Полигон

– Ну и как - отлучили?
– спросил Толмачев.

– Нет, добился справедливости. Правда, через суд, - Мельников хотел продолжить перечисление пунктов кораблевского досье, но потом решил, что для первого случая - хватит. Надо посмотреть, в каком направлении дальше пойдет разговор.

– Д-а-а, - протянул с иронией Толмачев, - от вас ничего не утаишь. Даже личная жизнь - под недреманным оком.

– Служба такая, Сергей Михайлович, - с наигранной обреченностью произнес Мельников.

– На меня тоже досье имеется?
– шутливо спросил Толмачев.

– Да что вы, Сергей Михайлович!
– в голосе Мельникова звучала искренняя обида.
– Что я Берия, что ли, - шпионить за первым лицом государства?

– Ну ладно. Верю, верю, - примирительным тоном произнес Толмачев.
– А на Кораблева вы мне подготовьте, пожалуйста, объективочку. Особенно посмотрите, пересекались они с Беловым или нет, и если пересекались, то как часто. Подробности из личной жизни можете опустить.

Услышав про объективку, Мельников насторожился. Неужели Кораблев выкинул что-то такое, что стало известно Генеральному, а его ведомство проглядело? Он хотел было уже спросить, что тот натворил, но вовремя осекся. И правильно сделал, так как спросить об этом - значило бы дать повод усомниться в своей профпригодности. Да, к тому же, с самим Кораблевым, судя по словам и по тону Генерального, все в порядке. Иначе бы не стал Толмачев иронизировать по поводу недреманного ока. Только вот насчет детей он, кажется, промахнулся: у Кораблева, вроде бы, один ребенок. Надо будет уточнить, а если что - повиниться, сказать, что он, мол, излагал свою мысль обобщенно, безотносительно к количеству детей. Хотя для Генерального, как он понял, этот вопрос не главный. Он же сказал, что подробности из личной жизни его не интересуют. Ладно, авось сойдет. И он бодрым голосом заверил Толмачева:

– Хорошо, Сергей Михайлович, сделаем!

– Мои лучшие пожелания вашей семье, - закончил разговор Толмачев.

– Спасибо, Сергей Михайлович. Всего доброго и вам с Надеждой Романовной.

Толмачев положил трубку и сделал пометку в тетради.

Эта заполненная от руки простая ученическая тетрадь в двадцать четыре листа была его маленькой тайной и содержала сведения сугубо конфиденциального характера, касающиеся людей из его ближайшего окружения. Нет, здесь не было материалов компрометирующего свойства или материалов, характеризующих благонадежность фигурантов этого досье. Здесь были даты рождений, свадеб, других важных событий в их жизни, а также их увлечения, пристрастия... И каждый раз, прежде чем позвонить или встретиться с кем-нибудь, он заглядывал в свой, как он про себя говорил, кондуит, чтобы в разговоре была возможность поздравить своего визави со знаменательным событием в личной жизни или в жизни его близких, а нет - так просто поинтересоваться, как назвали внука, как прошел отпуск или пожелать хорошего отпуска... да мало ли что можно сказать приятного человеку. Это помогало в общении, помогало расположить к себе собеседника, увеличивало шансы заполучить его в союзники.

Из опасений, что кто-то узнает об этой его тайне и подумает, что он ведет досье на свое окружение, он сначала пытался вести кондуит сам. Однако содержащаяся в нем информация требовала постоянного обновления и дополнения, и скоро он понял, что не в состоянии уделять этому достаточного внимания. Пришлось попросить взять на себя роль летописца одного из своих секретарей. Лесников, к кому он обратился за помощью, казался ему для такой деликатной миссии наиболее подходящей кандидатурой: обязательный и в то же время немногословный, даже замкнутый. Такой может хранить тайну.

"Надо сказать ему, чтобы был повнимательнее, а то неудобно получилось с этой внучкой", - подумал Толмачев.

8

Он вернулся мыслями к сегодняшнему разговору с Беловым. Когда тот завел речь об отдельном экономическом районе, ему сразу вспомнилась встреча годичной давности с первым секретарем Новосибирского обкома, старым приятелем еще со студенческой скамьи. Как-то на досуге зашел у них разговор о молодежи, и Васильев рассказал ему случай.

Два года назад строили студенты у них в области птицефабрику, и по завершению строительства обком комсомола устроил торжественный прием с награждением наиболее отличившихся грамотами и ценными подарками. От обкома партии опекал строительство Васильев - в то время он был еще вторым секретарем - и он присутствовал на этом мероприятии.

Кораблев, ответственный от ЦК комсомола за эту стройку, выступил с поздравлением в связи с успешным окончанием строительства, поблагодарил строителей за ударный труд, Васильев тоже сказал несколько теплых слов в адрес строителей.

После торжественной части был банкет. Васильев и Кораблев оказались соседями по столу. Во время строительства им приходилось много общаться, и они были уже хорошо знакомы. В завязавшейся беседе говорили о молодежи, ее роли в жизни страны, о ярких событиях в жизни комсомола. Когда зашел разговор о БАМе, строительство которого к тому времени было уже почти завершено, Васильев посетовал что вот разъедется молодежь по домам, и пойдет на убыль ее энтузиазм. А чтобы не снижать оборотов, чтобы молодые не старели душой, надо бы придать молодежному движению новый импульс, нужна как-то идея.

Кораблев сказал, что каждый в молодости мечтает о справедливом, свободном от недостатков обществе, а стареют душой, когда начинают сталкиваться с трудностями, когда жизнь заставляет расстаться со своей мечтой. И тут он вдруг спросил, как Васильев смотрит на то, чтобы поручить комсомолу освоение какого-нибудь пустующего участка в Сибири. Только этот участок должен не просто осваиваться, это должна быть не просто очередная компания типа освоения целины. На нем молодые, кто еще не постарел душой, могут, как сказал Кораблев, сами претворять в жизнь извечные чаяния людей, могут строить планету своей мечты. По его замыслу, туда должны были отойти по нескольку районов от трех смежных областей, в том числе, два района от Новосибирской области.

...Разговор этот с Васильевым проходил во время отдыха в Крыму. Для Толмачева то лето было очень горячим не только температурой на дворе. Генеральным секретарем он был избран совсем недавно, со своей должностью освоился еще не полностью, и в курс навалившихся на него новых обязанностей приходилось входить, что называется, на марше, не прерывая консультаций с руководителями регионов, подготовки Пленума по сельскому хозяйству, решая другие неотложные дела. Поэтому, несмотря на отпуск, дни его были загружены до предела. Да еще отнимали время приемы в честь руководителей стран соцлагеря, которые по старой советской традиции каждое лето прибывали на генсековскую летнюю резиденцию, чтобы понежиться на ее золотых пляжах и заодно порешать с советским руководителем кое-какие государственные вопросы. В общем, забот у него в ту пору хватало и без Кораблева, так что под напором текучки этот вопрос постепенно отодвинулся сначала на задний план, а потом Толмачев и вовсе забыл о нем.

Однако сегодняшнее обращение Белова напомнило ему эту историю и заставило глубоко задуматься. Одно дело, когда по инстанциям ходят с разными предложениями люди ранга Кораблева, пусть и имеющие определенные заслуги и авторитет, и другое дело, когда к Генеральному секретарю обращается партийный деятель высшего звена, секретарь ЦК. Тут уже просто так не отмахнешься. А отмахнешься - он будет искать другие пути, начнет сколачивать группу единомышленников, выйдет на Политбюро. Пойдут всякие пересуды, возня мышиная. В Политбюро он, скорее всего, поддержки не найдет, но может сломать себе карьеру. А Толмачев делал на него ставку как на своего преемника. Правда, о преемнике ему думать пока еще рано. Но он не собирается, как его предшественники, сидеть в кресле Генерального до глубокой старости, и ему не хочется, чтобы власть в стране перешла в руки случайного человека. Белова же он знал как грамотного, опытного руководителя. Умеет работать с людьми. Самостоятелен. Ему по силам решение крупных задач. А еще он знал его, как трезвого прагматика. Такой не станет выходить на Генерального секретаря с пустой затеей. Да и Кораблев не производил впечатление легкомысленного человека. Он был ему знаком по работе в комиссии при подготовке очередного съезда комсомола. Толмачев, в то время секретарь ЦК КПСС, возглавлял комиссию, а Кораблев был одним из его помощников. Толмачеву понравились его энергичность, оперативность, основательность в решении всех вопросов. Они тогда хорошо поработали. Съезд прошел на высоком уровне и дал, как писали газеты, большой импульс развитию молодежного коммунистического движения.

...Он снова вернулся к своему разговору с Беловым.

Вот они с Кораблевым вообразили, что на примере отдельно взятого региона могут показать жизнеспособность социалистической идеи, показать, что социализм не абстракция. Конечно, хороший пример действует лучше самых убедительных теоретических выкладок. Маркс правильно сказал: бытие определяет сознание. И пока не будет этого бытия в виде яркого убедительного примера, сознание не определится. Но ведь то, что они задумали создать, - это же анклав, по-другому не назовешь. И для него, этого анклава, должны быть созданы какие-то особые, благоприятные условия, он должен иметь особый статус. А если - особый статус, если - особые условия, то как тогда объяснить другим регионам, что это за образование у нас в Союзе, которому можно то, чего нельзя другим?

Они думают, это так просто. Ну, предположим, все-таки удастся построить рай на маленьком клочке земли - а дальше что? Будем туда возить всех, как в музей, и показывать? А насчет того, чтобы построить рай во всей стране, скажем: извините, не можем.

Но в одном они правы: делать что-то надо. Иначе мы никогда не выскочим из застоя, а будем только выполнять и перевыполнять спущенные сверху планы, в которых заинтересован кто угодно, только не конкретные исполнители на местах. Да и как же им быть заинтересованными? Ведь они не видят в этих планах самого главного, что должно составлять их душу, - они не видят для себя выгоды от их выполнения. В последнее время участились нападки наших идейных противников на марксистское учение, всячески дискредитируется социалистическая идея. В таких условиях неудивительно, что появляется все больше сомневающихся в возможности построения социализма в нашей стране. Причем, построения даже в отдаленной перспективе.