Полное собрание сочинений. Том 3. Ржаная песня
Шрифт:
Дьяченко и Киприч категорически, со знанием всех юридических тонкостей отрицают факт избиения:
— Не били. Никакого документа у задержанного не было. Собакой не травили.
Заходят свидетели. Сторож Мартыненко В. К. показывает:
— Обыскивали при мне. Книжку, похожую на пропуск, видел… Да, Киприч сказал собаке: «Возьми!»
Работница чайной Майя Макаренко говорит:
— Да, в проходной, когда там находился парень, свет был потушен… Это пока не прямые свидетели преступления. Может быть, и нет таких свидетелей?.. Еще один свидетель заходит.
Гречко Иван
— Я в тот вечер пришел встретить жену. Она работает в чайной. Слышу разговор: «Там парня заперли в проходной». Вышел, заглянул в окно. Окно закрыто. Но угол фанеры отломан. Вижу: Киприч держит за волосы парня… Вмешаться не решился…
Какие еще нужны доказательства по этому делу?! Все они есть в папке, подготовленной прокурором. Может быть, комиссия хочет послушать людей, не имеющих отношения к данному делу, но проживающих в Карловке? Послушаем этих людей.
Данилов Петр Васильевич, председатель городского потребительского общества. Коммунист с 1939 года:
— В начале этого года я увидел: в проходной кого-то бьют. Спрашиваю у сторожей: «Что там?» Отвечают: «Киприч выпроводил нас, кого-то бьет». Избивал Киприч газосварщика Коротченко Николая. Тот вышел из проходной, сплевывая кровь. «За что он тебя?» Отвечает: «Я позвонил по телефону: нужен милиционер, тут драка. Киприч пришел, но те, кто дрался, убежали. Тогда он ко мне: «Ты звонил?» А поскольку я выпивши был, он меня так вот отделал…»
Это избиение видел и председатель городского совета Трегубов Иван Фомич. Он признается:
— Пошел по своим делам, не придал значения.
— Но вы поступили как обыватель!
Иван Фомич обижается:
— Почему обыватель?..
И еще заходят люди. И опять часто слышим: «В Карловке бьют…»
Гляжу на лица комиссии. Теперь есть какие-либо сомнения? Теперь можно верить прокурору, который еще месяц назад сказал: «Судить, и немедленно!»?..
Я привык писать о хороших людях. Кое-кто из читавших репортажи «Сержант на посту» может спросить: есть ли последовательность? Там вы сказали много хороших слов о милиции, тут столько злости… Да, есть последовательность.
Наша милиция заслуживает многих хороших слов и доброго к ней отношения. Мы не всегда бываем справедливы к милиции, забывая, как много она делает для охраны порядка и наших законов. В милиции служат достойные люди.
Уважение к ним надо воспитывать. Все мы приветствовали недавний закон, охраняющий честь милиционера и дружинника. Но, по-хозяйски заботясь о нашей милиции, мы не должны проходить мимо, если видим: завелась сорная трава, гниль. То, что случилось в Карловке, — гниль!
Товарищ Трегубов зря обижается. Только обывательский глаз мог просмотреть, как эта гниль вырастала.
Милиция стоит на страже наших законов. Но, оберегая чистоту нашей Советской власти, мы должны быть непримиримыми, если кто-либо в самой милиции нарушает основной закон нашей жизни: уважение человеческой личности.
Полтавская область. 28 июля 1962 г.
Ржаная
песняУчитель хотел, чтоб мы любили деревню.
— Поэты вырастают в деревне. — Для доказательства он вспоминал имена, и, правда, выходило: поэты вырастали в деревне.
Учитель любил дисциплину, рассчитывал на уроке все до минуты. Но когда на сухие репейники под окна опускались щеглы, он тихонько открывал раму и сыпал на подоконник семечки.
Летом мы пололи свеклу, возили сено, ходили собирать землянику, молотили подсолнухи. В первый день десятого класса учитель сказал:
— Вот что, друзья, опишите мне поле. Я хотел, чтобы вы учились не только по книжкам. Я хочу знать, как вы любите землю…
Через пять дней учитель принес тетрадки.
— Галине Гребенкиной — пять. Молодец. Аккуратно и чисто, без единой ошибки…
— Зубков — четыре…
Чья-то тетрадка лежала отдельно.
— Петрову — три. Опять ошибки. Но это сочинение я прочту вслух.
Петров сидел красный и счастливый.
…Учитель закрыл тетрадку, сказал:
— Очень хорошо. Только как же ты перепелку забыл? Это же лучшая песня на поле.
Все улыбнулись, потому что знали слабость учителя. В его холостяцкой избенке в клетке из тонкого хвороста жила перепелка…
Мы подружились с учителем. Уже после школы, приезжая в отпуск, я в первый же день стучался в избенку. Учитель приносил из погреба холодные огурцы, варил на плите картошку и чай. Когда все новости были рассказаны, мы чуть слышно свистели, и в клетке из хвороста начиналась песня: Спать пора! Спать пора!..
Чистые, резкие звуки бились о стены, где висели пучки засохших цветов, репродукция левитановской «Осени», пожелтевшая фотография молодой женщины.
Учитель листал тетрадки, а когда разгибался, чтобы отдохнули глаза, рассказывал:
— Возле Одессы есть место: женщины утром по целой корзине набирают разбившихся перепелок. Перепелки ночью летят на юг и в этом месте, как в коридоре, сбиваются в стаи и бьются о провода…
Если я приезжал летом, мы уходили в лес или садились около ржи послушать вечерние голоса.
Над полем неслышно летал козодой, шмели обивали с колосьев пыльцу. На топком месте монотонно кричал одинокий дергач, а рядом во ржи били перепела.
В нашей области у пастухов живет хорошая сказка. Дергач пришел к перепелке посвататься.
«Нет, дружок, — ответила перепелка, — ты беден, у тебя и телушки нету…» — «Будет телушка», — ответил дергач и ушел на болото искать… И, должно быть, нашел.
Тпрусь! Тпрусь! — гонит телушку дергач…
Сказку мы вспоминали каждое лето.
— Как придумано — а? А ты говоришь, пастухи!.. Вот что, в другой раз приедешь — пойдем ловить перепелок. Я сетку свяжу, и «байку» добудем… — Это был последний разговор с деревенским учителем. Осенью я получил телеграмму: «Василь Николаевич умер…» Я был в отъезде и опоздал попрощаться. Школьники показали холмик свежей земли на опушке. Дальняя родственница Василь Николаевича провела в хорошо знакомую комнату… Пучки засохших цветов, репродукция «Осени», пожелтевшая фотография.
— А это он велел вам показать…