Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты
Шрифт:
[ Далее со слов: Утешения прежнего в монастыре и странницах не было, кончая: ... ненавидела и презирала себя за то. — близко к печатному тексту. T. II, ч. 5, гл. II.]
В 1811 году в Москве был быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом красавец, любезный как француз, [3547] необыкновенно ученый и образованный и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства. Метивье был принят в высших домах не как доктор, а как равный. [3548]
3547
На полях:Прогнал доктора. Обед. Растопчин, ругают Сперанского.
Борис. Р[іеrrе] говорит, что он в положении ищущего невест, оттого у вас. — Я бы пошла. Под опеку. Княжна Марья пишет Р.
Pierre не ошибся, весьма скоро Борис сделал предложение.
Меветов, Карамзин, сколько приданого.
3548
Зач.:и как только графиня Безухова приехала в Москву, Метивье сделался ее домашним человеком, и Pierre
Князь Николай Андреевич, смеявшийся над медициной, последнее время стал допускать к себе докторов, как казалось, преимущественно с целью посмеяться над ними. В последнее время был призван и Метивье и раза два был у князя, как и везде, кроме своих врачебных отношений, стараясь войти и в семейную жизнь больного. В Николин день, именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не принимал, и некоторых, список которых он дал княжне Марье, велено было звать обедать. Метивье, в числе других приехавших с поздравлением, нашел приличным, как доктор, de forcer la consigne, [3549] как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Это именинное утро князь был в одном из самых дурных своих периодов. Он выгнал от себя княжну Марью, пустил чернильницей в Тихона и лежал, дремля, в своем волтеровском кресле, когда красавец Метивье, с своим черным хохлом и прелестным румяным лицом, вошел к нему, поздравил, пощупал пульс и сел подле него. Метивье, как бы не замечая дурного расположения духа, развязно болтал, переходя от одного предмета к другому. Старый князь, хмурясь и не открывая глаз, как будто не замечая развязно веселого расположения духа доктора, продолжал молчать, изредка бурча что-то непонятное и недоброжелательное. [3550] Метивье поговорил с почтительным сожалением о последних известиях неудач Наполеона в Испании и выразил условное сожаление в том, что император увлекается своим честолюбием. Князь молчал. Метивье коснулся невыгод континентальной системы. Князь молчал. Метивье заговорил о последней новости введения нового свода Сперанского. Князь молчал. Метивье с улыбкой торжественно начал говорить о востоке, о том, что направление французской политики, совокупно с русской, должно бы было быть на востоке, что слова сделать Средиземное море французским озером...
3549
силою нарушить приказ,
3550
Зачеркнуто:Но Метивье, привыкший держать в руках сокровенные пружины людских стремлений и посредством их управлять ими, привыкший безучастно смотреть на людей, заставляя их делать то, что он считал нужным, взял себе задачей за point d’honneur [вопрос чести] поставил себе разговорить старого князя и заставить его говорить о том, о чем он, Метивье, захочет. Князь Николай Андреевич, как это часто бывает с стариками, понял, чего хотел француз, но не счел нужным дать ему заметить, что он его понял, и за point d’honneur поставил себе не разговориться.
Князь не выдержал и начал говорить на свою любимую тему о значении востока для России, о взглядах Екатерины и Потемкина на Черное море. Он говорил много и охотно, изредка взглядывая на Метивье.
— По вашим словам, князь, — сказал Метивье, — все интересы обоих империй лежат в союзе и мире. [3551]
Князь вдруг замолк и устремил прикрываемые отчасти бровями злые глаза на доктора.
— А, вы меня заставляете говорить. Вам нужно, чтоб я говорил, — вдруг закричал он на него. — Вон! Шпион. Вон! — и князь, войдя в бешенство, вскочил с кресла, и находчивой Метивье ничего не нашел лучше сделать, как поспешно выйти с улыбкой. [3552]
3551
Зач.:Князь вдруг вспомнил, как он обещал себе не говорить и разговорился. Он
3552
Дальше в рукописи недостает одного листа.
Обед был чопорен, [3553] но разговоры и интересные разговоры не умолкали. Тон разговора был такой, что гости, как будто перед высшим судилищем, докладывали князю Николаю Андреевичу все глупости и неприятности, делаемые ему в высших правительственных сферах. Князь Николай Андреевич как бы принимал их к сведению. Всё это докладывалось с особенной объективностью, старческой эпичностью, все заявляли факты, воздерживаясь от суждений, в особенности, когда дело могло коснуться личности государя. Pierre нарушал только этот тон, иногда стараясь сделать выводы из напрашива[вшихся] на выводы фактов и переходя границу, но всякий раз был останавливаем. Растопчина видимо все ждали и, когда он начинал говорить, все оборачивались к нему, но вошел он в свой удар только после обеда. [3554]
3553
Зачеркнуто:как и всё в доме князя Николая Андреевича, но оживлен, как и всякое общество, где бывали Pierre, всегда напрашивающийся на споры, и граф Растопчин с своей <живостью фигуры и мастерством речи> подвижностью, быстротой и неожиданностью остроумия.
Князь Николай Андреевич рассказал, как он выгнал Метивье, и о том, почему он знает верно, что этот француз шпион. Растопчин грустно подтвердил мнение князя, как будто он никогда и не сомневался в этом.
— Да, в странное время живем мы: со всеми в дружбе, в связи, а все правительства наши друзья, а везде измена, — говорил Растопчин, когда за кофеем собрался небольшой кружок в парадной гостиной.
За обедом разговор зашел о последнем присоединении немецких мелких государств, и в том числе герцогства Ольденбургского к Франции, о последнем манифесте учреждения министерств Сперанского.
— Я не вижу другой цели, как уронить верховную власть, породить смуты в народе, — говорил Растопчин. — Прожили царствование Екатерины с коллегиями, к ним привыкли.
3554
Зач.:Монотонность этого доклада нарушалась только иногда оживленным рассказом старого князя о старом времени Потемкина.
На полях:
<Сперанский.
Совет. Манифест о учреждении министерств><Растопчин: avec 500 000 hommes il serait facile d’avoir un beau style> [C 500 000 армией легко иметь прекрасный слог]
Le russe n’a de viril que la ba"ionnette, tout le reste est enfant. [В русском человеке одно мужественно — это штык. Всё остальное в нем ребячливо.]
— Consul d''etat, minist`eres des cultes. [3555] Хоть бы свое выдумали, [3556] — закричал князь Николай Андреевич, — изменники, державная власть есть самодержавная власть, — говорил князь, — та самая, которая велит делать эти изменения.
— Хоть плетью гнать министров, — сказал Растопчин больше для того, чтобы вызвать на спор.
— Ответственность! Слышали звон, да не знают, где он. Кто назначит министров? Царь, он их и сменит: взмоет голову, сошлет в Сибирь, а не объявит народу, что у меня такие министры, которые могут изнурить нас налогами, а потому быть виноваты.
3555
[Государственный Совет, министерство вероисповеданий. |
3556
Зач.:Кутейники!
— Мода, мода, мода, французская мода, больше ничего. Как мода раздеваться голыми барыням, как в торговых банях вывеска, и холодно и стыдно, а разденутся. Так и теперь. Зачем власти ограничивать себя? Что за идея на монетах писать Россия, а не царь? Россия и царь — всё одно, и тогда всё одно, когда царь хочет быть вполне царем.
— Читали вы, князь, записку Карамзина о старой и новой России? — спросил Растопчин. — Он говорит...
— Умный молодой человек, желаю быть знакомым.
За жарким подали шампанское. Все встали, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему. Он подставил ей щеку, но не забыл и тут взглянуть на нее так, чтобы показать ей, что он не забыл утреннее столкновение, что вся злоба на нее остается попрежнему во всей силе.
Разговор замолк на минуту. Старый генерал сенатор, тяготившийся молчанием, пожелал поговорить.
— Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге?
— Нет, что?
— Новый французский посланник (это был Лористон после Коленкура) был при его величестве. Его величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию, церемониальный марш, так он будто сказал, что мы у себя на такие пустяки не обращаем внимания. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему, — сказал генерал, как будто удерживаясь от суждения и только заявляя факт.
— Читали вы ноту, посланную к дворам и отстаивающую права герцога Ольденбургского? — сказал Растопчин с досадой человека, видящего, что дурно делается то дело, которым он сам прежде занимался. — Во-первых, слабо и дурно написано, А нам можно и должно заявлять смелее, имея 500 000 [3557] войска.
— Да, avec 500 000 hommes il est facile d'avoir un beau style. [3558]
Pierre замечал, как во всех осуждениях своих эти старики останавливались у границы, где осуждение могло касаться самого государя, и никогда не переходили этой границы.
3557
В рукописи описка:50 000
3558
[С 500 000 армией нетрудно владеть и хорошим слогом.]
Растопчин остановился, одабривая фразу Pierr'a и повторяя ее.
— Я спрашиваю, какие же законы можно писать для своего государства, какую справедливость можно требовать после того, как Бонапарт поступает, как пират на завоеванном корабле, с Европой?
— Войны не будет, — резко и сентенциозно перебил князь. — Не будет оттого, что у нас людей нет. Кутузов стар, и что он там в Рущуке делал — не понимаю. Что принц, как переносит свое положение? — обратился он к Р[астопчину], который был на днях в Твери у принца Ольденбургского. Князь Николай Андреевич умышленно переменял разговор; в последнее время он не мог говорить о Бонапарте, потому что он постоянно о нем думал. Он начинал не понимать в этом человеке. После того, как он в прошлом году женился на дочери австрийского кесаря, старый князь не мог уже более уверенно презирать его, не мог и верить в его силу. Он не понимал, терялся в догадках и был смущен, когда говорили о Бонапарте.
— Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caract`ere et une r'esignation admirable, [3559] — сказал Растопчин. И продолжал о Бонапарте. — Теперь дело до папы доходит, — говорил он. —Что ж мы не перенимаем? Наши боги — французы, наше царство небесное — Париж, — он обратился к молодым людям, к Борису и Ріеrr'у. — Костюмы французские, мысли французские, чувства французские. Ах, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял [бы] старую дубинку Петра Великого из кунст-камеры, да по-русски обломал бы бока... Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, не хандрите, бог не выдаст, свинья не съест.
3559
[Герцог Ольденбургский с твердостью и достойной покорностью переносит свое несчастье,]
— Прощай, голубчик, гусли, заслушаюсь его, — сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя свою щеку. С Растопчиным поднялись и другие. Один Pierre остался, но старый князь, не обращая на него внимания, пошел в свою комнату. Борис, откланявшись и сказав княжне Марье, что он всегда, как на святыню, смотрит на ее отца, заслушивается его и потому не может насладиться ее обществом, вышел с другими, но просил позволения бывать у нее.
Княжна Марья сидела в гостиной молча во время разговора и, слушая эти толки и пересуды о столь важных государственных делах, ничего не понимала из того, что говорилось, а странное дело, только думала о том, не замечают ли они враждебных отношений ее отца к ней. С этим вопросительным взглядом она и обратилась к Pierr'y, который перед отъездом с шляпой в руке повалился своим толстым телом подле нее в кресло. «Вы ничего не заметили?» как будто говорила она. [3560]
3560
На полях:En voyant le duc d’Oldenbourg on est dans le cas d’admirer le triomphe de la vertu, — сказал Растопчин тоном, показывавшим, что фраза эта уже узаконилась при дворе.— Car sa fermet'e est une chose admirable ainsi que l’'egalit'e de son humeur. [При виде герцога Ольденбургского сознаешь силу добродетели. Твердость его и мирное состояние духа достойны поклонения.]