвечал ее муж или кто-то из детей; иногда она сама. Я не издавал ни звука, но если трубку снимала Маргарет, она пыталась разговорить меня, спрашивая, как меня зовут и почему я ей звоню; иной раз сердилась, чаще уговаривала. Полагаю, эти звонки на самом деле ей нравились – ей нравилось знать о существовании тайного поклонника. Однажды я послал ей цветы без открытки. Встречаясь на улице – что происходило реже, чем возможно в маленьком городке, – мы были вежливы и официальны.

Что пошло не так? Вот в чем вопрос, а не «Быть или не быть», при всем уважении к Шекспиру. Когда я вспоминаю детство и забываю (всякое бывает) прочее, становится совершенно ясно, какую жизнь мне полагалось прожить. Я был умен и трудолюбив; мы с Маргарет глубоко любили друг друга. Я должен был на ней жениться и удостоиться карьеры, если не блестящей, то, по крайней мере, примечательной по местным меркам. В возрасте от двадцати до тридцати лет я бы унаследовал отцовское поместье, что не сделало бы меня по-настоящему богатым, но, в дополнение к собственным заработкам, предоставило бы нам с Маргарет комфортные условия.