Полезный Груз

Каюткомпания освещалась двумя лампами. Всего двумя, потому что лампочки делаются на Земле, и новую их партию отправляют на Ганимед раз в год. Стульев нет – есть топчаны. Кто-то не поленился и подсчитал, что сидеть на топчане, обхватив колени руками, или полу-лежать, принимая пищу – полезнее, сохраняет энергию, необходимую для выполнения задач, стоящих перед каждой экспедицией. Древние римляне вообще все время полулежали в своих дворцах и на походных привалах. Стены из все того же уплотненного алюминия. На одной из стен намалеван вид на Альпы, а может Килиманджаро. Краска слезает – намалевано давно, каким-то умельцем из первых экспедиций.

Все грубо, функционально, прямолинейно. Уж если даже на Земле нынче не понимают, что архитектура должна не удивлять, шокировать, возмущать, а радовать глаз, чтобы тем, кто работает или живет в здании, было легче, чтобы не давили прямые углы и отсутствие орнаментов – то что уж говорить о Ганимеде! Здесь мы все – презренные, не заслужившие ни прав, ни сожаления. Нас очень мало, и нам никто не посочувствует. Большинство людей о нашем существовании не задумываются, не знают правды, а если и узнают, то скажут – ну, что ж, не повезло им, сколько их там. А может, к тому же, это честь большая – отдать здоровье, тело, жизнь и душу во имя благополучия человечества. Что мы можем противопоставить такой точке зрения? Что делать? Возмущаться? Нет, возмущаться нам не положено. Нам ведь объяснили психологи, чтоб без драк. И нам ведь дали тонну апперов, чтобы мы каждый день их глотали и не очень тосковали. Чего ж нам еще.

– Чего ж нам еще, Дубстер, – сказал Краут, сидя на топчане, скрестив ноги, жуя. Покривился. – Вид и запах у этой дряни не очень понятный, но ведь с голоду не помираем. Одежда – сам видишь, бесцветное бесформенное тряпье, холстина пополам с синтетикой, но хоть не в полоску и не оражевое, как в тутумнике. Да и работа, признаться, не очень сложная. Следить, чтобы красный индикатор не загорелся, а как загорится, волочить агрегаты на починку. Ключеносителей нет, надзирателей нет. Чем не жизнь? Как говорил Майкл Фарадей, любопытство побеждает рационализм. Ну и конечно же нет здесь ни мышей, ни крыс, ни тараканов, ни клопов. На всем Ганимеде ни одного таракана, представляешь? Мечта домохозяйки.

– Я рад, что тебя всё устраивает, – сказал Дубстер. – А твое безграничное уважение к домохозяйкам общеизвестно.

– А тебя, рыцарь? Устраивает?

– А меня всегда всё устраивает.

– Ты, Дубстер, последнее время слишком плотно общался с капитаном Доувером. Он на тебя дурно влияет. Флегматичный ты стал, бесстрастный. А скажи, Доувер – человек долга и всё такое? А?

– Возможно.

– Не темни. Мне нужно знать.

– Зачем?

– Для развития кругозора.

Дубстер ухмыльнулся и промолчал.

– Я, видишь ли, Дубстер, совершенно не намерен здесь подыхать, – сообщил Краут. – Поэтому мне хотелось бы, чтобы … Сейчас же перестань таращиться на эту блядь, и ответь. Что, на твой взгляд, собирается делать Доувер в свете того, что случилось?

– Не знаю. Что это за женщина-бульдозер, вон там? Кряжистая такая. Вроде бы я ее видел в Центре Подготовки.

– Это Дженни, – сказал Краут.

– Бутч небось?

– Не то слово. Бутч – они просто мужиковатые и любят женственных девушек. И всё. А Дженни – принципиальный враг всех мужчин, изначально, последовательно. Считает нас конкурентами. Я с ней дружу. Нет, ты скажи, Дубстер! Осталась одна функционирующая кастрюля на дюжину человек. Ущербная, ополовиненная в смысле жилого пространства. Все не поместимся, провизия ограничена, есть лимит массы. Какие планы у Доувера? Всех берет с собой, или?…

– До этого еще далеко, – возразил Дубстер. – Целых три недели. Там видно будет. Не будем загадывать, Краут.

– Мне уже сейчас видно, если хочешь знать.

Тощей рукой Краут сдавил консервную банку из жести и пластика. Раздался треск. Краут швырнул ее в мусоросборник.

– Что тебе видно, Краут?

– Бравый капитан несет ответственность только за свой экипаж. Я и остальные с нашей кастрюли к его экипажу не относимся. Доувер оставит нас здесь, не так ли?

– Не знаю.

– Знаешь, Дубстер. Всё ты знаешь. Тебе-то что, тебя он возьмет. Ты у него теперь свой человек.

– Это всё равно, какой я человек, – возразил Дубстер. – Меня нельзя не взять.

– Может быть и так. Но что делать мне?

– Предложи Доуверу хороший процент в твоей следующей махинации.

– Дубстер, мне не до шуток. Мы с тобой вместе сидели. И должны действовать сообща.

– Я не люблю сообща.

– Привыкнешь. Убеди Доувера, что меня непременно, императивно нужно взять с собой. Меня и Дженни. Дженни очень полезный человек. У нее золотые руки и инвариантно светлая голова. Она дискретна, тактична, работяща, и может выручить в трудную минуту.

– Это бутч-то?

– Это бутч-то. Платиновое сердце. Широкая душа. А что будет с Грейви и блядьми – не имеет значения. Мало ли блядей на свете, а таких, как Грейви – каждый второй, только место занимают. Можно взять, если не в обузу, а можно и не брать. Но мое время еще не настало.

– Точно знаешь? – спросил Дубстер.

– Точно знаю. Объясни Доуверу, что я и Дженни люди ценные.

– Может и объясню.

– А то ведь и до беды недалеко, рыцарь.

– Ты мне грозишь, что ли? – удивился Дубстер.

– Предупреждаю, – очень отчетливо сказал Краут. – Мне терять есть чего, но не здесь, а на Земле. Если я увижу, что не попадаю на Землю, всякое может случиться.

– С кем?

– Со всеми, Дубстер. И с тобой тоже.

– Ты действительно мне грозишь.

– А что мне делать? У меня на Земле жена и трое толстых детей. Я их обеспечил, но, сам понимаешь, человеку хочется видеть плоды трудов. Хотя бы со стороны.

– Знаю я твои труды и плоды. Наворовал у честных людей денег…

– Чего-чего?

– Наворовал, говорю, денег.

– Нет, там еще что-то было…

– У честных людей.

Возникла пауза. Краут молчал напряженно, а Дубстер равнодушно.

– Ты что, антидепрессанты передозировал, Дубстер?

– Понимаешь, грувель, – сказал Дубстер, которого общение с Краутом начало утомлять, – все люди делятся на две категории. Первая, малая, состоит из загадочных, про которых не скажешь сходу, кто они такие. Вторая, то есть все остальные, состоит из людей о которых другие люди имеют низкое мнение. В тебе лично, Краут, ничего загадочного нет, ты весь на виду.

Некоторое время Краут зло смотрел на Дубстера. А Дубстер смотрел в потолок.

– Я ведь никому пистолет к голове не приставлял, – зло сказал Краут. – Ни у кого насильно деньги не отбирал. Сами давали. И ты, Дубстер, смеешь меня … осуждать? Ты лично?

– Не осуждаю.

– Осуждаешь. Ну-ка, уточни…

– Отстань.

– Нет уж, начал, так говори.

Дубстер отвернулся.

– Дубстер!

– Отстань, Краут. Мне все равно.

– Да, но мне не все равно. За что меня, по-твоему, запихали в тутумник? В чем я, по-твоему, виноват?