Покойник с площади Бедфорд

– Этого нигде не видно, но полностью исключить такой вариант нельзя. – Телониус еще раз бросил взгляд на бумагу. – Необходимо знать, кто приобрел эти ценные бумаги. Однако можно предположить, что это может касаться всех наших фигурантов.

– А о каком районе Африки идет речь? – настаивал Томас.

– Насколько я помню, о нескольких, – криво улыбнулся судья. – Думаю, что здесь нам понадобится дождаться конца расследования. Оно пока еще официально не завершено. Суд состоится в недалеком будущем.

– Расследование не завершено… – повторил полицейский, чувствуя, что внутри у него все опустилось. – А кто его ведет?

– Суперинтендант Шпрингер, – ответил Квейд. – Он находится в прямом подчинении у Корнуоллиса. – Судья с грустью посмотрел на Питта, однако тот не отвел своего взгляда и не стал притворяться, что не понимает значения подобного совпадения, которое напрашивалось само собой.

– Понятно, – медленно произнес Томас, ненавидя себя за те мысли, которые роились у него в голове.

Веспасия тоже внимательно следила за ним, но выражение ее лица нельзя было различить в полутьме, а зажигать газовые лампы никому не хотелось. Остатки дня быстро угасали. Шум листьев тополя, который доносился сквозь открытое окно, напоминал шорох морского прибоя.

– Естественно, существует возможность, что на Корнуоллиса надавят, с тем чтобы он прикрыл дело, – заговорил судья о том, что пришло всем в голову, – или приказал суперинтенданту Шпрингеру прекратить расследование, каким-то образом изменив существующие улики и свидетельские показания. А на Данрайта Уайта могут нажать, с тем чтобы он вынес один из своих «эксцентричных» приговоров.

– А разве это не повлечет за собой аннулирование судебного процесса? – спросил Томас.

– Только в случае обвинительного вердикта, – пояснил судья. – Корона не имеет права на апелляцию в случае оправдания преступника, иначе мы погрязли бы в бесконечных судебных разбирательствах.

– Ну конечно, – мысли Питта вновь начали путаться. Сама мысль о том, что Джон Корнуоллис может оказаться в такой ситуации – а может быть, уже оказался и поддался на требования шантажиста, – была еще более непереносима для него, чем он предполагал. Корнуоллис ничего не сказал ему об этом деле, но он был волком-одиночкой, который привык к единоличному командованию на море, где капитан не имеет возможности пожаловаться никому из команды – иначе его власть капитана закончится навсегда. На палубе капитан всегда абсолютно один, как будто рядом вообще никого нет. Малейшая слабость, нерешительность, незнание или ошибка – и его власть утрачена. Сама структура подчинения, его привилегии и обязанности не допускали этого. Только так можно было выжить в условиях стихии, которая признавала только свои собственные правила, не предусматривала возможности рассуждать и никогда не прощала ошибок.

За те несколько коротких лет, что прошли после его отставки, Корнуоллис не мог измениться – и, наверное, не изменится уже никогда. Когда он столкнется с опасностью, то будет использовать те навыки и умения, которые позволили ему выжить в сотнях стычек. Это был инстинкт, от которого он не мог избавиться, даже если бы и захотел.

– Таннифер в этом замешан? – спросил полицейский, вспомнив об отчаянной преданности Парфенопы.

– Речь ведь идет о растрате, так что вполне возможно, – ответил Телониус.

– Каделл? – продолжил перечислять жертв шантажиста Питт.

– Африканский фонд. Это может относиться к сфере интересов Министерства иностранных дел.

– Балантайн?

– Пока его возможного участия я не вижу, но ведь расследование еще не закончено.

– Понятно. – Суперинтендант медленно поднялся на ноги. – Большое спасибо за ваше время… и за ваши идеи.

Веспасия наклонилась вперед, чтобы встать, и Телониус протянул ей руку. Она приняла ее, но не как помощь, а как жест вежливости.

– Боюсь, что мы не очень-то вам помогли, правда? – сказала старая леди Питту. – Мне очень жаль, Томас. Дороги дружбы иногда полны выбоин, и некоторые из них действительно способны доставить сильную боль. Хотела бы я сказать, что уверена в Корнуоллисе – в том, что он не подведет, – но это будет ложью, и вы это знаете. Не могу также сказать, что даже со всей своей честью и мужеством он не пострадает. Но мы нашей борьбы не прекратим и будем использовать все те малые средства, которые есть в нашем распоряжении.

– Это я знаю, – улыбнулся полицейский. – Ведь мы все еще не побеждены.

Тетушка слегка улыбнулась и не стала с этим спорить.

Они вышли из дома Квейда, оставив его стоящим на освещенном пороге, и отправились домой на карете леди Камминг-Гульд по освещенным газовыми фонарями улицам. Ехали они в полном молчании: никому не хотелось говорить.

На следующее утро Питт отправился к Корнуоллису. Он разрывался между верностью личной дружбе и долгом, который заставлял его выяснить все до конца. Понимал это шеф или нет, но Томас не мог не выполнить свой долг, иначе он был бы абсолютно бесполезен им обоим.

Джон опять расхаживал по своему кабинету. Он повернулся и замер, когда Питт вошел, как будто тот застал его за каким-то непристойным занятием. Выглядел помощник комиссара так, будто нормально не ел и не спал уже много дней. Глаза его ввалились, и впервые с момента их знакомства суперинтендант увидел, что его сюртук неправильно застегнут.

– Я получил еще одно письмо, – сказал Джон, словно бросаясь в омут. – Сегодня утром. – Он замолчал, ожидая, когда подчиненный спросит, что было в письме.

Питт похолодел, а в животе у него вдруг оказался ледяной комок. Наконец настал черед требованиям. Он видел это по глазам шефа.

– И чего ему надо? – спросил Томас, стараясь не показать помощнику комиссара, что он все уже знает.

Корнуоллис хрипел, словно у него болело горло и ему было трудно говорить.

– Я должен остановить расследование, – ответил он. – Иначе все происшедшее на борту корабля Ее Величества «Вентура» станет достоянием всех лондонских газет. Конечно, если я хочу, то могу все это отрицать, но всегда найдутся те, кто мне не поверит и поставит мою интерпретацию событий под сомнение. Меня… Меня выгонят из всех клубов, а может быть, даже лишат воинского звания и всех наград. Посмотрите, что сделали с Гордон-Каммингсом! А ведь его проступок был несравнимо безобиднее… – Лицо Джона было пепельного цвета, и только колоссальным усилием воли ему удавалось удерживать руки от дрожи.

– Какое расследование? – спросил суперинтендант, ожидая, что помощник комиссара назовет случай с растратой, который расследовал Шпрингер.

– Да это расследование! – нахмурился Корнуоллис. – Расследование дела о шантаже. Выяснение правды о Слинсби и мертвом теле на Бедфорд-сквер… О том, кто положил труп на ступени Балантайна! Да что же, ради всего святого, этому человеку может быть от нас нужно?! – Его голос становился все громче, и в нем уже слышалась паника.

Казалось, что комната закружилась в ярком солнечном свете, проникавшем через окно. Шум проходившей внизу улицы грохотом отдавался в ушах.