Полное собрание рассказов

Два трутня вылетели из дырки, глупо замельтешили, сталкиваясь друг с другом, неуверенно вернулись к дырке и провалились в нее.

— Вот, — восхищенно констатировал Квик, — это первый в истории мужской улей — своего рода пчелиный клуб «Миллениум», если хотите. Пища, которой я их кормлю, обильна и питательна. Братство — закон поведения. И у них много времени для размышлений и наслаждения жизнью вне бессмысленного, неблагодарного, мучительного, суматошного и угрюмого прислуживания самкам. Унесите трутня из его «Миллениума» — и он тут же вернется обратно!

Квик выдвинул верхний ящик стола, достал из него лупу, остро отточенный карандаш, папиросную бумагу, нитки и трубочки для напитков, нарезанные на кусочки в полдюйма длиной.

— Трутень не является трутнем, — сказал Шелдон Квик, — когда он доставляет сообщения.

Он открыл крышку пчелиного клуба «Миллениум». Тот кишел трутнями. Квик вывалил в него трутней из стеклянной банки.

— Добро пожаловать в цивилизованный мир, маленькие братья, — сказал он. — Вы давно о нем мечтали.

— Для драматургического эффекта, — крикнул мне Квик, поднимаясь по лестнице из полуподвала, — вы будете президентом автомобильной корпорации, а я — президентом таксомоторной компании. Я собираюсь обновить свой парк машин.

— Как скажете, — отозвался я со своего поста за письменным столом.

Квик весело помахал над головой трутнем, зажатым между большим и указательным пальцами. Он похитил его из ящика стола. Трутень тревожно зажужжал.

Поднявшись на верхушку лестницы, Квик исчез из виду. Я слышал, как он ободряюще беседовал с трутнем.

Через несколько секунд трутень стремительно рухнул в лестничную шахту, затормозил в нескольких дюймах от пола и неуверенно подлетел к столу. К его животику был привязан кусочек трубочки для питья.

Остановившись, трутень неуверенно направился к открытому ящику стола.

— Хватайте его! — закричал Квик. — Возьмите сообщение!

Я попытался поймать ползающего по столу трутня сложенной куполом ладонью, но у меня не хватало духу взять его в руку.

Пришлось Квику спуститься и сделать это самому. Он вручил мне соломинку с посланием, засунутым в нее.

Трутень с радостным жужжанием нырнул в свой «клуб». Изнутри послышался приветственный гул.

Послание было написано на маленьком клочке папиросной бумаги таким мелким почерком, что мне пришлось вооружиться лупой, чтобы прочесть его: «Назначьте цену за 400 автомобилей. Ответьте пчелограммой. Таксомоторная корпорация Квика».

— Понимаете? — сказал Квик. — У вас будут пчелы из моего клуба, а у меня — из вашего. И меду на один пенни хватит для того, чтобы поддерживать наших маленьких гонцов в рабочем состоянии в течение года.

— А разве они не сами вырабатывают мед? — уныло поинтересовался я, просто чтобы что-нибудь сказать — чтобы скрыть истинные чувства. А чувствовал я себя ужасно. Квик так радовался своему будущему предприятию, так много ставил на него, а я считал себя обязанным сказать ему, насколько нелепа его затея.

— Мед вырабатывают только рабочие пчелы-самки, — ответил Квик.

— О! — сказал я. — Ха! Наверное, именно поэтому рабочие пчелы приканчивают самцов. Потому что самцы — всего лишь обуза для сообщества.

Кровь отлила от красивого лица Квика.

— Что такого особенного в делании меда? — возмутился он. — Вы можете делать мед?

— Не-а, — ответил я.

— Так разве это повод для того, чтобы обречь вас на смерть? — сказал он расстроенно.

— Нет… Черт возьми, нет, конечно, — согласился я.

Квик сгреб в кулак лацкан моего пиджака.

— Вы подумайте о философской и нравственной подоплеке того, что вы сейчас видели! — настойчиво потребовал он. — Пчелы — это только начало!

— Да, сэр, — ответил я, улыбаясь и потея.

Его глаза сузились.

— Охотницы-самки богомола съедают самцов с той же легкостью, с какой вы или я съедаем пучок сельдерея, — поведал он. — А самка тарантула заглатывает своего маленького любовника, как канапе!

Он прижал меня к стене.

— Что мы будем делать с самцами богомолов и самцами тарантулов? — Он ткнул пальцем мне в грудь. — Мы будем учить их доставлять служебные сообщения внутри офиса или приказы от одного окопа к другому на передовой линии!

Квик отпустил мой лацкан и разочарованно посмотрел на меня.

— Господи, приятель… — раздраженно воскликнул он, — вы стоите с разинутым ртом и таким тусклым взглядом, а ведь я только что показал вам величайшее завоевание гуманизма со времен Нового Завета!

— Да сэр, — сказал я, — но…

— И величайшее достижение в сфере коммуникаций после изобретения беспроводного телеграфа! — закончил он, не обращая внимания на мою попытку возразить.

— Да. Да, сэр, — сказал я, вздыхая и расправляя плечи. — Если бы вы сделали свое открытие до изобретения беспроводного телеграфа, вероятно, вы бы чего-то достигли. Но, боже правый, кто в наши дни, в нашу эпоху, станет писать эти крохотные записочки на папиросной бумаге и посылать их с пчелами?

Он прислонился к столу, закрыл глаза и кивнул в ответ на какие-то свои мысли.

— Я этого ожидал — дружного хора голосов: «Нет-нет-нет… это невозможно». С этим сталкивается любой новатор.

— Да, сэр… Думаю, так и есть, — сказал я. — Но иногда хор оказывается прав. Боже милостивый, то, что вы мне продемонстрировали, может соперничать разве что с голубиной почтой.

Глаза его вспыхнули.

— Ага! — вскричал он. — Но скажите мне, насколько широко нужно держать открытым окно для почтовых голубей? — Он помахал пальцем у меня перед носом. — И еще скажите: можно ли пользоваться голубиной почтой внутри помещения так же, как снаружи?

Я почесал голову.

— Все ваши доводы против почтовых голубей верны, но кто теперь пользуется голубиной почтой?

Квик безразлично посмотрел на меня. Губы его беззвучно шевелились. С улицы послышался хлопок автомобильного карбюратора, и страх, словно облако, набежал на лицо Квика.

— Я не гений, — тихо произнес он. — Я никогда не претендовал на гениальность, ведь правда?

— Да, сэр, — подтвердил я.

— С невеликим набором своих талантов я намеревался прожить жизнь тихо и скромно, — смиренно продолжил Квик. — Но однажды, сидя в библиотеке, где мы с вами познакомились, я читал «Жизнь пчел» Метерлинка, и вдруг словно раздался раскат грома — я испытал озарение.