Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне
Шрифт:
Подкрепляя выводы прежних докладов об озабоченности ФРГ тем, что США и СССР могут решить свои противоречия за счет Западной Германии, КГБ приводит разговор, имевший место в конце апреля между Гербертом Бланкен-хорном, послом ФРГ в Париже, и неуказанным источником. В докладе утверждается, что если НАТО получит атомное оружие, «угроза атомной войны заставит Россию отказаться от односторонних акций в отношении Западного Берлина». «К сожалению, — якобы сказал Бланкенхорн, — у нас есть информация о том, что Кеннеди склоняется к другой точке зрения». В окружении Кеннеди считалось, что нельзя допустить перерастания «берлинского конфликта» в мировую войну. НАТО не должно получить атомное оружие и берлинский конфликт должен остаться локальным по характеру. Несмотря на эти различия, Бланкенхорн подтвердил, что ФРГ одобряет внешнеполитические шаги США и ожидает полной и бескомпромиссной поддержки от Соединенных Штатов по берлинскому вопросу». Этот доклад был передан в Министерство иностранных дел 3 мая 1961 года [873] .
873
Доклад ПГУ №1/16-1889, 3 мая 1961 года, подписанный Мортиным и посланный в Министерство иностранных дел Г.М.Пушкину, АСВР док. 84909, т. 24, с. 84, 85 (отрывок).
КГБ
874
Доклад ПГУ КГБ №1/16-2333, 6 мая 1961 года, подписанный A. А. Крохиным и посланный в Министерство иностранных дел для B. С.Семенова, АСВР док. 84909, т. 24, с. 162, 163 (отрывок).
Согласно докладу КГБ, Ачесон заверил Аденауэра, что «США немедленно вмешаются в случае конфликта с Советским Союзом». Однако атомное оружие, сказал он, будет использовано только в крайнем случае. В результате этого разговора у Ачесона сложилось мнение, что Западная Германия будет и дальше «продолжать свои интриги среди стран членов НАТО по вопросу об атомном оружии». Если сравнить доклад КГБ с собственным докладом Ачесона о тех пяти часах, что он провел наедине с Аденауэром и его переводчиком 9 апреля 1961 года, то подчеркивание КГБ озабоченностью Аденауэра насчет атомного оружия для НАТО выглядит преувеличенно [875] .
875
Ibid. См.также: FRUS, 1961-1963, vol. 13, рр. 269-272.
В целом изученные нами доклады КГБ этого периода меньше обращают внимание на берлинский кризис и проблемы в отношениях СССР с ГДР, чем на вопрос получения ФРГ через НАТО атомного оружия. Наши поиски в архиве СВР не увенчались успехом в отношении докладов КГБ о критическом периоде января — июня 1961 года в берлинском кризисе или о планах Москвы и Восточного Берлина по его урегулированию. Почему? Причина, по-видимому, кроется в очень личном отношении Хрущева к берлинской проблеме. Офицеры КГБ на всех уровнях весьма неохотно имели дело с донесениями заграничных резидентур, которые могли противоречить взглядам Хрущева или, не дай бог, критиковать меры, принятые им в отношении Берлина [876] .
876
Личные заметки С.А.Кондрашева после бесед с ветеранами.
Несмотря на то, что Берлин был главной заботой Хрущева и Ульбрихта, они держали свои планы в секрете. И хотя многие обозреватели считают, что совещание Политического Консультативного комитета стран-участниц Варшавского договора 28 — 29 марта 1961 года было решающим в отношении стены, в официальной повестке дня вопрос по Берлину отсутствовал. Согласно недавно рассекреченным документам, в повестке дня, утвержденной на совещании президиума ЦК КПСС и переданной членам Варшавского договора для подготовки к совещанию, были только военные вопросы, касающиеся Варшавского договора [877] . Ульбрихт председательствовал на совещании, и когда были подведены итоги по повестке дня, делегаты обсудили берлинский вопрос, особенно обращая внимание на опасности бесконтрольного пересечения подрывными элементами границы со стороны Запада в Восточный Берлин [878] . Исход населения из ГДР рассматривался как результат западных провокаций, и все сошлись во мнении, что необходимо усилить контроль на границе. В своей речи Ульбрихт подчеркнул связь между бегством жителей ГДР в Западный Берлин и перевооружением ФРГ, заметив, что потери ГДР в людских ресурсах на руку ФРГ. Он настаивал на необходимости «гарантированной неуязвимости» экономики ГДР в случае, если Западная Германия ответит на меры, которые предпримет ГДР, нарушением межзональных торговых соглашений.
877
Повестка дня была утверждена на совещании президиума ЦК КПСС 15 марта 1961 года (протокол №319), на котором президиум одобрил официальное приглашение членам Варшавского договора и наблюдателям (Китаю, Северной Корее, Монголии и Северному Вьетнаму) посетить сессию Политического консультативного комитета в Москве 28-29 марта 1961 года и пригласительное письмо с указанием чисел, повестки дня и членов советской делегации (Хрущев, Громыко, министр обороны Малиновский). Повестка дня состояла из доклада маршала Гречко, командующего вооруженными силами стран Варшавского договора, о готовности войск и их вооружении, доклада заместителя председателя Комиссии государственного планирования СССР М. В. Хруничева о специализации военного производства в странах Варшавского договора и совместном производстве вооружения. Эти доклады были прочитаны на утренней сессии 28 марта, на котором не велись протоколы. См.: ЦХСД (Центр хранения современной документации) фонд 10, опись 3, ед. хр. 5. Документы, относящиеся к совещанию 28-29 марта 1961 года были рассекречены в конце октября 1996 года и прочитаны Кондрашевым.
878
Председательствующие на совещаниях Политического консультативного комитета стран Варшавского договора были перечислены в алфавитном порядке. Председателем на совещании в феврале 1960 года был руководитель венгерской делегации, а Ульбрихт как глава делегации ГДР председательствовал в марте 1961 года.
Эти переговоры отражены в протоколе совещания 28 — 29 марта, однако в них нет ни слова о полном закрытии границы или возведении стены. Приготовления к этому велись в обстановке полной секретности
и о них не говорили на подобных совещаниях [879] . Более того, понимая, что закрытие границы приведет к враждебной реакции Западной Германии и всего Запада, Хрущев желал избежать предварительной огласки участия в этом СССР. Но, советский лидер — и это самое главное — хотел прежде выяснить позицию новой администрации Кеннеди в отношении Берлина, хотя к тому времени срок встречи двух лидеров еще не был определен.879
ЦХСД фонд 10, опись 3, ед.хр. 5.
Михаил Первухин, советский посол в Восточном Берлине, отправил 19 мая 1961 года письмо министру иностранных дел Громыко, чтобы проинформировать его о берлинской проблеме перед встречей на высшем уровне в Вене. Первухин обращал внимание на то, что «наши друзья хотели бы обеспечить контроль на границе между Демократическим Берлином и Западным Берлином, чтобы, как они говорят, «закрыть дверь на Запад», уменьшить поток беженцев из ГДР и прекратить акты экономической диверсии против ГДР, осуществляемые из Западного Берлина». Это вполне определенное послание говорит о том, что восточные немцы уже всерьез готовились «закрыть дверь» [880] .
880
Кондрашев представил копию письма Первухина из АСВР. На ней есть пометка о том, что письмо отправлено В. С. Семенову и И. И. Ильичеву. Английский перевод письма см. в: Harrison Н. Ulbricht and the Concrete «Rose»: New Archival Evidence on the Dynamics of Soviet-East German Relations and Berlin Crisis, 1958-1961.
– Working Paper, 5, CWIHP, May 1993.
Венский саммит положил начало новому и весьма опасному периоду в берлинском кризисе. Это совещание все еще будоражило восточные и западные столицы, когда 27 июня, отозванный из Берлина в Москву для доклада о деятельности аппарата в Карлсхорсте, умер Саша Коротков. В критический период аппарат остался без своего опытного руководителя.
20. ОТСЧЕТ ВРЕМЕНИ ДО ВОЗВЕДЕНИЯ СТЕНЫ
Венский саммит в начале июня 1961 года стал поворотным моментом в берлинском кризисе, который начался в ноябре 1958 года, когда Запад услышал первый ультиматум Хрущева: или покончить с берлинской проблемой в течение шести месяцев и на его условиях, или он подписывает мирный договор с ГДР, который аннулирует права союзников в Берлине. Хрущев повторил свою угрозу в Вене, и, все еще не оправившийся после поражения в бухте Кочинос (Куба), президент Кеннеди решил принять любые меры, чтобы защитить союзников. В ближайшие несколько лет планирование необходимых акций, включая тайные полувоенные акции ЦРУ в ГДР, занимали первое место, и несмотря на угрозу со стороны Восточной Германии остановить поток беженцев на Запад, этот аспект берлинской проблемы был проигнорирован. Отсчет времени до возведения стены продолжался.
Во время визита Дэвида Мерфи в Вашингтон в марте 1961 года было решено, что в начале лета Уильям Грейвер займет его место директора базы. Он не был новичком, ибо служил на Берлинской базе с 1954 по 1958 год и руководил операциями в Восточной Германии. После возвращения в Вашингтон, Билл Грейвер занял место начальника отдела ЦРУ, отвечающего за операции БОБ. Он возвышался как каланча среди коллег, и на базе его прозвали Длинным (der Lange) [881] . До приезда Грейвера его обязанности исполнял всего год пребывавший в должности заместителя директора БОБ и начальника оперативного отдела Джон Диммер. Перед самым венским саммитом офицеры БОБ занимались трудным, но самым важным делом — созданием срочной связи для своих агентов на случай закрытия границ.
881
Wyden Peter. Wall: The Inside Story of Divided Berlin (New York: Simon and Schuster, 1989, p. 93). О Грейвере в книге сказано, что его звали «Е1 Supremo». Это могло быть где угодно, но только не в БОБ. Там все, включая Харви, знали Грейвера как Длинного.
Сергей Кондрашев все еще был заместителем резидента в Вене. Известный в среде американских дипломатов как Улыбчивый Парень из-за своей необычно радушной манеры, Кондрашев хорошо знал языки и был чрезвычайно популярен в дипломатическом кругу — так же, как его жена Роза, которая, судя по слухам, была дочерью высокопоставленного генерала ГРУ. (Ее отец на самом деле служил в КГБ.) Кондрашев хорошо одевался. Его поездки к лондонским портным были прикрытием для встреч с Блейком. И он был исключением среди советских дипломатов в Вене, так как позволял себе на хорошем английском (немецком, французском) говорить о политике, не используя идеологическую риторику. Все поражались, когда он позволял себе вмешиваться в беседы, которые обычно велись с помощью официально назначенных советских переводчиков, да еще поправлять их. Особенно ему нравилось делать это во время бесед с очаровательной Жаклин Кеннеди. Переводчики, естественно, злились, однако заместитель резидента Кондрашев имел некоторые привилегии.
Первая беседа саммита состоялась 3 июня в доме американского посла, и она стала похожа на спарринг-матч, в котором Кеннеди и Хрущев изучали возможности друг друга. Следующее совещание проходило в советском посольстве. Едва заговорили о Берлине, в зале как будто похолодало. Хрущев заговорил о своем намерении подписать мирный договор с ГДР, если потребуется, в одностороннем порядке, после чего «все права на Берлин потеряют силу, ибо состоянию войны придет конец». Когда Кеннеди спросил, «не будет ли блокирован Берлин в результате этого мирного договора», Хрущев ответил утвердительно, ибо «СССР рассматривал весь Берлин как территорию ГДР». Вновь вернувшись к ультиматуму, произнесенному полгода назад, Хрущев объявил, что когда в декабре истечет срок промежуточных договоренностей, доступ в Западный Берлин будет перекрыт и западным войскам придется его оставить. (На сей раз Хрущев блефовал, считая, что союзники, не желавшие идти на соглашение с ГДР, выведут свои гарнизоны.) Он добавил, что часть войск может остаться «ради престижа» и соединиться с советскими войсками — и все они будут под контролем ГДР, и ясно дал понять, что его решение подписать мирный договор «твердое и окончательное». Он подпишет его в декабре, если США «откажутся от промежуточного соглашения». Саммит завершился знаменитой фразой Кеннеди: «Зима предстоит холодная» [882] .
882
FRUS, 1961-1963, vol. 14, рр. 87-98.