Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня
Шрифт:
Плохо. В лучшем случае подойдем к постовому: «Вон там валяется, заберите». И милиционер «забирает» — тащит чуть ли не на плечах в отделение, в вытрезвитель. Милиция — вроде уборщика мусора. А нельзя ли нам всем сообща не сорить, сообща бороться за чистоту в нашем доме. И, конечно, надо уважать человека, который и ночью, и днем, и даже в выходной день — всегда на посту. Он служит нам с вами. Ради нашего с вами покоя не спит человек, ради нашей жизни рискует своей. Давайте уважать пока что очень нужную службу этого человека.
* * *
Двенадцать ночи. В открытое окно слышно: на соседнем
8-12 июля 1962 г.
Случай в Карловке
В газете был напечатан репортаж «Сержант на посту». Он рассказывал о милиции, о хороших людях, стерегущих наш труд и покой.
Сотни писем пришли в редакцию. «Хорошо, что сказали доброе слово…» Так пишут школьница и рабочий из Горловки, так пишет группа милиционеров из города Желтые Воды. Московский конструктор, колхозник из Воронежской области, жена капитана милиции из Вильнюса и много других людей проявляют хозяйскую заботу о нашей милиции.
Письма рассказывают о подвигах на посту, о спасении ребенка, о скромности и благородстве людей милиции. Но вот одно письмо… Оно заставило бросить дела и немедленно ехать в Полтаву.
Слесарь Василий Чужбенко получил отпуск и поехал в Карловку к родственникам. Помог бабке вскопать огород и вечером пошел на вокзал — вернуться в Полтаву. Дожидаясь очередного поезда, зашел в чайную. Попросил кефир и печенье. За стол к нему сел милиционер. Тоже попросил кефир и печенье. Поговорили о погоде и разошлись. Милиционер — на службу, Василий вышел из чайной на улицу.
Отсюда начинается история, которую без возмущения ни слушать, ни рассказывать невозможно. Подошли двое в штатском:
— Мы из уголовного розыска. Ваши документы.
— У меня только заводской пропуск.
— Пройдем…
В крошечной проходной во двор чайной сторож заставил окно фанерой и засветил лампочку. Двое в штатском начали обшаривать карма ны. Ничего, кроме заводского пропуска, не нашли.
— Зачем приехал?.. К родственникам?.. Брешешь, сволочь, ни к Нинке приехал… Ну-ка позови Нинку…
Сторож вышел. Двое погасили свет.
— За что?!
— Мы тебе покажем, за что!
Высокий в штатском ударил кулаком по голове, потом много раз подряд бил ребром ладони по шее. Потом схватил за волосы и бил головой об стену…
— Вы за другого, наверное, приняли!.. Я комсомолец, дружинник!..
Сторож привел буфетчицу Нину.
— Вы его знаете?
— Нет. Первый раз вижу.
— Ты ее знаешь?
— Нет. Видел, стояла за буфетом…
Нина ушла. Грязно ругаясь, высокий в штатском снова схватил Василия за волосы… Потом открыл дверь:
— Беги, чтоб духу не было…
У проходной стояла собака.
— Возьми! — крикнул высокий.
Василий побежал в милицию. За столом дежурного сидел знакомый милиционер — тот самый, что ел кефир и печенье.
— Вы
меня узнаете?— Узнаю. Что случилось?..
— Двое ваших избили…
В это время зашли те самые двое.
— А, ты здесь… Пройди-ка сюда…
В комнате двое сняли плащи и оказались в офицерских мундирах.
— Значит, жаловаться?! А вот это не грыз? — высокий показал револьвер, потом замахнулся и все той же железной ладонью ударил по шее…
Это случилось 10 апреля этого года.
Дорогая редакция. Три месяца тянется дело. Я не могу спокойно работать не только потому, что мне повредили здоровье, но, главное, потому, что преступники на свободе, а один из них продолжает работать в милиции. Я комсомолец, сам состою в народной дружине. Хорошо знаю: в нашей стране невиновного человека нельзя оскорбить даже словом. Почему же преступники на свободе, а один даже носит оружие?.. — Это строки из письма в редакцию.
В Полтаве я разыскал завод швейного оборудования.
— Вы по делу Василия?..
Комната моментально наполнилась людьми. Начальник цеха Колодий Николай Тимофеевич, секретарь комсомольского комитета Лукоминский Григорий, директор завода, сборщики цеха, где работает Василий Чужбенко, — все пожелали сказать свое слово.
«Василий — настоящий рабочий парень. Скромный, отзывчивый и спокойный человек». «Хороший товарищ». «Один из лучших комсомольцев завода». «Дружинник. Задержал пять нарушителей».
В цехе встретил Василия. Мы долго говорили. Я много встречал разных людей. Я редко встречал людей более скромных и искренних…
Разговор у прокурора Полтавской области Дунец Федора Артемовича.
— Вы считаете дело законченным?
— Да. Я считаю: офицеры милиции Дьяченко Александр Калинович и Киприч Василий Леонтьевич совершили тяжкое преступление.
Вина доказана. Познакомьтесь с делом. Сами увидите.
Внимательно читаю дело.
Заключение медицинского эксперта: «Повреждение нанесены твердым тупым предметом. Могут соответствовать указанному сроку».
Допросы, очные ставки, слово свидетелей…
Опытный следователь прокуратуры Шильников Владимир Евстафьевич сразу увидел: преступление. Дьяченко и Киприча надо судить, и немедленно.
Между тем и на месте, в Карловке, не прошли мимо «милицейского случая». Здесь сделали вывод: «Факт имел место». Но наказание виновным было отечески мягким: объявили по выговору. Киприч, ранее судившийся офицерским судом чести «за пьяные дебоши, за оскорбление товарищей, за то, что при задержании во время дебоша назвался фамилией «Иванов», был уволен из милиции. Дьяченко оставили на работе.
Прокурор с наказанием не согласился:
— Виновных надо судить.
Но в областном центре решили не торопиться: «Два старых работника милиции… Надо еще разобраться».
— Хорошо, давайте вместе поедем в Карловку, разберемся.
В вагоне мы ехали товарищами, говорили по-доброму, по-хорошему. Но в районном центре у комиссии вдруг пропало желание работать вместе с корреспондентом.
— Вы в той комнате, а мы — здесь…
— Почему?
— Мы получили инструкции…
Немедля звоню в Полтаву к секретарю обкома партии… Только после этого вместе садимся в комнате и начинаем слушать людей.