"Политическое завещание" Ленина

Орджоникидзе в заявлении XIV съезду писал: «Ни в каком "пещерном" совещании я не участвовал и на него не приглашался. Что касается письма, то оно действительно было мне передано при моей встрече с тов. Зиновьевым, спустя несколько дней после указанного совещания, при поездке моей в Берлин на лечение через Минеральные Воды»[1504]****.

Политический интерес Зиновьева и Бухарина в их предложениях просматривается достаточно ясно. Зиновьев в случае политизации Секретариата мог рассчитывать на значительное усиление своего влияния, играя роль той силы, которая решает судьбу любого спора между Сталиным и Троцким. В составе «тройки» (Сталин, Каменев, Зиновьев) ему вряд ли бы удалось занять такое положение ввиду близости политических позиций Сталина и Каменева. Возможно, поэтому он и не дорожил этой политической конструкцией («тройка»). Новое положение, создаваемое политизированным Секретариатом с его участием, в соединении с должностью председателя Коминтерна давало бы ему дополнительные шансы вести борьбу за лидерство в партии. Бухарин опять, как и в период дискуссии о профсоюзах, - «буфер», на этот раз между Троцким и Зиновьевым. И опять он «буферил» в пользу Троцкого, позволяя ему выйти из определенной политической изоляции, в которой тот оказался. Бухарин благодаря этому плану также мог упрочить свое политическое положение, перейдя не только в состав членов Политбюро, но и, возможно, войдя в состав новой руководящей группы на правах ее активного создателя. Троцкого такая перспектива, видимо, не устраивала, и поэтому он остался равнодушным к предложениям Зиновьева и Бухарина, а в октябре 1923 г. начал открытую борьбу за устранение сторонников Ленина (в том числе и «тройки») от руководства партией. Для Сталина эта комбинация не давала ничего, кроме уменьшения власти и новых трудностей в проведении того курса, который вырабатывался в течение последних 2-3-х лет. То же можно сказать и о Каменеве, который, как будет показано далее, остался равнодушен и к критике, исходившей от Зиновьева и Бухарина, и к их предложениям. Все это приводит нас к выводу, что наиболее заинтересованными лицами в ней были Зиновьев и Бухарин.

Обсуждение этих вариантов реорганизации ЦК РКП (б) означало, что «тройка» - Сталин, Зиновьев, Каменев - изначально несла в себе противоречия, которые делали ее политически нестабильным блоком, обреченным на разрушение из-за борьбы за лидерство, инициируемой Зиновьевым и направленной против Сталина.

Вот та политическая ситуация, в которой впервые появилось «письмо Ильича о секретаре» (диктовка 4 января 1923 г.) в качестве средства открытого политического давления на Сталина.

После обсуждения вопроса о реорганизации Секретариата ЦК в ходе «пещерного совещания» Зиновьев и Бухарин направили Сталину письмо со своими предложениями, а также поручили Орджоникидзе, ехавшему в Москву, передать ему на словах свои предложения и аргументацию. Тогда же Зиновьев и Бухарин начали переписку с Каменевым и со Сталиным по этим вопросам. Переписка заслуживает того, чтобы на ней остановиться подробнее. Прежде чем приступить к анализу писем, необходимо решить вопрос о хронологии переписки. В публикации (Известия ЦК КПСС. 1991. № 4. С. 192-207) она нарушена, что искажает картину начальной фазы борьбы. Насколько можно судить по содержанию, первым по времени возникновения является письмо Бухарина Каменеву (док. № 12), датированное публикаторами неопределенно: июлем или августом 1923 г.[1505] Поскольку в нем отсутствуют следы полемики, которая составляет содержание последующих писем, то есть основание считать, что оно указывает на самую начальную фазу развернувшегося позднее конфликта и было написано до 29 июля 1923 г., т.е. до первого письма Зиновьева и Бухарина Сталину и Каменеву (док. № 3), в котором недовольство Политбюро и особенно Секретариатом соединено с требованием коренных перемен и серьезными угрозами. Документы № 1 и 2 - письма, отправленные из Москвы Сталиным Зиновьеву 25 и 27 июля, т.е. до получения им первой информации о предложениях Зиновьева и Бухарина, поэтому они имеют к последующей переписке только косвенное отношение.

В этом первом письме Бухарин***** сообщает Каменеву, что протоколы Политбюро (они отправлены из Москвы до письма Сталина Зиновьеву от 25 июля), которые присылались в Кисловодск, производят на Бухарина «удручающее впечатление». Секретариат ЦК «о главном» не думает, его политика - «политика "рыцаря на час", мягко выражаясь». Он считает, что «так дальше дело идти не может», придется поднять «знамя протеста». Высказывается за "коренное" изменение «оргметодов». Очевидно, Бухарин пишет о согласованном с Зиновьевым мнении: «Мы тут такого напридумаем, что толстый ус Каменюги станет дыбом». Поскольку это письмо, в котором главным отрицательным «героем» является Сталин, направлено Каменеву, то, возможно, оно преследовало цель побудить его политически дистанцироваться от Сталина, психологически подготовить его к предстоящей борьбы.

Одновременно с письмом Бухарина или вслед за ним Зиновьев 29 июля 1923 г. вместе с отъезжавшим в Москву Орджоникидзе направил письмо Сталину и Каменеву. Орджоникидзе также было поручено переговорить со Сталиным и Каменевым. Зиновьев писал: «Серго расскажет Вам о мыслях, которые бродят в головах двух кисловодских обывателей». Бухарин припиской уточнил: «относительно "обывательства" - это Григорий только из скромности»[1506]. Последнее может быть истолковано как намек на то, что, во-первых, дело не в двоих «обывателях», они представляют мнение более широких кругов, и, во-вторых, что они не шутят. В любом случае Бухарин ориентировал Сталина в том смысле, что предлагаемый план вполне серьезен, и поэтому просит «по возможности быстро» сообщить ответ******. Из письма не ясно, в чем состояла суть предложений. Их должен был устно изложить Орджоникидзе.

На следующий день, 30 июля, Бухарин и Зиновьев, каждый отдельно, послали письма Каменеву, в которых они аргументируют свои предложения. Бухарина, оказывается, возмутило то, что Политбюро отстранило от работы в редакции газеты «Правда» Преображенского и назначило до возвращения Бухарина из отпуска временную редколлегию, не согласовав с ним этого вопроса. И все! Больше ничего конкретного в обоснование своего гнева Бухарин не привел[1507]. Между тем этому решению предшествовал конфликт, возникший между Преображенским и Политбюро. В ответ на выступление в печати Троцкого против продажи водки Политбюро решило запретить публичную дискуссию в «Правде» по этому поводу. Преображенский*******, поддерживавший в этом вопросе Троцкого, обратился в Политбюро с протестом, который был отклонен. Политбюро было против дискуссии до окончания работы комиссии, созданной Пленумом ЦК. Преображенский заявил, что из-за вопроса о продаже водки «дело может дойти до раскола», и поставил вопрос о своем уходе из редакции «Правды». Его просьба была удовлетворена[1508]. Бухарин и Зиновьев знали об этом.

«Масло в огонь», возможно, «подлило» письмо М.И. Ульяновой Бухарину (июль 1923 г.), в котором она писала: «Вы, вероятно, уже знаете из письма B.C.******** какую Женечка и ЦК (имеются в виду Е.А Преображенский и Центральный Комитет партии.
– B.C.) выкинули (данное слово вставлено по смыслу, так как в тексте оно не прочитывается.
– B.C.) штуку. Все мы полны беспокойства за "Правду". В редакции полное смятение и публика уже подумывает о том, чтобы бежать. За короткое время Бубнов и Ко смогут так повести дело, что от старой "Правды" мало что остается. Только вы можете спасти положение. Ради бога, Н.И., дорогой, придумайте что-нибудь, чтобы не дать им хозяйничать как они захотят. Ждем от Вас каких-ниб[удь] шагов в этом направлении». На обороте листа с текстом письма написано: «С И[льи]чем по-прежнему хорошо, даже, пожалуй, лучше». «P.S. Бубнов - отв. редактор "Правды" - как Вам это нравится?!»[1509]*********

Эта история могла быть выдвинута в качестве одного из основных пунктов обвинения Сталину только при очень большом желании начать открытый бой. Удар явно не по цели, так как решало Политбюро, и оно не должно было идти на поводу у члена редколлегии газеты «Правда» и не было обязано согласовывать свое решение с отсутствующим кандидатом в члены Политбюро и главным редактором газеты. Тем более что это была временная мера - до возвращения Бухарина из отпуска. Зиновьев в своем письме солидаризировался с недовольством Бухарина по поводу перестановок в «Правде» и выражал недовольство тем, что Сталин, не спросив «нас, назначил уполномоченными ЦК (инструкторами)» по национальным делам «людей противоположной линии», т.е. тех, с кем прежде вели борьбу именно по национальному вопросу, а также тем, что без согласования с Зиновьевым и Троцким была подписана конвенция с Турцией о проливах (Босфор и Дарданеллы), против которой возражали некоторые члены ЦК. Недоволен он был и тем, что в вопросах Коминтерна Сталин прислушивается к мнению Троцкого и Радека, а не Зиновьева и Бухарина.

Интересно, что в письмах Зиновьева и Бухарина указываются конкретные решения Политбюро, с которыми они не согласны, но о методах работы Сталина, которым они недовольны, ничего конкретного не говорится.

Если в письме Сталину от 29 июля 1923 г. Зиновьев и Бухарин «с шуткой» запустили «пробный шар», заявляя, что «само собой разумеется, что об этом (т.е. об их предложении.
– B.C.) нужно нам всем 20 раз переговорить раньше, чем на что-нибудь решиться», то 30 июля в письме к Каменеву от этого намерения у Зиновьева не осталось и следа. Он обозначил фронт борьбы и выбрал позицию (вместе с Бухариным и Троцким против Сталина) и заявляет: «Мы этого терпеть больше не будем . Если партии суждено пройти через полосу (вероятно, очень короткую) единодержавия Сталина - пусть будет так. Но прикрывать все эти свинства я, по кр[айней] мере, не намерен. Во всех платформах говорят о "тройке", считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав. Либо будет найден серьезный выход, либо полоса борьбы неминуема**********. Ну, для тебя это не ново. Ты сам не раз говорил то же (!
– B.C.)». Значит, разговоры на эту тему шли и прежде, следовательно, недовольство какими-то решениями Сталина и Политбюро без согласования с Зиновьевым - не более чем предлог, а не причина.

Чтобы подтолкнуть Каменева занять более решительную позицию, Зиновьев прибегает к дезинформации: «Но что меня удивило - так это то, что Ворошил[ов], Фрунзе и Серго думают почти так же. Напиши, пожалуйста, что ты об этом думаешь… Твое хладнокровие - прекрасная вещь. Но не до бесчувствия. Право». Из письма также явствует, что Каменев уже ранее был осведомлен о взглядах и настроениях Зиновьева и в какой-то мере разделял их. Зиновьев желает, чтобы он занял более жесткую и решительную в отношении Сталина позицию. На это указывает и приписка к этому письму, сделанная, возможно, несколько позднее, в связи с получением писем от Сталина. В ней говорится: «Отвечаю Сталину, стараясь не портить отношений упреками». Зиновьев, видимо, не уверен, что Каменев будет активно поддерживать его позицию, поэтому предупреждает: «Если и на это письмо не ответишь, больше не буду писать»[1510].

Зиновьев обманывал Каменева и в отношении Ворошилова, Серго и Фрунзе. Как было показано выше, Орджоникидзе и Ворошилов отказались от «чести» быть включенными в число участников «пещерного совещания»[1511], Ворошилов, кроме того, определенно отрицал участие Фрунзе в нем. Об интриге, которую вел Зиновьев, говорит также его письмо Ворошилову, в котором он сообщает ему заведомую неправду относительно Каменева и Сталина, извещая его, что «Каменев вполне поддерживает наши предложения» и что Коба «после громов» тоже на него согласится. При этом Зиновьев ссылается на свое письмо Каменеву, которого среди опубликованных документов нет, как нет никаких других упоминаний о нем ни в известных документах, ни в литературе. Примечательно, что вслед за этой дезинформацией Ворошилов получает приглашение приехать «к нам на денек». Не исключено, что Зиновьев пытался склонить Ворошилова, прибегнув к примитивной дезинформации и связав его предварительным соглашением, и лишить Сталина еще одного сторонника в ЦК. Как бы то ни было, ясно, что перед нами следы интриги Зиновьева внутри ленинской группы в ЦК.

Очевидно, в конце июля Зиновьев и Бухарин посчитали, что время уже пришло и Сталина пора «ставить на место». Каменев либо не считал, что время пришло, либо не был уверен в политической целесообразности этой комбинации лично для себя. Отношения Зиновьева, Каменева и Сталина, как они вырисовываются из этих писем, свидетельствуют о том, что «тройки» как дружно работающей, политически сплоченной группы летом 1923 г. не существовало. Она стала разваливаться, едва сложившись.

Уже после того, как Зиновьев отправил 29 июля письмо Сталину, о котором шла речь выше, он получил от него два письма, написанные 25 и 27 июля 1923 г.***********, в которых Сталин сообщал о последних решениях Политбюро, а также объяснял причины принятия решения об изменении редколлегии газеты «Правда», по германскому вопросу и по другим волновавшим Зиновьева вопросам[1512]. На эти письма Сталина Зиновьев ответил ему на следующий день, 31 июля, обозначив почти по всем вопросам, по которым Политбюро приняло решения, особое мнение, выразил, где прямо, где косвенно, свое неудовлетворение и высказал пожелание: «В оч[ень] ответственных делах хорошо бы, если дело терпит, советоваться». В общем письмо выдержано в спокойно-дружественных тонах. Напряженность и серьезность положения ощущается в приписке к письму, в которой проявляется политическая суть его: «Вашего мнения по поводу разговора Серго жду с нетерпением. Не примите и не истолкуйте это в дурную сторону. Обдумайте спокойно»[1513].