Полигон

Безучастная Стасия раскинулась под ним, повернув к стене осунувшееся лицо с застывшими невидящими глазами, которые теперь казались черными из-за того, что предельно расширившиеся зрачки свели радужку на нет.

– Что ты делаешь, о, что ты делаешь со мной...
– вдруг жалобно запричитала она, однако теперь уже Кин не ощутил ни малейшего сопротивления, двигаясь в ее лоне размашистыми толчками.

– Ты изумительная, - шепнул он и, прижавшись к пышному телу, принялся теребить губами набрякший сосок.

Томительно заныла готовая хлынуть наружу струя семени, и Кин успел замереть за секунду до того, как сперма вырвалась на волю. Он не желал разрядиться в одиночку, надеясь, что Стасия выйдет из шокового оцепенения. И когда он, немного успокоившись, возобновил движения, его старания оказались вознаграждены. Внезапно женщина, словно очнувшись от сна, вцепилась в его плечи, жарко задышала и крепко обхватила Кина ногами.

– Ты сделал это...
– потрясенно пролепетала она.
– Ты взял меня так. Теперь ты бог. Какое кощунство...

Теперь она отзывалась ему, порывисто и страстно, слившись в одном ритме с ним.

– Да, да, вот так, да, еще сильнее...
– безостановочно умоляла она. Крепче, да, вот так...

Не выходя из нее, Кин слегка отстранился, ухватил ее ноги и сложил гибкое тело женщины коленями к грудям, снова припал к ней и яростно заработал членом. Больше оттягивать финал он не мог, раскаленное пульсирующее марево подхватило его и понесло неудержимо. Стасия раздвинула и опустила ноги, упершись пятками в ложе, вытянувшись струной и вибрируя на весу. Накатил шквал сладостной боли, Кин зарычал, извергаясь, вбивая жидкую молнию в скользкое от испарины, выгнувшееся дугой тело женщины. Она содрогнулась, коротко вскрикнула, царапая ногтями его плечи. Потом сдавленно замычала, вскидываясь навстречу его неистовым ударам, разомлевшая и раскрытая целиком, встречая горячую струю семени упругими волнами жадного лона. Опорожненный и задыхающийся, он рухнул на Стасию и замер, прижавшись щекой к ее плечу. После короткого затишья он почувствовал, как женщина взяла его руку, поднесла к губам и стала тихо целовать, один за другим, кончики его пальцев.

– Ты могуч, ты мой Харашну, - горячечно прошептала она.
– Твой ствол вознес меня до девятого слоя небес

Обливающийся липким потом Кин погладил ее по щеке и перекатился на спину.

13. Давайте воздержимся от скороспелых решений

Он никак не ожидал проснуться настолько свежим и бодрым после того, как провалился в сон незадолго до рассвета. Ночь напролет они со Стасией занимались любовью, жадно, взахлеб, и никак не могли насытиться друг другом. Во время очередной передышки, когда они обнялись и тихо замерли, неожиданно зазвонил интерком. Приподнявшись, Кин скосил глаза на светящееся табло будильника в изголовье, оно показывало двадцать семь минут четвертого. Вольготно раскинувшаяся на подушках рядом с Кином нагая Стасия даже не шевельнулась.

– Кто это звонит?
– спросил он.

– Отвечать не надо, - равнодушно проговорила она, потянула его к себе и подставила губы.

Наверняка звонил тот, кто велел ей залучить Кина в постель, то есть либо сам Нариман, либо кто-то из его людей. Не стоило труда вообразить, как бесится этот человек, вынужденный за полночь сидеть в наушниках и прослушивать комнату, где объект и косвенная сотрудница как ни в чем не бывало предаются любовным утехам. В конце концов, рассвирепевший и обескураженный, тот решил позвонить по интеркому и намекнуть, что пора бы переходить к... Непонятно, к чему именно расспросам, ссоре, воплям о помощи, якобы случайному появлению ревнивого сожителя? Кин терялся в догадках, какие инструкции ей дали касательно него, одно лишь оставалось предельно ясным: Стасия решила не исполнять порученное. Он просто шкурой чувствовал, что рискует, придя к ней в гости. Смутно витавшая в воздухе опасность только раззадорила его, но теперь ситуация разрядилась, и вряд ли ему суждено узнать, в чем заключался риск.

Настырные трели интеркома смолкли. Кин снова погрузился в нежное бешенство соития, а вынырнув из него, задыхающийся и опустошенный, ощутил сильный голод.

– Знаешь, очень хочется есть, - признался он.
– У тебя найдется что-нибудь перекусить?

– Только мясного у меня нет, - предупредила она.

– Я не ем мяса. Это ничего?

– Мне бы хоть черствую корку, хоть что-нибудь, - взмолился Кин.

С улыбкой потрепав его по щеке, накинувшая халат Стасия скрылась за бисерной занавеской. Вскоре там, словно ненароком обиженный зверек, пискнул таймер микроволновой печи, и женщина вернулась в комнату с блюдом, на котором горкой лежали разогретые овощные консервы.

– Все, что нашлось, - сказала она, поставив еду на столик и занявшись поисками вилки.

– А ты не составишь мне компанию?

– Нет, я не голодна. Ешь, не стесняйся. Ах, вот они где, - и она вынула из тумбочки пакет с пластмассовыми вилками.

Долго упрашивать его не пришлось. Придвинув столик ближе к тахте, Кин стал уплетать нехитрую снедь, и она показалась ему самым потрясающим кушаньем, которое он когда-либо пробовал.

Стасия сидела в кресле и задумчиво смотрела на него, подперев щеку рукой. Удивительное дело, в браке с Ринтой он никогда не ощущал себя настолько тепло и уютно, по-домашнему, по-семейному. Так, словно они были давно женаты и умудрились при этом не разлюбить друг друга. Он вдруг почувствовал поразительную полноту и радость жизни в ее необычайно простой основе: вот ночь, вот мужчина и женщина наедине, он с удовольствием ест приготовленное ею, а она с не меньшим удовольствием смотрит на это. И ровным счетом никакого значения не имела подоплека происходящего, неважно, кого она принимала здесь позавчера, кто и зачем пытался дозвониться до нее среди ночи по интеркому, абсолютно неважно все происходящее в огромном мире за пределами этой комнатки, все, что уже произошло и еще произойдет. Его суматошная жизнь внезапно прояснилась и сгустилась до неописуемо блаженного покоя здесь и сейчас.

Очухайся, придурок, здешние подонки подложили тебе блядь, ты ее трахнул и раскис, как последний сопляк, ехидно сказал он сам себе, орудуя вилкой. Это же все неспроста, нельзя расслабляться, надо быть начеку... Но циничная тирада ничем не отозвалась в его душе, она канула бесследно, пройдя сквозь ощущение всеобъемлющей, ничем не омраченной радости, как харкотина сквозь голограмму. Никогда в жизни у него еще не было такой безрассудно счастливой ночи. И он знал, что всегда будет благодарен за нее судьбе.

– Добавки хочешь?
– спросила Стасия, когда Кин съел овощи подчистую.

– Спасибо, я сыт, - поблагодарил он, отодвигая пустое блюдо.
– Было необычайно вкусно.

– Ты шутишь?

– Ничуть.

Она ласково взъерошила его мокрые от пота волосы, сбросила халат и вытянулась рядом с ним.

– Ты устал?

– Немножко. Но это ничего, сейчас отдохну.
– Рука сама собой потянулась гладить ее великолепные груди.

– Неужели тебе мало?
– с притворным ужасом спросила она.

– Конечно.

– Ты ненасытное чудовище.

– Но это же мой единственный недостаток.

– Зато у меня их целая куча.

– Пока не заметил ни одного.

– Я сумасшедшая, - прошептала она, страстно выгибаясь под его рукой.

– Очень кстати, я тоже сумасшедший.

– Нет, в самом деле. Я действительно сумасшедшая.

– О да. А еще некрасивая и тощая, - продолжая вкрадчивые ласки, усмехнулся он.

– Ты просто ничего не знаешь.

– Я знаю, что мы живем в абсолютно сумасшедшем мире.

– Это правда. Я боюсь его. Я боюсь всего. Я боюсь всех.

– Меня тоже?

– Сначала боялась. Теперь нет, - со вздохом призналась она, положив голову ему на грудь.

– Что ж, спасибо.

– Ты хороший. Ты удивительно хороший. Ты не обидишься, если я скажу?..

– Нет. Говори.

– Тебя изломали. Я могу тебе это сказать потому, что меня изломали тоже. Знаешь, чего бы я хотела?

– Понятия не имею.

– Попасть с тобой на необитаемую планету, - щекотно прошептала она. Только ты и я, больше никого. Понимаешь?