Полет внутрь
Шрифт:
Мы с ним ходили всюду и все восхищались. Но оказалось, он всем рассказывает одно и тоже, и его жалеют. Три раза его бросала, даже четыре… Но он все время звонил. Я подумала: это же классический тип! И этот рассказ про летчика, – я же не такая дура! Но он не альфонс, – скорее, донжуан. Потому что, конечно, да, – пользуется женщинами, но ужасно непрактичен! Она ведь всё хотела для него, – а у неё и дом, и всё… А он хотел перед своей семьей выглядеть… И всем врет. Я ему так и сказала: ты патологический лжец! Зачем всё это? Я ведь всё могу простить, и измену и всё… Но только не ложь! Ложь я не могу простить, это отвратительно. Получается – две женщины и жена. Многоугольник какой-то. И
Мне сейчас всё понятно стало! То есть он, по сути, не хотел лгать. Просто не мог иначе, ничего не умел придумать… Совершенно беспомощная ложь. Он такой, знаете… беззащитный. Но я не могла переносить. Это ведь так унизительно! Но он не корыстный. Совсем не умеет пользоваться тем, что ему дают…
В последнее время опустился страшно! Я сделала ему подарок, довольно дорогую вещь. Купила в антикварном магазине, между прочим. Это такой слон – из настоящей слоновой кости. Очень красиво сделано. Я слыхала когда-то: слоны приносят счастье. Как-то связано с хорошей кармой. Но у него – плохая. И в картах это видно… Я ему сказала. Что этот слон заговоренный и принесет ему хорошее, и все у него исправиться.
Он мне пообещал, что этот подарок будет беречь. Но через некоторое время я почувствовала – что-то не то! Мужчины вообще врать не умеют. И когда я спросила про слона, у него стало такое лицо… Я спрашиваю: мой подарок еще у тебя? И он начал: «почему ты спрашиваешь», и «как ты могла подумать», и все такое. А я ему говорю: ты этого слона принеси и покажи мне, – если он, конечно, еще у тебя! И он опять исчез… И, конечно, потом оказалось, что он ей переподарил… У него ведь никогда нет денег! Жена ему что-то там на счёт переводит, но у него деньги не держаться… все как-то уплывает, а куда – он и сам не знает. А тут у этой как раз день рождения, – ну, он ей и принес. Это такой ужас! Как вы думаете – ведь ужас? Ведь это уже всё?! И это он рассказал мне – я из него вытянула! Как это можно? Как же признаться в таком, – женщине? Я ему сказала: если ты не заберешь у неё этого слона, у тебя все будет плохо! И я точно знаю – ему теперь будет плохо. И я теперь так жалею, так жалею. И я подумала: ведь ему всегда было плохо, зачем же еще и это? Ведь это не случайно так совпало?
Это ведь его карма проявилась? Как вы думаете? Вы ведь сможете это описать? Почему-то вокруг столько такого… эти инстаграмы, и все помещают фотографии, и пишут, пишут… Он еще позвонит, как вы думаете?
Ариэль
Дверь отворилась, волна густого смрада ударила в лицо.
«Здрасьте», обращенное к мятой пижаме, осталось без ответа.
– Фая! Сколько раз тебе повторять – запирайся, тут бог знает кто ходит! – я поднял пижаму и вместе с комнатными тапками швырнул в ванну.
Фая Чапкис страдала патологическим неряшеством, недержанием мочи и легким идиотизмом. Стояла на учете в психиатрической… Работала в супере на кассе – в памперсах. В конце дня добрый менеджер давал ей кулек с вялыми овощами и мясными остатками, посуду держала на подоконнике, привезенные из Минска книги – в картонных ящиках: так и не распаковала. Грязное белье сваливала в угол. Зверообразный дикий кот брезговал этой кучей, хотя до вселения в квартиру столовался на мусоросборнике. Влезал в окно и располагался на диване, кресла располосовал когтищами
и шипел на любого, кто приближался.Когда я вошел в «зало», Ариэль сидел на полу. Перед ним стояла тарелка варёного риса с кусочками курицы. Ложку он держал в крошечном кулаке и довольно ловко попадал коту по морде. Кот уже разодрал ему руку до крови. Они бились за еду.
Иногда мы брали Ариэля к себе. Жена семенила за ним, и он вертел ею, как хотел – мне было не до мелких засранцев.
Но как-то раз, утром, когда она ушла в магазин, Ариэль вышел из спальни в своей коротенькой рубашечке, с голой жопкой, размером с кошачью голову. Эдак, с полминуты разглядывал меня глазами старого наперсточника, а затем ловко опрокинулся на спину, забил ногами и завыл.
Я подошел к нему и пинком забросил обратно в спальню. Полуголое тельце завертелось волчком и затихло. Минуты через две он появился в дверях. «Ступай, умойся!» – скомандовал я. Одинокий ребенок нашел, наконец, могучего покровителя – прозорливого и безжалостного, о каком в глубине души мечтает всякая незрелая еще человеческая особь. Ходил за мной по пятам, засыпал на моих руках, и видя в маленьком маргинале себя самого, засыпал и я – мы были счастливы. Депрессия, которой я страдал с самого приезда, пошла на убыль.
Кто бы мог подумать, что я сделаюсь управдомом! Я! Который… Но – жизнь делает с нами что хочет. Когда тёща болела, а лифт не работал, приходилось носить ее по лестницам. В конце концов, за переговоры с ремонтниками взялся, а там и за газ, и прочее… Постоянной работы все равно не было, а тут я затребовал 100 шекелей за управдомчество, да и халтурками сам себя обеспечил: зашпаклевать-окрасить, завинтить-подтянуть. Денежки собрал на капремонт, которые вот уже четыре года… Еврей ведь как: насчет уплатить, соглашается. Но как деньги давать – заболевает, плохо ему! Кто упирался, мнил о себе – под суд! Ожил дом. Короче – твердая рука!
Ариэля она родила в сорок лет. Интересно, от кого? Но – всякий товар имеет своего покупателя…
Однажды прибежала в истерике: «Эта гойка раскашировала мне всю посуду!» Оказалось, несчастная её жиличка с просроченной рабочей визой решила сделать хозяйке приятное – но насчет кашрута не слыхивала. А у Фаи один подоконник был «молочный», а другой «мясной».
– Гам зу ле тойво, всё к лучшему! Она тебе и кухню вымыла! Благодари Всевышнего, что жить у тебя согласилась!
– Это я её пожалела, проститутку!
– За комнату платит?
– Обещала в следующем месяце!
– Мне вот только делать не хер – деньги из неё выбивать!
Капремонт в подъезде сделал сам, даже дверь поменял – сталь с рёбрами жесткости, ключи жильцам пораздавал и запирать за собой велел – чтоб наркоманы не шлялась. Эти недоумки сперва тусовались у голубятни, а потом пробили дыру в кирпичном строении, где стояли газовые баллоны, и курили там. Полицейский долго грозил, а потом признался мне, что по существу ничего сделать не может – это как бы еще дети…
Тем временем тёща умерла. А я… привык. Ковырялся. Проводил собрания домкома… В свободное время – живопись, графика, прозу пописывать стал. Ариэля в садик водил. Там он заправлял всеми. Воспитательки его уважали. А которая не уважила раз – он мне доложил, так я с ней поговорил.
Да и кота на место поставили. Научил, чтоб ногами его… Ну, и погоняло ему присвоили – чтоб себя помнил.
– Фер-хан, ко мне! – кричал Ариэль (два передних зуба он потерял еще в раннем детстве, когда выполз площадку и скатился по ступеням вниз к подвалу) – и совал трущобнику тарелку с костями. Кот деловито подходил, вгрызался, но поглядывал по старой привычке, чтоб не ложкой по морде…