Покуда я тебя не обрету

В Нью-Йорке они первым делом посмотрели «Пять гробниц по пути в Каир», Джек запомнил только самое начало – как танк везет через пустыню тела мертвых солдат. После танка он уже не знал, что происходит с главным героем, потому что Эмма взяла его за пенис и не отпускала до самого конца фильма. Лишь много лет спустя он узнал, что Эрих фон Штрогейм играл Роммеля.

Пока крутили «Потерянный уикэнд», пенис Джека оставался все в той же руке; Джек успел решить, что Рэй Милланд похож на папу, точнее, на папу, как он его себе воображал, а еще точнее – на пьяного папу.

Когда начался «Бульвар Сансет», Джек положил голову Эмме на плечо и заснул, а когда проснулся, ему срочно понадобилось в туалет, но он досидел, пока не кончился «Туз». Утром друзья Эммы сказали ему, что он был не прав – следовало проспать «Туза» и посмотреть «Бульвар».

– Вот именно за это я тебя и люблю, конфетка моя. Не слушай их, – сказала Эмма. Ее друзья не очень понравились ему, но он был с Эммой, а это главное.

Он так и не полюбил Билли Уайлдера, хотя тот попал в Голливуд из Вены и, как понимал Джек, старался быть европейцем даже в самых американских своих фильмах. Кто заинтересовал Джека по-настоящему, так это европейские режиссеры, и Эмма Оустлер, не откладывая дело в долгий ящик, познакомила его с ними. И в Нью-Йорке с Эммой, и с Ноем в Бостоне (на Гарвард-сквер), Джек ходил на все фильмы с субтитрами. Если не считать вестернов, американское кино ему совсем не нравилось.

Что касается попыток не вести себя, как папа, тут Джек решил, что если бы папа познакомился с Эммой в молодости, то обязательно стал бы с ней спать; Эмма сказала, что дала бы его папе обязательно, если верно все то, что про него рассказывают.

– Ну а вот мы с тобой не спим! Стало быть, это тебе повод успокоиться, – говорила Эмма. Что она чувствовала, сознательно лишив себя секса с Джеком, никто так и не узнал.

Зимой все выходные Джека были заняты борьбой. Эмма часто брала машину и ездила смотреть его поединки; сама она бросила бороться и снова стала толстеть. Как известно, она была не дура поесть, но одновременно любила подергать гантели. То она начинала курить, то бросала, то набрасывалась на еду как очумелая, а то переставала есть вовсе и отправлялась подыхать в спортзал. Потом цикл начинался снова, но Эмма считала бессмысленным пытаться остановить этот маховик.

Ей нужен был Ченко, ее любимый спарринг-партнер, но тот не просто остался в далеком Торонто, а сидел там в ожидании операции по протезированию бедра. Борис вернулся в Белоруссию «по семейным делам», как сообщил Эмме Павел, уехавший в Ванкувер. Сам он женился на незнакомке из Британской Колумбии – она села к нему в такси в Торонто.

Когда пошел второй эксетерский год Джека, Эмме исполнилось двадцать два, а Джеку – пятнадцать. После борьбы (обычно матчи устраивались по субботам) Эмма везла его в город Дарем, штат Нью-Гэмпшир, смотреть кино. Ехать было недалеко, и к тому же в Даремском университете был свой кинотеатр, где показывали кино самой высокой пробы, как старое, так и новое, как местное, так и заграничное. В Эксетере же крутили только старые американские фильмы.

Джек влюбился в «Дорогу» Феллини и посмотрел ее много раз, неизменно с пенисом в руке у Эммы. Оба решили, что в прежние времена Ченко вышиб бы из персонажа Энтони Квинна последнее дерьмо, а теперь уж нет, с искусственным-то бедром. «Сладкая жизнь» Джеку не очень понравилась, ведь Марчелло Мастроянни играет плейбоя, как раз такого, каким он воображал папу – вечного искателя сексуальных приключений, каким Джек боялся стать. А «Восемь с половиной» так и вообще оставили его равнодушным – снова из-за Мастроянни.

Феллини вернул себе Джека «Амаркордом». Эмма уже видела этот фильм в Нью-Йорке, но настояла, чтобы он поехал с ней смотреть его в Дарем – очень ей хотелось видеть, как он отреагирует на табачницу с гигантскими грудями. Держа Джеков пенис в руках, Эмма узнала ответ от малыша раньше, чем от самого Джека:

– Конфетка моя, вот это настоящая женщина постарше, правда?

Они выучили имя малоизвестной актрисы, исполнительницы роли этой торговки из Римини. Теперь, когда Эмма звонила Джеку в общежитие в Эксетер, она периодически изображала итальянский акцент и говорила так:

– Пер фаворе, вольо парларе кон Джек Бернс… Кви его спрашивает?… Скаджите ему, что Мария Антониетта Белуцци!

Чаще Эмма представлялась сестрой Джека, а он перестал звать ее сводной, просто говорил «моя старшая сестра».

В Эксетере не нашлось никого, кто сказал бы на это, что Джек и Эмма не очень-то похожи друг на друга – если не считать Эда Маккарти, спарринг-партнера Джека, который иногда очень хорошо замечал мелочи, а иногда не замечал их вовсе. Однажды на тренировке он забыл надеть бандаж, и его пенис вывалился этаким слизняком на мат – тут-то на него и наступил его партнер весом восемьдесят кило (как и сам Эд).

Джек тоже решил наступить Маккарти на пенис, когда тот так отозвался об Эмме:

– Жаль, что в вашей семье вся красота досталась тебе, Бернс. Твоя сестричка больше похожа на борца, чем ты сам.

Разговор этот состоялся в раздевалке – обычной раздевалке с деревянными скамьями, металлическими шкафчиками, цементным полом. Джек захватил снизу левую руку Маккарти, а правой – его шею и дернул его вниз. Тот попытался вырваться и перенес вес на внешнюю часть правой стопы, но тут Джек сделал ему подножку, и Маккарти со всего размаху приземлился голой задницей на цементный пол, одновременно ударившись спиной о металлический шкафчик и локтем – о деревянную скамью.

Джек решил, что сейчас Маккарти встанет и вышибет из него последнее дерьмо, но тот остался сидеть.

– Бернс, знаешь, а ведь я могу вышибить из тебя последнее дерьмо, – сказал он.

– Ну, чего же ты тогда ждешь?

Даже в последний год в школе он ни разу не вышел против соперника весом более шестидесяти пяти кило. Джек дорос только до ста семидесяти трех сантиметров (и то если вставал на носки) и лучшие результаты показывал при весе шестьдесят один килограмм.

В последние два года Джек был одним из лучших борцов в Эксетере. Эд Маккарти никогда не добивался даже средних результатов, и в борцовском поединке Джек побил бы Эда без вопросов – но не в драке. Даже самый неумелый соперник весом восемьдесят килограммов может победить технически более сильного противника, который весит шестьдесят один, и Эд это знал.

Джек не забыл совет мистера Рэмзи, и вот, на счастье Джека, у него снова оказались зрители.

– Эд, приличные люди не станут называть сестер своих товарищей уродинами, – сказал кто-то из легковесов.

– Сестра Бернса уродина страшенная, – ответил на это Маккарти.

Это и спасло Джека – не агрессивность Маккарти, а то, что он решил настаивать на слове «уродина». В Эксетере не было никаких правил про вежливость и запретов на «уничижительные» слова – скорее даже наоборот, упор на интеллект поощрял учеников смеяться над теми, кто был слабее в академическом плане, – но все же и там учились ребята, для которых сестры были святы, особенно не очень красивые. А Эмма мало того что красотой не блистала, так еще и отличалась избыточным весом.

– Эй, Маккарти, а кому досталась вся красота в твоей семье, а? – спросил тяжеловес по имени Герман Кастро, родом из Эль-Пасо, штат Техас, стипендиат. Он неплохо боролся, но несколько схваток выиграл только потому, что просто насмерть перепугал соперников. Он выглядел так устрашающе, что никому в голову не приходило произносить слово «урод» в его присутствии.

– Герман, я не с тобой разговаривал, – ответил Эд.

– Ну а вот теперь ты разговариваешь со мной, понял? – сказал Герман Кастро, и на этом дело кончилось. Точнее, оно бы кончилось на этом, если бы Джек так захотел. Но его чувства к Эмме были слишком сильны.