Полночь в саду добра и зла

Я позвонил старику Монро, подрядчику, и сообщил, что хочу купить всю улицу. Мистер Монро ответил, что через шесть недель доставит мне все кирпичи. «Я не хочу, чтобы вы трогали хоть один кирпич, – возразил я. – Я хочу, чтобы вы оставили все, как есть». Мистер Монро согласился, но потребовал, чтобы я купил дома вместе с земельным участком и запросил за все пятьдесят четыре тысячи долларов.

Адлер и трое его друзей подписали договор, после чего составили проспект и отнесли его в Фонд истории Саванны, в котором уже состояло три сотни членов. В проспекте Фонду предлагалось купить дома, для чего каждый участник Фонда должен был уплатить по сто восемьдесят долларов.

– Моя идея, – пояснил Адлер, – заключалась в том, чтобы впоследствии Фонд перепродал дома людям, готовым отреставрировать их. Таким образом можно будет возродить историческую Саванну.

Так было положено начало оборотному фонду. Судьбе было угодно, чтобы знаменитый поэт Конрад Эйкен родился и провел детство в доме по соседству с улицей Мэри Маршалл, в доме номер 228, и том самом, в котором отец Конрада застрелил свою жену, а потом застрелился сам в то ужасное февральское утро тысяча девятьсот первого года. Прожив долгие годы на севере, Эйкен решил провести в Саванне остаток своих дней. Случилось так, что его друг, миллионер Хай Собилафф, купил и отреставрировал дом в конце улицы Маршалл для поэта и его жены Мэри. Это был дом под номером 230, по соседству с тем, где Эйкен жил в детстве.

– Когда работы были завершены, – продолжал свой рассказ Адлер, – то контраст между отреставрированным домом и остальными тремя оказался Просто разительным. Я позвонил в газету и спросил: «Хотите увидеть чудо? Если да, то приезжайте». Они приехали и в воскресном номере поместили большой материал об этом событии. Дело было в феврале шестьдесят второго года. В день публикации мы открыли дом для всеобщего обозрения. Шел дождь, но, несмотря на это, собралось около семи тысяч человек. Люди буквально осадили дом, была такая давка, что с балюстрад сорвали перила. Потом, для контраста, мы пустили людей в неотреставрированный дом. Это было толчком, пробудившим интерес к нашему делу. Люди почувствовали, что кое-что могут и стали подумывать о возвращении в центр. Пошел на пользу, естественно, и тот факт, что во главе этого движения назад стал прославленный гражданин Саванны, великий поэт, лауреат Пулитцеровской премии.

Мы возобновили поездку. Адлер показал мне десятки домов, рассказывая, в каком состоянии они пребывали раньше.

– Крыльцо этого дома было совершенно разбито, кое-как заляпано зеленым асбестом и покрыто алюминиевым листом… крыша вот этого здания прогнила насквозь… – Он был похож на врача, рассказывающего истории болезни своих полностью выздоровевших пациентов.

Успех с улицей Маршалл окрылил Адлера, и он решил собрать деньги для оборотного фонда, чтобы таким же образом спасти остальные исторические здания. Концепция была проста, как все гениальное: Фонд истории Саванны покупает дома, а потом перепродает их – если потребуется, то и с убытком – людям, которые подпишут обязательство приступить к реставрации в течение восемнадцати месяцев. Уставной капитал фонда определили в двести тысяч долларов, деньги по тем временам вполне достаточные, чтобы выкупить все нужные дома, при условии быстрого оборота. Это условие было выполнено.

– Однако, даже создание оборотного фонда не избавило нас от тяжелой борьбы, – вспоминал Адлер. – Я каждый вечер приезжал в старый город, вдыхал его воздух и готовился к завтрашним битвам, а это действительно были битвы. Дома продолжали сносить. Иногда мы выигрывали, иногда – проигрывали. Саваннский избиратель не оказал нам никакой поддержки. Избиратели трижды отклоняли проекты реконструкции города, видя в этом коммунистический заговор. Под тем же предлогом они провалили наши предложения по составлению топографической карты исторических зон. Вон то чудовище, например, есть наше самое жестокое поражение. Это отель «Хайетт ридженси».

В этот момент мы проезжали по Бэй-стрит мимо «Хайетт», приземистого кубического здания, выстроенного в духе модернизма. Этот «Хайетт» стал в Саванне подлинной притчей во языцех. Здание выступало, словно полено, из ряда хлопковых складов девятнадцатого века вдоль Фэкторс-уок, а его задняя стена выпирала на Ривер-стрит, нарушая линию фасадов на набережной Споры о целесообразности строительства задержали его на целых десять лет.

– Вы же видите, что отель здесь совсем не к месту, – продолжал Адлер. – Мы дрались против него в суде, и, должен вам сказать, то были кровавые битвы. Оба застройщика, кстати говоря, были членами Фонда истории Саванны, а сестра одного из них его директором. Организация раскололась надвое и практически перестала существовать. То было очень эмоционально насыщенное время. Я был приглашен на свадьбу, когда развернулась эта баталия, так в церкви все, кроме невесты и священника, оказались моими ответчиками.

Однако, к тому времени реставрация исторического центра Саванны была уже практически близка к завершению. Восстановили около тысячи домов. Вся работа была выполнена влиятельными белыми, но Адлер настаивал, чтобы и черные не оставались в стороне. Фонд истории Саванны в основном скупал пустующие здания, Но когда количество нереставрированных домов начало уменьшаться, сам собой напрашивался следующий логический шаг – приступить к восстановлению зданий в соседнем, викторианском районе Саванны, а это уже совсем другая история.

Адлер свернул к югу, на Аберкорн-стрит. Через несколько кварталов компактная архитектура исторического центра уступила место поздневикторианскому полету фантазии – большие деревянные дома с романскими башенками, готическими шпилями и золочеными аляповатыми орнаментами. Некоторые здания были отреставрированы, но большинство находилось в весьма плачевном состоянии.

Викторианский район Саванны стал первым пригородом, по которому пустили трамвай. Строили этот район между 1875 и 1910 годами для белых рабочих, однако после Второй мировой войны белые стали переезжать в более дальние пригороды, хозяева пустующих домов постепенно менялись, и к 1975 году район превратился в черную трущобу. Дома, в основном, были в аварийном состоянии, но сохранили свою оригинальную красоту, и в последние годы спекулянты и просто белые люди с доходами выше средних начали скупать их. Адлер встревожился. – Это означало превращение района в спальный Пригород, что привело бы к массовому выселению черных, – пояснил Ли, – и я преисполнился решимости воспрепятствовать этому. Я обратился к Фонду истории Саванны с просьбой изыскать средства для реконструкции викторианского района без выселения жителей, но Фонд в это время увяз в баталиях по поводу «Хайетт ридженси» и ему не было никакого дела до проблем бедняков. Тогда я вышел из Фонда и организовал некоммерческое общество под названием «Проект реабилитации Саванны», и это был триумф, потому что в правление входили все – и белые и черные, а если называть вещи своими именами, то богатые и бедные.

Адлер был намерен выкупить дома у владельцев, бессовестно обиравших обитателей трущоб, и превратить викторианский квартал в расово и экономически смешанный район. Проект подпадал под действие закона о государственном содействии, и, таким образом, при его выполнении можно было черпать средства из общественных и частных источников. Таким способом Адлеру удалось купить и реконструировать около трехсот домов. Наниматели платили тридцать процентов своих доходов в качестве арендной платы, а остальные деньги поступали в виде федеральных субсидий.

– Полагаю, мне нет нужды говорить вам, – сказал Адлер, – что отнюдь не все пришли в восторг от того, что мы делаем. Многие в частных беседах жаловались на то, что теперь нищие черные будут жить в непосредственной близости от исторического центра в квартирах, оплачиваемых из федерального бюджета. А такие люди, как Джим Уильямс, высказывали эти мысли публично, не стесняясь слов «криминальные элементы». Я думаю, что вы слышали о Джиме Уильямсе?

– Да, – ответил я. – Мы с ним знакомы.

– М-м-м-м-да, а вы знаете об инциденте с нацистским флагом?

– Он мне о нем рассказывал, – ответил я. – Говорил, что сделал это для того, чтобы помешать съемкам какого-то фильма на Монтрей-сквер.

– Да, так оно и было. Он носился с этим флагом, как с писаной торбой, перевешивая его с одного окна на другое.

На Андерсон-стрит Адлер остановил машину возле свежеокрашенного серо-белого здания.

– А сейчас я хочу представить вас одному «криминальному элементу».

Мы поднялись по ступенькам, и Адлер позвонил в дверь. Она открылась; на пороге стояла черная женщина в цветастом домашнем халате.