Полмира
Шрифт:
Она же его сейчас раздавит… Но ей так понравилось ощущение, а потом она испугалась – как же так, ей это нравится! А потом она плюнула и решила, что пусть все идет как идет, а волноваться она будет потом. И она постанывала с каждым выдохом, и тоненький голосок в глубине попискивал, что это глупо и неправильно, но ей было все равно. Он запустил ей руки под рубашку, одна гладила спину, другая ребра, перебирала их одно за другим, и ее сотрясала приятная дрожь. И она отстранилась, тяжело дыша, и посмотрела на него. Он лежал, приподнявшись на локте, и смотрел на нее.
– Извини, – прошептала она.
– За что?
И
И на мгновение ей стало стыдно – ну что она за женщина, бледная, плоская, кожа да кости. Но он совсем не выглядел разочарованным, напротив, он обхватил ее и прижал к себе и принялся целовать, покусывая губы. Мешочек с костями отца упал ему на глаз, и она закинула его за плечо. И она принялась расстегивать ему рубашку, путаясь в пуговицах, словно они были с булавочную иголку, провела ему ладонью по животу, запустила пальцы в волосы на груди. Браслет светился мягким золотом, и свет этот отражался у него в уголках глаз.
Он поймал ее руку:
– Мы можем… не делать… ну… этого…
Конечно, они могли не делать этого. Более того, наверняка существовала тысяча причин тому, чтобы этого не делать. Но на каждую из этих причин ей было глубоко наплевать.
– Заткнись, Бранд.
И она высвободила руку и принялась расстегивать ему пояс. Она не знала, что дальше делать, но ведь даже у самых дурных получается…
Так что не так-то уж это все сложно, правда?
Как бы один
Они уснули друг у друга в объятиях, но долго это не продлилось. Как же она мечется во сне! Дергается, извивается, дрожит, пинается и катается с боку на бок! После особо удачного удара коленом в бок он проснулся и выкатился из собственной кровати.
Поэтому он устроился на рундуке, на крышке, отполированной до зеркальной гладкости его собственным задом – сколько ж миль туда и обратно он на нем веслом ворочал! Сидел и смотрел на нее.
Она затихла во сне – лицом вниз, руки широко раскинуты. Луч солнца из узкого окна падал ей на спину, одна рука свешивалась с кровати, на полу золотился отблеск света эльфьего браслета. Одна длинная нога высовывалась из-под одеяла, через бедро шел морщинистый шрам, переплетенные золотыми и серебряными кольцами волосы разметались по лицу, и так видел он половину закрытого глаза и маленький кусочек щеки с похожей на стрелу отметиной шрама.
Понятное дело, сидел он с глупой улыбкой. И слушал, как она храпит. Вспоминал, как она храпела ему над ухом, пока они плыли по Священной и Запретной. И как ему это нравилось. И глазам своим не верил – надо же, случилось. Вот она, обнаженная, лежит в его постели.
А потом он вдруг начал беспокоиться.
Что люди-то подумают? Ну, когда узнают, что они… сделали это? Что скажет Рин? И мать Колючки? А если она забеременеет? Он слышал, что с первого раза обычно ничего не бывает, но вдруг? А ведь она скоро проснется. А что, если она больше не захочет быть с ним? И с чего бы ей вообще этого хотеть? И в самом потаенном уголке души зрел самый страшный вопрос. А что, если она проснется и… ничего такого не скажет? Это что ж, получается, у него теперь девушка есть? И что дальше с этим делать?!
– Боги, – пробормотал он и уставился, моргая, в потолок.
В
конце концов, они же ответили на его молитвы и привели ее к нему в постель, правда? Ну так с чего бы им забирать ее из постели?Всхрапнув особенно сильно, Колючка дернулась, потянулась, сжала кулаки, дернула ногами – мускулы ходуном заходили. Высморкнула из носа соплю, утерлась ладонью, протерла глаза другой ладонью и сбросила спутанные волосы с лица. И вдруг застыла, а потом резко вывернула голову и уставилась на него широко открытыми глазами.
– Доброе утро, – сказал он.
Она удивленно пробормотала:
– Значит, это не сон?..
– Похоже, что нет.
Ага. Это самый настоящий кошмар!
Они долго смотрели друг на друга.
– Ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила она.
– Нет! – ответил он, пожалуй, слишком поспешно и слишком громко. – Нет. Хочешь, чтобы я ушел?
– Нет.
И она медленно села, натянула одеяло на плечи, выставила колени и широко зевнула.
– Почему? – оказалось, он сказал это вслух.
Она замерла на половине зевка – так и застыла с открытым ртом.
– Что, не задалась вчерашняя ночка, да?
Она вздрогула, словно он залепил ей пощечину.
– Что я сделала не так?
– Ты? Нет! Ты ничего… я о себе говорю вообще-то.
На самом деле он не был так уж уверен, что говорит о себе, но слова вылетали как-то сами по себе:
– Рин же тебе сказала, да? Что мой собственный отец не хотел, чтобы я рождался. Что моя мать не хотела, чтобы я у нее был.
Она нахмурилась:
– Я слышала, твоя мать умерла.
– А разве это не одно и то же?
– Нет. Не одно.
Он не слушал:
– Я вырос, ковыряясь в помойках. Я выпрашивал еду для сестренки. Я возил кости, как раб.
Он не хотел это говорить. Никому и никогда. Но это вырвалось. Само. Как рвота.
Колючка захлопнула рот:
– Я, конечно, сука, дура и задница, Бранд, но не такая уж задница, чтобы заноситься перед тобой из-за всего этого. Ты хороший человек. Человек, которому можно доверять. И все, кто тебя знает, так думают. Колл только о тебе и твердит, Ральф тебя уважает. Ты даже отцу Ярви нравишься – а ведь ему никто не нравится.
Он удивленно поморгал:
– Я же всегда молчу.
– Правильно! Ты слушаешь, что другие люди говорят! А еще ты красивый и хорошо сложен. Мне Сафрит тыщу раз говорила.
– Правда, что ли?
– Они с матерью Скейр целый вечер твой зад обсуждали!
– Ээээ…
– Да от тебя любая девушка без ума будет! К тому же теперь ты не на помойке живешь! Непонятно только, почему ты хочешь, чтобы я была твоей девушкой…
– В смысле?
Ему и в голову не приходило, что она может сомневаться! Она ж всегда выглядела такой уверенной в себе!
Но она только крепче натянула на плечи одеяло и посмотрела на свои босые ноги с недовольной гримасой:
– Я себялюбива.
– Ты… честолюбива, вот. И мне это нравится.
– Я злая.
– Нет. Ты остроумная. И это мне тоже нравится.
Она осторожно потерла шрам на щеке:
– Я страшная.
Тут он зверски разозлился – даже сам от себя такого не ожидал:
– Какой идиот это сказал? Во-первых, это вранье, во-вторых, я ему рыло начищу!
– Я сама могу кому угодно рыло начистить. В этом вся и проблема. Я не… ну, ты понимаешь.