Полное собрание стихотворений в одном томе

* * *

"Внемли, о Гелиос, серебряным луком звенящий, Внемли, боже кларосской, молению старца, погибнет Ныне, ежели ты не предыдишь слепому вожатым". Рек и сел на камне слепец утомленный. – Но следом Три пастуха за ним, дети страны той пустынной, Скоро сбежались на лай собак, их стада стерегущих. Ярость уняв их, они защитили бессилие старца; Издали внемля ему, приближались и думали: "Кто же Сей белоглавый старик, одинокой, слепой – уж не бог ли? Горд и высок: висит на поясе бедном простая Лира, и голос его возмущает волны и небо." Вот шаги он услышал, ухо клонит, смутясь, уж Руки простер для моленья странник несчастный. "Не бойся, Ежели только не скрыт в земном и дряхлеющем теле Бог, покровитель Греции – столь величавая прелесть Старость твою украшает, – вещали они незнакомцу; — Если ж ты смертный – то знай, что волны тебя [принесли] К людям [дружелюбным]".

<М. Е. Эйхфельдт.>

Ни блеск ума, ни стройность платья Не могут вас обворожить; Одни двоюродные братья Узнали тайну вас пленить! Лишили вы меня покоя, Но вы не любите меня. Одна моя надежда – Зоя: Женюсь, и буду вам родня.

Царское село

Хранитель милых чувств и прошлых наслаждений, О ты, певцу дубрав давно знакомый Гений, Воспоминание, рисуй передо мной Волшебные места, где я живу душой, Леса, где [я] любил, где [чувство] развивалось, Где с первой юностью младенчество сливалось И где, взлелеянный природой и мечтой, Я знал поэзию, веселость и покой… Другой пускай поет [героев] и войну, Я скромно возлюбил живую тишину И, чуждый призраку блистательныя славы, [Вам], Царского Села прекрасные дубравы, Отныне посвятил безвестной Музы друг И песни мирные и сладостный досуг. Веди, веди меня под липовые сени, Всегда любезные моей свободной лени, На берег озера, на тихий скат холмов!.. Да вновь увижу я ковры густых лугов И дряхлый пук дерев, и светлую долину, И злачных берегов знакомую картину, И в тихом [озере], средь блещущих зыбей, Станицу гордую спокойных лебедей.

* * *

Сегодня я по утру дома И жду тебя, любезный мой. Приди ко мне на рюмку рома, Приди – тряхнем мы стариной. Наш друг Тардиф, любимец Кома, Поварни полный генерал, Достойный дружбы и похвал Ханжи, поэта, балагура, — Тардиф, который Коленкура И откормил, и обокрал, — Тардиф, полицией гонимый За неуплатные долги, — Тардиф, умом неистощимый На entre-mets, [18] на пироги —

18

Горячие закуски.

Жалоба

Ваш дед портной, ваш дядя повар, А вы, вы модный господин — Таков об вас народный говор, И дива нет – не вы один. Потомку предков благородных — Увы, никто в моей родне Не шьет мне даром фраков модных И не варит обеда мне.

* * *

Кто, волны, вас остановил, Кто оковал [ваш] бег могучий, Кто в пруд безмолвный и дремучий Поток мятежный обратил? Чей жезл волшебный поразил Во мне надежду, скорбь и радость [И душу] [бурную] [Дремотой] [лени] усыпил? Взыграйте, ветры, взройте воды, Разрушьте гибельный оплот — Где ты, гроза – символ <свободы>? Промчись поверх невольных вод.

Ночь

Мой голос для тебя и ласковый и томный Тревожит поздное молчанье ночи темной. Близ ложа моего печальная свеча Горит; мои стихи, сливаясь и журча, Текут, ручьи любви; текут полны тобою. Во тьме твои глаза блистают предо мною, Мне улыбаются – и звуки слышу я: Мой друг, мой нежный друг… люблю… твоя… твоя!..

* * *

Завидую тебе, питомец моря смелый, Под сенью парусов и в бурях поседелый! Спокойной пристани давно ли ты достиг — Давно ли тишины вкусил отрадный миг — [И вновь тебя зовут заманчивые волны]. [Дай руку – в нас сердца единой страстью полны.] Для неба дального, для [отдаленных] стран [Оставим <берега>] Европы обветшалой; Ищу стихий других, земли жилец усталый; Приветствую тебя, свободный Океан. —

<Из письма к Вигелю.>

Проклятый город Кишенев! Тебя бранить язык устанет. Когда-нибудь на грешный кров Твоих запачканных домов Небесный гром конечно грянет, И – не найду твоих следов! Падут, погибнут пламенея, И пестрый дом Варфоломея И лавки грязные жидов: Так, если верить Моисею, Погиб несчастливый Содом. Но с этим милым городком Я Кишенев равнять не смею, Я слишком с библией знаком, И к лести вовсе не привычен. Содом, ты знаешь, был отличен Не только вежливым грехом, Но просвещением, пирами, Гостеприимными домами И красотой не строгих дев! Как жаль, что ранними громами Его сразил Еговы гнев! В блистательном разврате света, Хранимый богом человек, И член верховного совета, Провел бы я смиренно век B Париже ветхого завета! Но в Кишиневе, знаешь сам, Нельзя найти ни милых дам, Ни сводни, ни книгопродавца. — Жалею о твоей судьбе! Не знаю, придут ли к тебе Под вечер милых три красавца; Однакож кое-как, мой друг, Лишь только будет мне досуг, Явлюся я перед тобою; Тебе служить я буду рад — Стихами, прозой, всей душою, Но, Вигель – пощади мой зад!

* * *

[Мое] беспечное незнанье Лукавый<?> демон возмутил, И он мое существованье С своим на век соединил. Я стал взирать [его глазами], Мне жизни дался бедный клад, С его неясными словами Моя душа звучала в лад. Взглянул на мир я взором [ясным] И изумился в тишине: Ужели он казался мне Столь величавым и прекрасным? Чего, мечтатель молодой, Ты в нем искал, к чему стремился, Кого восторженной душой Боготворить не устыдился? [И взор я бросил на] людей, Увидел их надменных, низких, [Жестоких] ветреных судей, Глупцов, всегда злодейству близких. Пред боязливой их толпой, [Жестокой], суетной, холодной, [Смешон] [глас] правды благо<родны>й, Напрасен опыт вековой. Вы правы, мудрые народы, К чему свободы воль<ный> клич! Стадам не нужен дар свободы, [Их должно резать или стричь], Наследство их из рода в роды Ярмо с гремушками <да бич>.

* * *

Бывало в сладком ослепленье Я верил избр.<анным> душам, Я мнил – их тай<ное> рожденье Угодно (властным) небесам, На них указывало мненье — Едва приближился я к ним

* * *

Надеждой сладостной младенчески дыша, Когда бы верил я, что некогда душа, От тленья убежав, уносит мысли вечны, И память, и любовь в пучины бесконечны, — Клянусь! давно бы я оставил этот мир: Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир, И улетел в страну свободы, наслаждений, В страну, где смерти нет, где нет предрассуждений, Где мысль одна плывет в небесной чистоте… Но тщетно предаюсь обманчивой мечте; Мой ум упорствует, надежду презирает… Ничтожество меня за гробом ожидает… Как, ничего! Ни мысль, ни первая любовь! Мне страшно!.. И на жизнь гляжу печален вновь, И долго жить хочу, чтоб долго образ милый Таился и пылал в душе моей унылой.

* * *

Придет ужасный [час]… твои небесны очи Покроются, мой друг, туманом вечной ночи, Молчанье вечное твои сомкнет уста, Ты навсегда сойдешь в те мрачные места, Где прадедов твоих почиют мощи хладны. Но я, дотоле твой поклонник безот<радный>, В обитель скорбную сойду [я] за тобой И сяду близ тебя, печальный и немой, У милых<?> ног твоих – себе их на колена Сложу – и буду ждать [печаль<но>]… [но чего?] Чтоб силою мечтанья моего

* * *

Вечерня отошла давно, [Но в кельях тихо и] темно. Уже и сам игумен строгой Свои молитвы прекратил И кости ветхие склонил, Перекрестись, на одр убогой. Кругом и сон и тишина, Но церкви дверь отворена; Трепе<щет> луч лампады И тускло озаряет он И темну живопись икон И позлащенные оклады. И раздается в тишине То тяжкой вздох, <то> шопот важный, И мрачно дремлет в вышине Старинный свод, глухой и влажный. Стоят за клиросом <чернец> И грешник – неподвижны оба — И шопот<?> их, как глас <из> <гроба<?>, И грешник бледен, как мертвец. М.<онах>. Несчастный – полно, перестань, Ужасна исповедь злодея! Заплачена тобою дань Тому, кто в мщеньи<?> свирепея<?> Лукаво грешника блюдет — И к вечной гибели ведет. Смирись! опомнись! [время, время], покров <?> Я разрешу тебя – грехов Сложи мучительное <бремя>.

Демон

В те дни, когда мне были новы Все впечатленья бытия — И взоры дев, и шум дубровы, И ночью пенье соловья — Когда возвышенные чувства, Свобода, слава и любовь И вдохновенные искусства Так сильно волновали кровь, — Часы надежд и наслаждений Тоской внезапной осеня, Тогда какой-то злобный гений Стал тайно навещать меня. Печальны были наши встречи: Его улыбка, чудный взгляд, Его язвительные речи Вливали в душу хладный яд. Неистощимой клеветою Он провиденье искушал; Он звал прекрасное мечтою; Он вдохновенье презирал; Не верил он любви, свободе; На жизнь насмешливо глядел — И ничего во всей природе Благословить он не хотел.