Полет дракона

«Человека – предмет для другого человека священный – убивают ради потехи и забавы; тот, кого преступно было учить получать и наносить раны, выводится на арену голый и безоружный: чтобы развлечь зрителей. С него требуется только умереть». – Писал римский философ и драматург Сенека Младший, видевший в кровавых гладиаторских играх дикое извращение нравов.

Зашедший как-то в амфитеатр Сенека, в полуденное время, в перерыве между представлениями, был потрясен тем, что для утоления жажды крови редких, оставшихся на скамьях зрителей, на арену выпускали неподготовленных и, практически, беззащитных людей для обоюдного убийства:

«Случайно попал я на полуденное представление, надеясь отдохнуть в ожидании игр и острот – того, на чем взгляд человека успокаивается после вида человеческой крови. Какое там! Все прежнее было не боем, а сплошным милосердием, зато теперь – шутки в сторону – пошла настоящая резня! Прикрываться нечем, все тело поставлено под удар, ни разу ничья рука не поднялась понапрасну. И большинство предпочитает это самым любимым парам и бойцам! А почему бы и нет? Ведь нет ни шлема, ни щита, чтобы отразить меч! Зачем доспехи! Зачем приемы! Все это лишь оттягивает миг смерти. Утром люди отданы на растерзание львам и медведям, в полдень – зрителям. Это они велят убившим идти под удар тех, кто их убьет, а победителей щадят лишь для новой бойни. Для сражающихся нет иного выхода, кроме смерти. В дело пускают огонь и железо, и так, покуда не опустеет арена. – «Но он занимался разбоем, убил человека!». – «Кто убил, сам заслужил того же. Но, ты, несчастный, за какую вину должен смотреть на это? – «Режь, бей, жги! Почему он так робко бежит на клинок? Почему так несмело убивает? Почему так неохотно умирает?». Бичи гонят их на меч, чтобы грудью, голой грудью встречали противники удар. В представлении перерыв? Так пусть тем временем убивают людей, лишь бы что-нибудь происходило! Как вы не понимаете, что дурные примеры оборачиваются против тех, кто их подает!».

Но, обратимся к тому, что происходило на арене. Фракийцу, тем временем, удалось сбить самнита с ног. Одна рука поверженного гладиатора была перебита и повисла безжизненной плетью. Он упустил свое оружие, но продолжал отчаянно сопротивляться, пытался здоровой рукой перехватить изогнутое острие меча, неумолимо тянущееся к его горлу.

Наконец, силы покинули несчастного, и меч врага замер у его сонной артерии.

Он откинул голову на песок и, прося пощады, немым жестом отчаяния поднял вверх руку с вытянутым указательным пальцем.

Победитель-фракиец, тяжело дыша, обвел взглядом зрителей.

– Убей! Убей!! Убей!!! – Исступленно скандировала потерявшая человеческий облик толпа.

Зрители, все как один, вытянули вперед руки с опущенным вниз большим пальцем. Побежденный самнит был приговорен.

Ли не видел, как фракиец быстрым движением меча перерезал горло поверженного гладиатора. Чувствуя, что холодок ползет вдоль его спины, он не мог отвести глаз от женской половины зрителей.

Выражение дикой, ничем необъяснимой жестокости, на лицах миловидных женщин, самой природой предназначенных для, материнства, и милосердия, было, пожалуй, самым страшным зрелищем в его жизни. На какое-то мгновение он разом увидел Нити Жизни над головами зрителей. Они не были серебряными. В багровых сполохах, цвета сырого мяса, извивались тонкие красные черви.

Ли затошнило. Он повернулся к своим спутникам, и чуть заметным движением головы приказал им следовать за ним.

Служители арены, в масках бога загробного мира, и его спутников, тем временем, раскаленным железом прижгли ногу убитого гладиатора, проверяя, остались ли в нем признаки жизни. Затем железными крючьями уволокли с арены бездыханное тело.

– К сожалению, сегодня будет только три поединка. А публика хочет получить полное удовольствие. Без этого, самнита, могли и пощадить. – Решил продолжить свои пояснения римлянин с приветливым лицом но, повернувшись к иноземцам, обнаружил, что те уже покинули амфитеатр.

Ханьцы шли по улицам Вечного города молча, не обсуждая увиденного. С ними шел и притихший Ин, которому Ли ничего не стал пояснять. Впрочем, для мальчика-хунну, восприимчивого к человеческим эмоциям, был вполне красноречивым уже сам факт ухода его хозяев с места кровавого зрелища.

Ближе к вечеру, оставив дома Ина, Ли с Фэем и двумя офицерами вышли пройтись по вечернему городу, и остановились послушать одного из уличных политиканов, которых так любила праздношатающаяся толпа.

Они мало что поняли из язвительной ругани оратора в адрес правительства и судов, равно, как и не смогли оценить степени политической значимости выступающего.

Спохватившись наступающей темноте, торопливо двинулись домой.

Южная ночь приходит стремительно, быстро минуя короткий промежуток сумерек.

Неосвещенный город опустел, и погрузился во тьму.

Ругая себя за неосмотрительность, Ли со своими спутниками осторожно пробирался по темным улицам, стараясь не зацепиться за выбоины в мостовой, и не свалиться в какую-нибудь яму.

– Смотри ты: ни одного человека на улице. – Заметил Фэй - Похоже на то, что все они предались разгулу и пьянству.

И, действительно, с разных сторон города доносился шум попойки, и нетрезвые выкрики.

Внезапно, из боковой улицы прямо на ханьцев вывалилась подгулявшая толпа, человек в 15-20 с факелами и короткими мечами в руках.

– Вот и добыча! – Громко крикнул один из них, завидев запоздалых путников, и вся толпа, скопом бросились на наших друзей.

Несмотря на внезапность нападения, Ли все же успел догадаться, что нападавшие не были уличными грабителями. Добротная одежда и богатое вооружение выдавали в них подгулявших, молодых патрициев.

Подобные развлечения, нередко заканчивающиеся убийством одиноких прохожих, были обычным развлечением знатной, римской молодежи.

Ли хотел, было что-то объяснить нападавшим, но его никто не слушал.

– Это – варвары! – Завопил один из римлян, услышав акцент и разглядев лица ханьцев. – Убьем их, Поллион!

Ли с трудом, ногой отбил руку с нацеленным ему в грудь мечом, и громко крикнул своим спутникам:

– Только не убивайте!

Какое-то время улица оглашалась короткими криками, кряканьем и лязгом мечей.

Ханьцы были вооружены лишь кинжалами, и с учетом численного перевеса противника им приходилось нелегко.

Опытный боец, Ли с тревогой оглянулся на своих спутников.

Фэй оборонялся хладнокровно, как человек, чувствующий свое превосходство, но, тем не менее, весьма дорожащий жизнью.

Остальные тоже держались достойно.

Понимая, что ни один удар не должен пропадать зря, Ли бил наверняка. Такой же тактики придерживались и его друзья.

Спустя минуту-две в схватке наступил перелом. Большая часть нападавших уже каталась по земле, вопя от боли и хватаясь за сломанные или отбитые конечности. Трое лежали недвижно, в глубоком обмороке от тяжелого болевого шока. На земле догорали брошенные патрициями факелы.

Двое юнцов, с трясущимися от страха губами, бросились наутек.

Ли подошел к тому, кого назвали Поллионом.

Тот сидел на земле, скрючившись от боли, и остановившимся взглядом смотрел на приближающегося к нему ханьца.

Ли наклонился, вынул из ослабевшей руки патриция меч, и приставил его к горлу противника.

– Так не встречают гостей! – Спокойно произнес он, и медленно, чуть касаясь кожи, провел мечом по горлу оцепеневшего от страха юнца.

Затем отбросил меч далеко в сторону, и приказал: