Политическая наука №3 / 2013. Между империей и современным государством: Трансформация политического порядка на постимперских пространствах

Для решения аналитических задач сравнения империи и государства можно представить как системы с центром и границами и выявить противоположные характеристики идеальных типов империй и современных территориальных государств. Подобное упражнение может помочь нам понять те проблемы и процессы, которые разворачиваются в новых независимых политиях при распаде имперских образований.

Задача эта осложняется тем, что в рамках политической науки существует большое количество определений государств и империй. В политической действительности мы можем обнаружить, что в мире существует или существовало огромное количество политий, называемых государствами или (и) империями, которые отличаются по ряду параметров. Причем иногда до такой степени, что эти отличия ставят под сомнение возможность их отнесения к одному типу институтов.

Вместе с тем задача сравнения идеальных типов современного государства и империи решаема при следующих допущениях.

На современное политическое развитие в значительной степени оказывает влияние международный контекст, те нормы и правила, которые международное сообщество предъявляет к существующим в мире политиям. Сложившаяся в ХХ в. международная система была основана на представлениях и нормах развития европейского государства, к которым постепенно добавились нормы, связанные с политическими режимами, правами человека и т.д. Эти нормы, которые в качестве критериев и обязательств распространялись и накладывались на новые государства, неизбежно носили отпечаток евроцентричности. Об этом довольно точно пишет Ч. Тилли: «Изучение европейского государственного строительства (state-making) имеет по меньшей мере один момент, значимый для политики современного мира: европейцы играли главную роль в создании современной международной системы государств (contemporary international state-system) и, вероятно, оставили на ней отпечаток своих особенных политических институтов… Возможно, верно и то, хотя и не по обычно предполагаемым причинам, что тому государству, которое усвоило западные формы организации, придется куда легче в международной системе – в конце концов, эта система выросла в тесной связи с данными формами» [Tilly, 1975 b, p. 637].

Конечно, распространение соответствующих критериев и обязательств в отдельных странах наталкивалось на ряд препятствий, среди которых были собственные традиции организации власти. Однако ожидания международного сообщества, других политических акторов и населения этих стран отчасти делают уместным формулировку универсального определения государства, его понимания нами как макроинститута, имеющего характеристики идеальной модели современного национального государства, занимающегося организацией производства и обеспечением циркулирования общественных благ на определенной территории, в том числе принятия и реализации обязательных для исполнения решений.

Разумеется, со времен оседлости территориальность становится структурным фактором политической организации. Однако ее ранние формы (условная «закрытость» племенных систем, «полузакрытость» полисных, «открытость» имперских, «полузакрытость» феодальных) были только моментами перехода к современной территориальности, построенной на регулировании открытости и закрытости политических систем [Ильин, 1995]. Последовательное использование принципа территориальности, ее четкая ограниченность и целостность – важнейшие признаки, отличающие государство от других политических образований. Как отмечает С.И. Каспэ, «именно этот принцип прежде всего отличает государство от имперской политической формы (принципиально разомкнутой, интенционально безграничной, устремленной к совпадению с ойкуменой), и от феодальной структуры (в которой объектом политического контроля выступали не столько территории, сколько люди, а сложность сплетения их личных связей и зависимостей исключала возможность монопольного доминирования даже на самом ничтожном клочке земли и не позволяла возникнуть ни идее, ни тем более практике сколько-нибудь жесткой демаркации границ), и от городов и производных от них торговых союзов. Территориализация политической организации – безусловно, не имеющее прецедентов ни в европейской, ни в незападной истории изобретение, сделанное на исходе Средних веков» [Каспэ, 2007, с. 125].

Многообразие существующих и существовавших форм имперской организации власти также служит основой для формулировки большого количества определений империй. Некоторые подходы к типологии империй представлены в работе А.И. Миллера в данном номере журнала. Мы же в нашей статье до определенной степени абстрагируемся от этих дискуссий и попытаемся выделить небольшой набор идеал-типических характеристик. То есть речь пойдет не о реальных существовавших когда-либо империях, а об идеальном типе, к которому ближе всего эмпирическим образом выделяемые типы «традиционной» или «континентальной» империи. При этом мы понимаем, что реальные политии имперского типа, по крайней мере существовавшие последние два столетия, сочетали черты как разных типов империи, так и национального государства.

Вместе с тем выделение специфических идеал-типических черт имперской организации власти представляется крайне продуктивным для решения аналитических задач, связанных с объяснением проблем формирования государств и наций, других аспектов политического развития на постимперских пространствах. Каковы же эти особенности?

Первая характерная черта империй, отмечаемая многими исследователями у империй разных типов, – это отсутствие стремления к четкому согласованию границ различного рода (территориальных, политических, экономических, культурных и т.д.) друг с другом как к основной задаче консолидации системы и потенциальная открытость ее границ. В частности, империи часто осуществляют политику манипулирования этническими группами, их переселения, создания этнически смешанных анклавов и (или) вынашивают экспансионистские замыслы. Их властители рассматривают себя как носители цивилизаторской миссии и, как правило, в целом терпимо относятся к существующим внутренним различиям. Результатом этого является возрастание трансакционных издержек на поддержание коммуникаций между центром и перифериями, на сохранение целостности империи. Как отмечает А. Мотыл, в территориально расширяющихся империях обязательно происходило рассеивание контроля центра над периферией [Motyl, 1992].

Вторая, вытекающая из первой особенность империй – это косвенная система управления (indirect rule). Как правило, в составе империй различного типа находятся территории с различными культурными и политическими традициями, социально-экономическими особенностями и формами организации власти: «Империи часто охватывают большое количество маленьких политических единиц, включая государственные единицы, регионы, города и другие сообщества с различными институциональными формулами» [Colomer, 2008, p. 49]. Как отмечает Ч. Тили во вступительной главе к коллективной монографии, посвященной политическому развитию после распада империй, перевод которой мы публикуем в настоящем номере, центральная власть осуществляет определенный фискальный и военный контроль в сегментах империи, однако относится терпимо к наличию элементов косвенного управления. Речь идет о наличии общеимперской системы управления на территориях и одновременном отправлении власти через посредников, обладающих значительной автономией в своей области в обмен на поддержку и ресурсы, предоставляемые центральной власти [Tilly, 1997, p. 3].

Система косвенного управления и признание существующих различий означали наличие еще одной, третьей, характеристики – слабая ориентированность на стандартизацию и унификацию отношений внутри империи, значительное влияние неформализованных отношений и связей. Эта особенность отличает империю от идеального типа современного государства, в котором для воспроизводства универсалистского порядка «необходима достаточно четкая дифференциация между “публичной” и “частной” сферами… Для того и нужна указанная дифференциация, чтобы институционализировать границы между “частной” и “публичной” сферами, поскольку в публичной сфере люди ведут себя как граждане, выражая частные интересы публичного значения» [Панов, 2011, c. 72].

Четвертой особенностью империй, отличающей их от идеального типа современных государств, является специфика их включенности в международную систему. Если государственный суверенитет во многом формируется под влиянием внешнего признания и внешних гарантий со стороны других государств и международного сообщества, то имперская власть возникает не столько из системы взаимного признания на международной арене, сколько в результате согласования границ этой власти между ее составными частями, не исключающем применение силы или насилия. Являясь своего рода квазимеждународными системами, империи вступают в противоречие с идеей суверенного равенства. Как отмечает Х. Спрюйт, «универсалистские имперские системы ограничивают свое господство совместно согласованными пространственными параметрами, т.е. границами. Они, таким образом, антитетичны внешнему равенству государств, которое предполагается суверенной территориальностью» [Spruyt, 1994, p. 17].

Некоторые выделенные особенности можно проиллюстрировать на примере Российской империи, которая включала в себя различные административно-территориальные единицы, управляемые по различным законам. Например, в 1913 г. в Российской империи было 49 губерний, в которых действовало «Общее учреждение губернское». 9 губерний управлялись по «Учреждению об управлении Царства Польского», 13 регионов – по «Учреждению управления Кавказского края», 10 регионов Сибири – по «Учреждению сибирскому». Существовало еще «Положение об управлении областей Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской, Уральской и Тургальской». Кроме того, в состав Российской империи входило Великое княжество Финляндcкое, имевшее собственный сейм и конституцию. Его управление было полностью обособленно от всей остальной империи. Многие законодательные акты Российской империи вводились в действие только для губерний, управляемых по «Общему губернскому учреждению».

На территории империи действовал «Свод законов Российской империи». На ее окраинах применялись также Гражданский и Торговый кодексы Наполеона (в царстве Польском), Общее уложение шведского королевства (в Великом княжестве Финляндском), Литовский статут, Вислицкий статут и другие статуты, сеймовые конституции, мазовецкие изъятия, прусская корректура, магдебургское право (в западных губерниях), остзейское гражданское право (в Латвии и Эстонии), Соборная грамота Александра Маврокордато и «Краткое собрание законов» Андронаки Донича (в Бессарабии).