Полное собрание сочинений. Том 25

1) производство — не то, что человкъ работаетъ (такого понятія политическая экономія терпть не можетъ), а то, что какъ-то само собою что-то производится посредствомъ участія не людей, а факторовъ производства; 2) капиталъ — не то, что деньги, какъ разумютъ вс, и не то, что человку сть надо, — капиталъ, какъ употребляютъ это слово мужики, а такой капиталъ, который нельзя иначе понять, какъ только когда выучить наизусть опредленіе; 3) процентъ и барышъ — опять не такъ, какъ вс понимаютъ, а такъ, какъ ихъ опредляетъ политическая экономія; 4) рента — не то, что доходъ съ земли, а какъ то излишекъ дохода хорошей земли противъ самой дурной; 5) цнность — не то, за что деньги платятъ, а опять опредленіе, которое, чтобы говорить о немъ по наук, надо выучить, да еще по одному какому-нибудь экономисту, потому что до сихъ поръ хотя они и признаютъ, что въ ученіи объ обмн и цнности вся сущность политической экономіи, они еще хорошенько не согласились въ ея опредленіи. И вотъ на этихъ то основахъ, подъ которыя ни подъ одну нельзя подвести живаго, яснаго понятія, точь въ точь, какъ въ богословіи, строится наука политической экономіи. Вс же понятія, самыя коренныя, близкія, понятныя и имющія прямое отношеніе къ экономической жизни народа, не только не берутся въ основу, но старательно или опредляются такъ, чтобы они теряли свое значеніе, или вовсе игнорируются. Понятіе о деньгахъ, напримръ, старательно опредляется такъ, чтобы деньги представлялись не тмъ, что они есть — деньгами, а товарами въ род чая и сахара, понятія же собственности и правительственной власти — т самыя два понятія, на которыхъ зиждутся вс экономическія условія, — эти понятія не включаются въ область изслдованій политической экономіи, а признаются неизбжно существующими, и говорится только о распредленіи собственности и о правительств, какъ о самомъ естественномъ и не подлежащемъ изслдованію явленіи. Говорится объ обязательныхъ и оптативныхъ функціяхъ правительства.

Все дло въ наук этой поставлено такъ, что основаніемъ науки признаются фантазіи, a дйствительныя основы признаются за что-то вншнее и не подлежащее наук. Несущественныя и не касающіяся дла положенія, точь въ точь, какъ богословіе, политическая экономія принимаетъ за основы, и точь въ точь, такъ же какъ богословіе, самыя существенныя понятія она оставляетъ въ сторон. Происходитъ это отъ того, что цль той и другой совершенно тожественны. И та и другая существуетъ только затмъ, чтобы отстоять ложный порядокъ вещей и скрыть то, что обличаетъ его. Богословію нужно скрыть истинное ученіе Христа и оправдать себя, свое церковное ученіе, дающее привеллигированное положеніе жрецамъ церкви. Политической экономіи нужно скрыть истинное политическое ученіе свободы и равенства и оправдать свое ученіе, дающее привеллигированное положеніе жрецамъ науки. Т же и пріемы той и другой науки.

* № 10.

XXII.

Какія же это ширмы? Ширмы закрыванія отъ людей ихъ несправедливости пользованія чужимъ трудомъ, т. е. оправданіе этой несправедливости есть только одно. Это одно оправданіе только видоизмняется и усложняется по временамъ и народамъ. Но оправданіе только одно. Мы, жуирующіе, другой породы, другаго сорта люди, чмъ т, и мы нужны тмъ людямъ. Безъ насъ было бы хуже. Коканскій ханъ сидитъ на дорогихъ коврахъ и подушкахъ въ своемъ гарем, пьетъ шербетъ, а рабы его замучены работой для доставленія ему сладостей его жизни. И онъ твердо увренъ, что остальные люди хамы и что онъ нуженъ, даже драгоцненъ и священенъ для этихъ хамовъ. Такіе коканскіе ханы были всегда, и въ древнія времена и у Римлянъ и ихъ гражданъ римскихъ [?], [и въ] средніе или рыцарскіе вка, такіе же есть и теперь, и не одинъ, и не два, а ими полонъ нашъ такъ называемый образованный міръ. Но прежде, и въ особенности до введенія христіанства, такіе коканскіе ханы были наивные и невинные — они не знали даже того, что можно и должно иначе длиться съ людьми благами міра. Но съ введеніемъ христіанства, съ распространеніемъ знаній, въ особенности въ наше время, посл французской революціи, всеобщей популярной проповди гуманности, равенства и братства людей, существованіе такихъ коканскихъ хановъ казалось бы невозможно, удивительно. А между тмъ коканскіе ханы существуютъ во всхъ видахъ и въ огромномъ количеств, и даже идеалъ большинства людей нашего времени есть только идеалъ коканскаго хана, т. е. возможности какъ можно меньше работать и пользоваться какъ можно больше трудами другихъ. Но мало того, что такой идеалъ есть идеалъ людей необразованныхъ: это есть въ скрытомъ вид, въ видоизмненной форм идеалъ всхъ такъ называемыхъ образованныхъ людей — людей науки и искусства, тхъ самыхъ, которые даютъ направленіе и тонъ всмъ другимъ людямъ.

Съ тхъ поръ какъ существуетъ міръ, существовало и существуеть только одно честное оправданіе для коканскаго хана: я-ханъ, ханской крови, я и мои родичи — мы особенные люди блой кости, остальные люди — хамово отродье — черной кости. Намъ, ханамъ, надо пользоваться благами жизни, а хамамъ надо работать на насъ, тмъ боле, что если насъ не будетъ, хамы передерутся, и ихъ заберетъ другой ханъ, и имъ же будетъ хуже.

Оправданіе это намъ кажется дико, но оно единственно возможное оправданіе и, какъ ни странно сказать, оно одно (только нсколько видоизмнившись) существуетъ въ наше время. Для того чтобы дальнйшее было вполн понятно людямъ, запутаннымъ своей жизнью, также какъ оно будетъ понятно для всхъ простыхъ бдныхъ людей, я долженъ напомнить немного то естественное свойство людей, которое мы любимъ забывать. Хорошо ли, дурно сдлалъ это тотъ Богъ или тотъ законъ природы, по которому существуютъ люди, но дло въ томъ, что люди вс поставлены въ необходимость постоянно и неустанно бороться съ природой, для того чтобы добывать себ, кром орудій труда, кровъ, пищу, платье, топливо, одежду и все то, что спасаетъ ихъ отъ постоянно угрожающей погибели Вотъ это то обыкновенно забываемое обстоятельство, я прошу имть въ виду. Возьмемъ ли мы для примра общество людей, какъ Россія, въ 100 милліоновъ, въ 1 милліонъ, въ тысячу, въ 10 человкъ, какія бы ни были обязанности людей, составляющихъ это общество, — въ томъ ли, чтобы исполнять требованія правительства — ходить воевать или длать маневры, судить ли другихъ людей, молиться и совершать богослуженіе, учиться ли астрономіи, грамматик, государственному праву, играть на скрипк или на театр, какія бы мы не считали обязанности главнйшими для этихъ людей, одна обязанность, совпадающая съ необходимостью и вмст съ тмъ составляющая исполненіе воли Бога или закона природы, будетъ всегда предшествовать всмъ другимъ обязанностямъ — обязанность и необходимость прикрыть себя и своихъ отъ дождей и стужи, накормить, напоить, одть. Эта обязанность, составляющая исполненіе воли Бога, всегда будетъ первою и несомннною, потому что, чтобы не долженъ былъ длать человкъ: маршировать, защищать отечество, судить другихъ, изучать козявокъ или играть на скрипк, прежде всего этаго онъ долженъ выспаться, пость и прикрыться.

Человкъ поставленъ въ такія условія, что для жизни онъ прежде всего долженъ не переставая бороться съ природой, добывать себ средства противодйствія жару, холоду, голоду и т. п. И эта обязанность не легкая. Съ тхъ поръ, какъ существуетъ міръ, мы видимъ, что люди съ страшнымъ напряженіемъ, лишеніями и страданіями борятся съ тми условіями, которыя стремятся погубить ихъ. Какъ мы видли прежде, такъ мы видимъ и теперь, что жизни человческія гибнутъ въ этой борьб, и потому мы не имемъ права думать, что придетъ или пришло время, когда люди могутъ освободить себя отъ этой обязанности. Какъ была эта обязанность первою и несомннною, такъ и осталась она и остается до сихъ поръ. Какъ было, такъ и есть до сихъ поръ. Гд-бы я ни жилъ: въ город пли въ деревн, — стны и крыша моей горницы не выросли сами собой; дрова въ моей печи не пришли сами, также не пришла вода и не свалился съ неба печеный хлбъ, и супъ, и чай, и сахаръ, и сапоги, и все, все, чего не перечислишь въ 10 томахъ. Все это сдлали и принесли мн т люди, изъ которыхъ сотни и тысячи гибнутъ въ борьб зa существование съ природою, т люди, которые мрутъ и чахнутъ и оскотиниваются въ тщетныхъ усиліяхъ добыть себ кровъ, пищу и одежду. По какому же праву я освободилъ себя отъ этой борьбы, губящей моихъ братій; по какому праву я дезертировалъ изъ этаго войска и не только не помогаю моимъ братьямъ, гибнущимъ въ ихъ смертной борьб, и спокойно смотрю на ихъ гибель, но еще своими требованіями ослабляю ихъ силы и увеличиваю число погибающихъ?

Какъ я сказалъ, есть только одинъ ясный отвтъ на этотъ вопросъ. Ясный отвтъ на этотъ вопросъ такой. Я не признаю братства и равенства между людьми. Люди есть благородные — это ханы, граждане Римскіе, рыцари, дворяне и — чернь. Чернь же такъ дурна, что если не управлять ею силою, то эти люди — чернь — побьютъ всхъ насъ и друтъ друга, и имъ же будетъ хуже. Я управляю этими людьми, спасаю ихъ отъ золъ, которымъ они подлежать, и потому естественно освобождаю себя отъ общаго всмъ труда борьбы съ природой для существованія, а пользуюсь трудами другихъ для блага этихъ же людей по вол Бога, поставившаго меня въ это положеніе.

Я отдаю голову на отсченіе тому, кто найдетъ или укажетъ мн другое, сколько нибудь понятное оправданіе увольненія себя человкомъ отъ участія въ борьб съ природой и пользованія чужимъ трудомъ, кром этаго. (Я не говорю о женщинахъ, для которыхъ оправданіе ношенія, рожденія и кормленія дтей всегда служило и служитъ законнымъ оправданіемъ для увольненія себя отъ труда мужского, но никакъ не можетъ служить оправданіемъ увольненія себя отъ труда, выпадающаго на долю большинства женщинъ). Если справедливо то, что чернь не можетъ жить и управляться безъ тхъ, которые управляютъ ею, то оправданіе это совершенно врно. И оно даже представляется вполн справедливымъ, когда слышишь отъ той самой черни, трудомъ которой пользуются правители, признаніе справедливости этаго оправданія. Русскій мужикъ и англійскій работникъ, да и Французъ и Американецъ въ большинств случаевъ признаютъ необходимость и законность того увольненія отъ участія въ борьб съ природой, въ которомъ живутъ ихъ правители. А если такъ, то оправданіе это вполн справедливо.

Но въ наше время случилось удивительное дло: законность этаго оправданія пользованія чужимъ трудомъ правителей опровергнута и опровергается. Горы книгъ написаны въ доказательство того, что это увольненіе себя отъ труда правителей незаконно, несправедливо, милліоны рчей произносятся и пишатся объ этомъ. Незаконность пользованія чужимъ трудомъ правителей сдлалось труизмомъ, самой обычной темой разговора образованныхъ, либеральныхъ людей. Но не это удивительно; удивительно то, что нападки на правительство, осужденіе правителей за ихъ дармодство исходить отъ людей, еще больше, чмъ правители, освободившихъ себя отъ участія въ труд, еще больше пользующихся чужимъ трудомъ и не имющихъ на это никакого оправданія или оправданіе такое сложное, хитрое и мистическое, что никто, кром ихъ самихъ, его понять не можетъ.

Поясню примромъ. Прислушайтесь къ разговору взрослыхъ съ просдью людей на желзной дорог, въ клуб, въ гостиной, въ кабинет, и изъ 10 случаевъ 9 вы услышите разговоръ о правительств и правительственных лицахъ. Министръ нажилъ имнье, губернаторъ ничего не длаетъ, распутничаетъ, прокуроръ получаетъ 5 тысячъ, частный приставъ, исправникъ нажились, и вс подаютъ народный трудъ. Прочитайте газеты — тоже насколько это допускаютъ рамки цензуры. Правители берутъ деньги и поглощаютъ трудъ народа, и это есть страшная несправедливость, противъ которой должно бороться общество всми своими силами. Кто же говорить это? Кто призываетъ къ этой борьб съ дармодами? Изъ 10 случаевъ 9 это говорятъ слдующіе люди: помщикъ, кончившій курсъ въ университет или въ военномъ училищ и проживающій не меньше тхъ чиновниковъ, которыхъ онъ осуждаетъ, но зато ничего не длающій, кром пріобртенія денегъ, купецъ, фабрикантъ, точно также пользующійся трудами другихъ и длающій только то, что увеличиваетъ его возможность пользованія трудами другихъ, журналистъ, проживающій больше прокурора и длающій только то, что даетъ ему деньги. Учитель, профессоръ, получающій свое жалованье изъ той же казны и доживающій срокъ, чтобы получать еще пенсію. Что значатъ эти осужденія? Я часто думалъ объ этомъ и спрашивалъ осуждающихъ, на какомъ основаніи они осуждаютъ, и убдился въ томъ, что эти люди не понимаютъ то, о чемъ они говорятъ. Они осуждаютъ не потому, что они признаютъ несправедливость пользованія чужимъ трудомъ, а только потому, что имъ завидно, что министръ укралъ много, а имъ не удалось, или что исправникъ получаетъ больше, чмъ онъ — профессоръ, несмотря на то что онъ профессоръ, всю жизнь считалъ козявокъ, что очень скучно и трудно, а исправникъ веселился и получаетъ больше. Съ этой точки зрнія осужденія ихъ имютъ смыслъ. Но стоитъ только поставить вопросъ такъ, какъ онъ стоитъ, чтобы ужаснуться передъ той путаницей и фарисействомъ, которая выражается въ этихъ осужденіяхъ. Вопросъ вдь стоитъ такъ, и свернуть его съ этой постановки нельзя. Вопросъ такой: почему люди, т люди, которые Богомъ или закономъ природы поставлены въ такія условія, что они страшнымъ, приводящимъ къ страданіямъ и смерти трудомъ только могутъ поддерживать свою жизнь, почему эти люди освободили себя отъ этаго труда и навалили его на друтихъ, своими требованіями отягчая еще этотъ трудъ? Если такъ стоитъ вопросъ, то какимъ образомъ у тхъ людей, которые дезертировали отъ этаго труда и не имютъ за собой никакихъ понятныхъ оправданій, какимъ образомъ у этихъ людей поворачивается языкъ, чтобы осуждать тхъ людей, которые имютъ очень ясное опредленіе и разумныя оправданія?

Ученый, литераторъ, художникъ — одинъ ругаетъ шефа жандармовъ, другой прокурора, 3-й губернатора. Я нарочно беру ученаго, литератора, художника, потому что всякій простой человкъ, либеральный помщикъ, купецъ фабрикантъ въ своихъ осужденіяхъ опираются на то самое, чего представителями суть выбранные мною лица — именно на науку, культуру вообще и искусство. Съ высоты этаго величія они осуждаютъ. Разберемъ ихъ осужденія. Вы, Г-нъ Профессоръ, осуждаете шефа жандармовъ, что у него квартира хорошая и жалованье, что онъ пьетъ народную кровь. Правда, онъ уволилъ себя отъ борьбы съ природой и пользуется трудами другихъ, но не одни его начальники говорятъ ему, что онъ нуженъ, ему говорятъ это люди, имя которымъ легіонъ, ему говорятъ, что если онъ не будетъ ловить и вшать, то взорвутъ дворецъ и улицы и перебьютъ невинныхъ, убьютъ еще Царя, сдлаютъ Пугачевщину, и если онъ вритъ этому (а этому легко врить), то у него есть ясное твердое, законное и честное оправданіе въ своемъ увольненіи отъ труда и въ пользованіи трудомъ другихъ. Но вы, осуждающіе его и находящіеся совершенно въ томъ же положеніи, какъ и онъ, никогда палецъ о палецъ не ударившіе для участія въ общей борьб за жизнь, чмъ вы оправдываете свое увольненіе? Тмъ что вы выучили все то, что писали и пишутъ люди о государственныхъ, международныхъ правахъ, которыхъ никогда не было и не можетъ быть, или вы прибавили еще 17 звздъ въ млечномъ пути къ тмъ, которые извстны, или новыхъ козявокъ нашли или выдумали n-е состояніе тлъ и четвертое измреніе. Объясните же пожалуйста тмъ, которые умираютъ, работая на васъ, какое увасъ есть оправданіе въ вашемъ дезертирств. Но объясните такъ, что[бы] они поняли и охотно сами давали бы вамъ тотъ хлбъ, который вы вырываете у нихъ изъ рукъ. Вы говорите, что они, работая вчно одну физическую работу, не могутъ понять значенія науки. Но я и со мною много другихъ, мы, грамотные и не забитые работой, и мы читали ваши книжки и все таки не можемъ понять, какая связь того таинства научнаго, которое вы совершаете, съ участіемъ въ труд людей. Какимъ образомъ знаніе той чепухи о n-м состояніи тлъ, которое вы сами выдумаете и сами разрушите, какимъ образом ваши споры о томъ, что вы сами выдумываете, какимъ образомъ даже знаніе того, сколько у голенястыхъ птицъ перьевъ на заду или какое отношеніе первыхъ чиселъ, какъ эти знанія могутъ заплатить за дрова, хлбъ, одежу, которые, умирая въ труд, длаютъ для васъ люди, — этаго вы не объясните ни тмъ, которые трудятся на васъ, ни мн, ставящему вамъ этотъ вопросъ, ни самимъ себ, если вы захотите быть честны. Я знаю, что вы врите, что наука очень полезна. Но вдь ваша вра при васъ. Зачмъ же тмъ людямъ, которые не врятъ въ это, умирать, кормя и одвая васъ? Вы врите — и прекрасно. Кто вритъ, тотъ и длай. А то вы тмъ самымъ орудіемъ, которымъ правители пользуются трудами другихъ, пользуетесь сами, но не имете никакого оправданія, кром своей вры, да еще осуждаете правителей.

Тоже и съ литераторомъ, тоже и съ художникомъ. Я пишу повсти или насмшки и ругательства или спорю съ кмъ нибудь, или пишу картинки — какого нибудь Христа, которыя никому не нужны, и за это я считаю себя въ прав уволиться отъ борьбы съ природой, и т, которые кормятъ и одваютъ меня, должны врить, что т вещи, которыя я пишу на бумаг, или полотн, или на нотахъ, т вещи, которыя не имютъ для нихъ никакого ни интереса, ни смысла, даютъ мн это право.

Судно заливаетъ водой. Чтобы не потонуть, всмъ намъ надо работать, и вс работаютъ. Но вотъ является человкъ, который убждаетъ или хитростью приводитъ людей къ убжденію, что имъ будетъ выгодне, если онъ не будетъ выкачивать, а будетъ распоряжаться ими. Это понятно, пока люди врятъ, что этотъ командиръ имъ нуженъ; но вотъ является другой, который тоже увольняется отъ работы подъ предлогомъ, что онъ будетъ колдовать. Никто не вритъ этому человку, но онъ. поддлывается къ тому, кто сталъ начальникомъ и не работаетъ, а колдуетъ. Но вотъ этотъ колдунъ начинаетъ завидовать начальнику и показываетъ людямъ, что начальникъ плохъ и не нуженъ. Тутъ комическая сторона дла; если люди поврятъ колдуну, то прогонятъ начальника, велятъ и ему работать. А прогнавъ начальника, уже само собой прогонятъ и колдуна, который держался только на начальник, и велятъ ему работать. Таково положеніе въ нашемъ обществ того выросшаго подъ покровительствомъ власти обмана, называемаго культурой, наукой и искусствомъ.