Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители

К качеству воды раки очень чувствительны. Я видел речку, из которой лезли они на берег, спасаясь от смытых с полей удобрений. Раки являются индикаторами качества всякой воды. И где чистоты не хватает, раков вы не увидите.

В непроточной воде они вылезают из воды на коряги, чтобы глотнуть из воздуха недостающего кислорода (летний замор).

Раки в России распространены широко. Но лучше себя чувствуют и лучше растут в хорошо прогретой воде. Самые богатые рачные места в Нижнем Поволжье, на Кубани, в Придонье. В воронежских речках в детстве раков мы доставали руками из нор, ловили плетеной из хвороста снастью («топтухой»), попадали раки на удочку, если на крючке был червяк.

Рака всегда хочется рассмотреть, настолько облик его необычен. И есть специалисты по изучению раков (астокологи). Один из них — Резель фон Ровенго — писал: «В нем (раке) так много удивительного, что полное его описание оказалось бы трудным для величайшего исследователя».

Первое, что бросается в глаза, когда держишь рака в руке, — замечательные «щипцы»-клешни; необычны у рака глаза, на выдвинутых вперед тычинках («Что ты выпятил зенки, как рак?» — говорят в деревнях.) Замечательно все тело рака: прочная «кираса» хитина с членистым веслом шепталом. С помощью этого механизма рак не «пятится назад», а стрелой дает спасительный задний ход. Перевернут? рака на спину, на животе видишь членистые ножки, часть из которых превратилась в клешни, усы, половые органы. К ногам прилипают яички, похожие на икру осетровых рыб. Самка рака их бережно носит, а уже вылупившиеся рачата первое время ищут убежище под материнским «веслом». Цвет у раков желтовато-оливковый. Но вареная эта древность становится красной («смерть только рака красит»). Объясняется это тем, что все краски, как на древесном листе осенью, при варении распадаются, исчезают, а красная остается.

Растущий рак защитные свои доспехи меняет, линяя в первые годы часто, а в последние редко или совсем не линяет. Линяющий рак — легкая добыча для рыб. Зная свою уязвимость, мягкотелые раки носа не кажут из нор. Но выдры, норки, сомы нс брезгуют им и в жестких доспехах.

Сами раки питаются всем, что могут схватить клешнями, — мелкими лягушками, головастиками, улитками, личинками насекомых, не брезгуют и даже охотно поглощают всякую мертвечину. На ее запах они и забредают в ловушки.

Держатся раки излюбленных мест, днем прячутся в норках, хватая, однако, все, что движется мимо, а ночью «прогуливаются», продолжая уже активно охотиться. Пойманные раки «шепчутся» — трутся в мешке или в ведерке жесткими своими доспехами.

Раки живучи. Дышат в воде пучками волокон под панцирем, и, если раков смочить, помещая в мокрый мох, сохранить живыми их удается несколько дней.

В случае особо неблагоприятных условий есть у раков «резервное дыханье» — кислородом организм обеспечивается разложением припасенного в мышцах вещества гликогена. Это и позволяет перевозить раков охлажденными на дальние расстояния.

Кто ел раков, знает: в полости под хитином хранят они плоские аккуратные камешки (гастролиты), похожие на маленькие жернова. Это запас вещества, из которого при линьке вырастают защитные их одежды.

Размеры раков невелики. С ладонь взрослого человека рак считается крупным. А в южных водах попадались ранее «лапти» сантиметров под тридцать в длину. Сейчас бесконтрольный вылов не дает ракам и в южных водах достигнуть впечатляющих величин.

«Рак — не еда, баловство», — говорил в нашем селе старик-рыболов по прозвищу Селявка.

И в самом деле съедобного вещества в раке мало, но оно вкусное, и в России это лакомство всегда соседствовало с пивом — ведро раков компания из трех-четырех человек опорожняла за полчаса.

Любят раков везде, но особое к ним отношенье у гурманов-французов. В XIX веке Россия поставляла на внешний рынок более тридцати миллионов раков. Деликатная эта продукция требовала особой транспортировки — раки потребителям доставлялись только живыми. «Во время закладки в котел раки должны шевелиться», — говорят повара. Раком, сваренным мертвым, можно отравиться, что и случилось со мной в Сомали — после надоевшего спагетти я с аппетитом съел в ресторане морского рака лангуста, а он перед варевом, возможно, целые сутки уже не шевелился. При африканской жаре этого было довольно, чтобы лакомство превратилось в еду опасную. Отравление было столь сильным, что я лежал в постели, не способный даже рукой шевельнуть. Вот почему повара во Франции, получив экзотическую продукцию, сразу смотрят: шевелится или не шевелится?

Есть на этот счет даже байка, похожая на правду.

Из парижского ресторана в Ростов пришел факс: «Раки мертвые». В ответ пошло сообщение: «Они не мертвые, они уснули». Реакция Парижа была такой: «Но они ж не проснулись».

Спрос на раков поныне везде велик. Но, пораженные повальной болезнью в середине прошлого века, они только теперь понемногу начали возрождаться.

Часто раков варят прямо у речки, где пойманы, но если их где-нибудь продают, смотрите внимательно: шевелятся или не шевелятся. И вареного рака легко определить, каким был он сварен. Если шептала загнуты крючком, значит, раки в руках у повара были живыми, а если же «рачий хвост» выпрямлен, значит, раки варились уже «уснувшими», и эта еда опасна — неизвестно, когда уснули: сегодня или позавчера.

Вот такое оно существо, пресноводный рак, — древнейший житель планеты. У него много родни (две тысячи разных видов) — морские омары (огромная копия раков пресной воды), лангусты, многочисленные крабы, креветки. Все они пришли из времен, когда человека на земле еще не было.

_{Фото автора. 31 июля 2008 г.}

Мещерская драма

(Окно в природу)

В мещерских лесах у лесничества Курша увидели мы братскую могилу. Война в эти места не дошла. Отчего погибло так много людей?

Стали расспрашивать и узнали трагедию, о которой следует рассказать.

В мещерском болотистом крае на возвышеньях стоят сухие боры. Безлюдны и молчаливы эти леса. Деревья тут умирают стоя. Кора опадает, и старые сосны стоят нагими. От этого лес кажется мрачным. Кажется, что человек тут никогда не ходил. Только синицы, кукушки, голуби клинтухи и черные дятлы владеют лесом.

Вода встречается то и дело. Временами опасаешься сбиться с пути, обходя колдобины одну задругой. Иногда ноги уходят в податливый мох, и только там, под зеленой периной, чувствуешь воду. Но чуть возвышенность — и опять сушь. Под соснами — мох, в сырую погоду мягкий, как губка, и ломкий, сухой, как порох, в недождливое время. В сухую пору упадет одна искра, и лес этот вспыхнет, как факел.

Это служилось летом 1936 года. В стоящем на краю леса селе Колтуки я разыскал стариков, видевших знаменитый пожар. И вот что записал со слов колхозника Клемёнова Григория Ефимовича.

«Лето было сухое. Пожаров ждали. Отчего случился пожар, никто не знает. Я с бабами в тот день косил отаву в лесу. День был ветреный. Мы присели перекусить, и вдруг вместе с запахом дыма услышали гул, как будто пролетало несколько самолетов. Я сразу понял: это пожар. И все мы кинулись через воду на болотистый островок…

Такого огня я не видел даже и на войне. Он несся по лесу со страшным ревом. И скорость его была такая, что убежать из леса в тот день мало кому удалось. Огонь накрыл косарей, грибников, лесорубов. Возчики леса, как потом оказалось, распрягли лошадей и пытались вскачь уйти от огня.

Все живое погибло: коровы, лошади, лоси, мелкие звери и птицы. Караси сварились в лесных бочагах. Стена огня шла по борам с ревом бешеной скоростью. Казалось, лес не горел, а взрывался. Вихри огня и черного дыма поднимались высоко вверх. Пожары от падавших сверху огненных «шапок» начинались в разных местах. Мне казалось тогда: весь мир занят огнем.