Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 3. Стихотворения. Поэмы (1914–1918)

113-а

Ни наслаждаясь, ни скучая Когда бы ни было потом, Я не забуду «Чи-Чун-Чау» Очаровательный содом. Китайцев злых и оробелых Арабов, и огромных ваз, И девочек в одеждах белых, Которые пленили Вас. Ах, полон негою упрямой Я видел там всегда одну, — Все остальное было рамой В том ветре, что несет весну! И на изгибе сцены белой Я чуял, что была она Такой шальной и опьянелой, Земная, щедрая весна. И в этом блеске, в этой пляске Я понял цвет и мир иной, И был захвачен этой властной И победительной весной.

114. Франции

Франция, на лик твой просветленный Я еще, еще раз обернусь И как в омут погружусь бездонный В дикую мою, родную Русь. Ты была ей дивною мечтою, Солнцем стольких несравненных лет, Но назвать тебя своей сестрою, Вижу, вижу, было ей не след. Только небо в заревых багрянцах Отразило пролитую кровь, Как во всех твоих республиканцах Пробудилось рыцарское вновь. Вышли, кто за что: один — чтоб в море Флаг трехцветный вольно пробегал, А другой — за дом на косогоре, Где еще ребенком он играл; Тот — чтоб милой в память их разлуки Принести «Почетный легион», Этот — так себе, почти от скуки, И средь них отважнейшим был он! Мы сбирались там, поклоны клали, Ангелы нам пели с высоты, А бежали — женщин обижали, Пропивали ружья и кресты. Ты прости нам, смрадным и незрячим, До конца униженным, прости! Мы лежим на гноище и плачем, Не желая божьего пути. В каждом, словно саблей исполина, Надвое душа рассечена, В каждом дьявольская половина Радуется, что она сильна. Вот ты кличешь: «Где сестра Россия, Где она, любимая всегда?» Посмотри наверх: в созвездьи Змия Загорелась новая звезда.

Стихотворения, приписываемые Гумилеву

115

Первый гам и вой локомобилей... Дверь в вигвам мы войлоком обили...

116

Некто некогда нечто негде узрел...

117. На добрую память

После долгих сонных дней Солнце и письмо любовное, После стольких дней-теней Снова время баснословное. Я, как первый человек, А она, как Ева, кроткая, Дразнит выгибами век И медлительной походкой. Все другие для меня Точно звери бессловесные, Я дарю им имена Золотые и телесные. Но, как истинный Адам (Только зная всё заранее), Я тоскую по плодам Сладким — с дерева познания.

Другие редакции и варианты

В данном разделе помещаются все варианты стихотворных произведений Гумилева, зафиксированные по его прижизненным публикациям и сохранившимся автографам.

Варианты приводятся согласно порядку стихов в основном тексте произведения. Под номерами строк (или строф) в левой колонке указывается источник варианта, оговоренный в комментариях. Если он не указан, это означает, что источник тот же, что и для предыдущего варианта.

Если текст ранней редакции коренным образом отличается от окончательного, он воспроизводится целиком. Авторская орфография не исправляется. Первоначальный слой автографов, как правило, указывается в соответствующем разделе комментария.

1

6, автограф 1

Наполнит душу он, дразня,

вместо 5–12, автограф 2

Всю эту жизнь многообразную Не помышляя об иной, Я как великий праздник праздную, Как нектар, воздух пью земной.

17–20

И Судия, с лазури пламенной Диктующий нам свой закон, Признает, верую, что правильно Мой путь был мною совершен

3

загл., Колчан

Два отрывка

подзагол.

Из абиссинской поэмы

др. ред. фрагментов IV и VII глав

1

...Они бежали до утра, А на день спрятались в кустах. И хороша была нора В благоухающих цветах. Они боялись: их найдут! Кругом сновал веселый люд, Рабы, монахи, иногда На белых мулах господа, Купцы из дальней стороны И в пестрых тряпках колдуны; Поклонник дьявола порой С опущенною головой Спешил в нагорный Анкобер, Где в самой темной из пещер Живет священная змея, Земного матерь бытия. А ночь настала — снова в путь! Успели за день отдохнуть, Идти им вдвое веселей Средь темных и пустых полей И наблюдать с хребта горы Кой-где горящие костры; Гиена взвоет на пути, Но не посмеет подойти; В прохладной тине у реки Вздохнут усталые быки, И вновь такая тишина, Что слышно, как плывет луна. Потом пошли они в глуши, Где не встречалось ни души, Где только щелканье стрекоз Звенело в зарослях мимоз И чудился меж диких скал Зверей неведомых оскал. Луны уж не было; и высь Как низкий потолок была, Но звезды крупные зажглись, И стала вдруг она светла, Переливалась... а внизу Стеклянный воздух ждал грозу. И слышат путники вдали Удары бубна, гул земли, И видят путники, растет Во мгле сомнительный восход. Пред ними странный караван, Как будто огненный туман, Пятьсот огромных негров в ряд Горящие стволы влачат. Другие пляшут и поют, Трубят в рога и в бубны бьют, А на носилках из парчи Царевна смотрит и молчит. То дочка Мохамет-Али, Купца из Йеменской земли, Которого нельзя не знать, Так важен он, богат и стар, Наряды едет покупать Из Дире-Дауа в Харрар. В арабских сказках принца нет, Калифа, чтобы ей сказать: — «Моя жемчужина, мой свет, Позвольте мне вам жизнь отдать». — В арабских сказках гурий нет, Чтоб с этой девушкой сравнять.

2

...И лишь тогда бывал он рад, Когда глядел на водопад, Клоками пены ледяной Дробящийся под крутизной. К нему тропа, где вечно мгла, В колючих зарослях вела, А ниже, около воды, Виднелись странные следы, И каждый знал, что неспроста Там тишина и темнота И даже птицы не поют, Чтоб оживить глухой приют. Там раз в столетие трава, Шурша, вскрывается, как дверь, С рогами серны, с мордой льва Приходит пить какой-то зверь. Кто знает, где он был сто лет, И почему так стонет он И заметает лапой след, Хоть только ночь со всех сторон? О, только ночь, черна, как смоль, И страх, и буйная вода, И в стонах раненого боль, Не гаснущая никогда!

загл., Аргус

Луи и Мик

подзагол.

Абиссинская сказка для детей

1–432

отсутствуют

между 441–442

Пред ними странный караван, Как будто огненный туман,

454

Из Дире-Доуэ в Харар.

456

Халифа, чтобы ей сказать:

между 474–475

Я с наступленьем темноты Тебе, любимому пажу, Такие сказки расскажу, Каких еще не слышал ты

489–490

На гордого Луи — и вдруг... Вдруг прыснула... и все вокруг

506

Дочь духа доброго лесов,

513–1031

отсутствуют

загл.

Мик абиссинский раб и Луи обезьяний царь

автограф 1

(Поэма)

подзагол.

Глава первая

1–464

Меж острых кактусов и пальм, По перепутанным тропам Свирепых абиссинцев рать Идет, чтоб жечь и убивать. Они угрюмы: их страна Вся Негусу покорена, И только племя Гурабе Своей противится судьбе. Взошла луна. Деревня спит. Сам дух лесов ее хранит. За всем следит он в тишине Верхом на огненном слоне. Но, видно, и ему невмочь Спасти деревню в эту ночь. Как стадо бешеных быков, Рванулись абиссинцы: рев, И грохот выстрелов, и вой Раздались в тишине ночной. Отважно племя Гурабе, Никто не помнит о себе, Но бой ночной — как бег в мешке. Копье не держится в руке; Враги жестокие молчат И режут, колют, как хотят. Но свет нежданный, как заря, Вдруг встал над хижиной царя: Он сам поджег свой бедный кров, Чтоб увидать своих врагов. Туда, где гуще бой, бежит И в грудь, широкую, как щит, Стучит огромным кулаком, Размахивая топором: «Кто в бой со мною вступит, кто?» Он ждет, но не идет никто. И, значит, было суждено, Чтоб вышел сам Ато Гано, Вождь абиссинцев; он старик, В беседе весел, в битве дик. Он вынул нож и прохрипел Врагу: «Ну ладно, будь же смел». И прыгнул негр к нему на грудь, Надеясь сразу подогнуть Его колени, но старик К земле увертливо приник. Потом взмахнул ножом и вновь Стал ждать, чтоб заструилась кровь. Опять прыжок, удар опять, И радостно завыла рать, Когда свалился негр ничком Пред беспощадным стариком. Гано скривил улыбкой рот, Довольно бормоча: «Ну вот». Но был разгневан дух лесов Пальбой и гулом голосов. Он лег, как будто пред трубой Перед пещерою сквозной И закричал: «Ага-га-га, Клыки, копыта и рога! Бегите из лесов и с гор. Со всех болот, со всех озер. Здесь слишком расходился стан Бесхвостых, голых обезьян. Пугните их теперь, чтоб впредь Они не смели так шуметь». И словно рухнул водопад, Раздался гул: слоны сопят, Зафыркал буйвол, носорог О черный камень точит рог И по болоту бегемот Тяжелой поступью идет. Увидев их, Ато Гано Схватил горящее бревно И, размахнувшись, бросил в лес. Поднялось пламя до небес. И, обезумев, меж собой Вступили звери в грозный бой. Слону огромный носорог Всадил в живот свой острый рог. Тот прыгнул вбок и застонал И буйвола ногами смял. Их пламя жгло и свет слепил... Ато Гано домой спешил. У трупа мертвого вождя Он натолкнулся, уходя На мальчугана лет шести: Его забыли унести. «Ты сын вождя? Ну хорошо. Ты мой, коль я тебя нашел. Тебя зовут отныне Мик»... И взял с собой его старик.

Глава вторая

В Адис-Абебе праздник был. Гано подарок получил И Мику весело сказал: «Вот ты моим слугою стал. В знак ласки руку я мою Поцеловать тебе даю». Но Мик не слушал ничего, И больно высекли его. Порою от насмешек слуг Мик бегал на соседний луг. Там был привязан на аркан Большой косматый павиан. Он никого не подпускал, Зубами щелкал и рычал, И люди ждали, что вот-вот Он ослабеет и умрет. Его жалея, скоро Мик К его характеру привык. Он приносил ему плоды И в тыкве высохшей воды. При виде Мика павиан Не бесновался, как шайтан. Обнявшись и рука в руке, На обезьяньем языке Они делились меж собой Мечтами о стране иной, Где каждый счастлив, каждый сыт, Играет вдоволь, вдоволь спит. И так поведал павиан О родословной обезьян: «В какой-то, очень древний, век Жил бедный честный человек. Он всем соседям задолжал, А чем платить — совсем не знал. Он не хотел терпеть позор. Устроил на лугу костер И сел, чтоб заживо сгореть, Но было горячо сидеть! Он в лес навеки убежал, Людей боялся и кричал: «Ой-ой, мне нечем заплатить! Ой-ой, с людьми мне стыдно жить!» И от него в тот самый год Пошел весь обезьяний род». Мик слушал всё с открытым ртом И спрашивал: «А что потом?» И снова начал павиан: «Есть много разных обезьян, И есть макаки, что хитрей Шакалов и ворон и змей. И на одной из них свой гнев Сорвать задумал как-то лев. Ее он к пальме привязал И, отправляясь спать, сказал: «Как встану, так тебя и съем». И павиан пришел затем, Макаку увидал и вот Спросил, зачем она ревет. Макака молвила: «Сосед, Устроил Лев большой обед, И я приглашена была, Но много есть я не могла. Увидел то хозяин лев И вдруг пришел в ужасный гнев, А мне и ввек не съесть всего, Что подавалось у него». Обрадовался павиан. Сказал: «Вот буду сыт и пьян!» Тебя сейчас я отвяжу, Сам привяжусь и льву скажу: «Могучий лев, хозяин наш! Я съем до крошки всё, что дашь». Он привязал себя и сел, А лев схватил его и съел». Заслушиваясь друга, Мик От службы у людей отвык, И слуги видели, что он Вдруг стал ленив и несмышлен. Узнав о том, Ато Гано Велел ему толочь пшено, И хохотала дворня вся, Наказанного понося. Уже был темен небосклон, Когда работу кончил он, Но, от обиды сам не свой, Не подошел к котлу с едой. Косматый друг его был зол, Зачем так долго он не шел, И, только извинившись, Мик С ним примирения достиг. И вот, под взорами луны, Печальны, злы и голодны, И павиан, и человек Вдвоем замыслили побег.